Безжалостные короли

Кингстон наблюдает через мое плечо, как я вытираю руку насухо и начинаю наносить мазь на свежие чернила. Как только я заканчиваю, он берет мою руку и поднимает ее, чтобы рассмотреть поближе. Его палец легонько проводит по рисунку, стараясь не задеть татуировку.

— Это жасмин, не так ли?

— Да. — Не буду врать, я поражена, что он это знал. — Они были любимыми у моей мамы. Она называла меня своим сладким цветком.

Мои глаза слезятся, как это обычно бывает, когда я вспоминаю счастливые воспоминания, связанные с моей мамой. Я надеюсь, что однажды я смогу думать о ней и улыбаться, но сейчас эти воспоминания лишь напоминают мне о том, что я никогда больше не испытаю таких переживаний. Я никогда больше не услышу от мамы ни единого слова, не говоря уже о том, чтобы использовать ее любимое ласковое выражение. Боже, я так сильно скучаю по ней, что мне физически больно. Я ненадолго зажмуриваю глаза, чтобы сдержать слезы.

Кингстон все еще проводит пальцем по моей руке, оставляя мурашки по коже.

— Это идеально.

Мои губы изгибаются в мягкой улыбке.

— Это именно то, что сказала Эйнсли.

Я никогда не верила в теорию о том, что мозг близнецов связан друг с другом, пока не познакомилась с Кингстоном и Эйнсли. Какими бы разными ни были их характеры, они обладают удивительной способностью знать, о чем думает другой. Эйнсли однажды сказала мне, что она даже чувствует, когда ее брат обижен или очень расстроен. Их связь нельзя объяснить научно, но я в это твердо верю.

Кингстон возвращает мне ухмылку в зеркале.

— Это потому, что она умная. Очевидно, мой интеллект передался ей еще в утробе матери.

— Откуда ты знаешь, что не наоборот?

— Потому что я старше и крупнее. У меня даже где-то есть фотография, которая это доказывает. Моя пуповина была в два раза толще, чем у нее, а это значит, что я получал больше питательных веществ внутриутробно.

Я усмехаюсь.

— Почему я не удивлена, что ты не умел делиться даже тогда?

Веселье исчезает из зеленовато-золотых глаз Кингстона, когда его пальцы обвиваются вокруг моих плеч.

— Это недавнее событие. Раньше я никогда ни о чем не заботился настолько, чтобы чувствовать себя собственником.

Мои глаза ищут его.

— Почему у меня такое чувство, что мы говорим не об игрушках?

— Потому что это не так, — говорит он как ни в чем не бывало.

Он слегка отступает назад, чтобы я могла повернуться.

— Кингстон…

— Жас.

У меня перехватывает дыхание, когда его руки обхватывают мои бедра, и он опускает голову.

— Разве ты… разве ты не говорил, что тебе нужно поговорить со мной о чем-то?

Кингстон кивает.

— Говорил.

— Итак… — его руки сгибаются, кончики пальцев разминают округлости моей задницы. — Разве мы не должны, эээ, сделать это? Поговорить, я имею в виду?

Я чувствую запах виски в его дыхании, когда губы Кингстона нависают над моими. Боже, было бы так легко сократить этот разрыв.

— Да, мы должны.

— Если ты собираешься меня за что-то отчитывать, то можешь оставить это при себе. — Черт, почему это прозвучало с таким придыханием, когда я собиралась быть твердой?

— Я не собираюсь тебя отчитывать, Жас.

Вот это сюрприз.

— Действительно? — я уверена, что скептицизм отражается на моем лице. — Ты не собираешься зачитать мне акт о беспорядках за то, что я отправилась ночью в такое опасное место с твоей сестрой на буксире?

Голова Кингстона медленно качнулась влево, затем вправо.

— Ты знаешь, что ты там делаешь, и я верю, что ты не поставишь Эйнсли в компрометирующее положение.

— Хм, — я несколько раз моргаю, не совсем понимая, что сказать. — Так ты собираешься рассказать мне, что происходит, или будешь стоять и смотреть на меня всю ночь?

Глаза Кингстона встречаются с моими.

— Смотреть на тебя всю ночь — не самый плохой способ скоротать время, но у меня есть новая информация, которой я хочу поделиться. Знаешь, в интересах полного раскрытия информации.

Я вскидываю бровь.

— Разве ты не сказал, что хочешь, чтобы ребята тоже услышали?

— Говорил. Но сначала мне нужно сделать кое-что еще.

Я прикусываю губу.

— Ладно, что…

Мои мысли обрываются, когда Кингстон прижимается своими губами к моим. Сначала поцелуй нежный, совсем не похожий на наши обычные бешеные совокупления. Он не торопится, исследует мои губы, прежде чем потребовать проникновения. Кингстон стонет, когда я проникаю языком в его рот, хватаю его за шею и притягиваю ближе.

Почему поцелуи с этим мужчиной ощущаются всем телом? Все мои чувства находятся в состоянии повышенной готовности. Мои трусики уже до неприличия мокрые. Мое сердце бешено колотится, когда рот Кингстона движется вдоль изгиба моей шеи. Он растягивает хлопок моей футболки, покусывая и покусывая дорожку к моему недавно оголенному плечу. Я не произношу ни слова жалобы, когда Кингстон стягивает мою футболку через голову и бросает ее на пол.

Он опускает голову на мое плечо и стонет, когда я тереблю его эрекцию через брюки.

— Блядь, Жас. Я стараюсь не быть эгоистичным мудаком, но ты мне так чертовски нужна. Мне нужно почувствовать что-то хорошее посреди всего этого дерьма.

Мне знакомо это чувство. Секс с Кингстоном — единственное, что приносит мне облегчение от оглушительного шума, бушующего в моей голове, по крайней мере, на время. Вместо того чтобы выразить это словами, я решаю, что действия громче слов. Я расстегиваю пуговицу на его джинсах и расстегиваю молнию. Моя рука проскальзывает под боксеры, обхватывает его член и несколько раз проводит по нему вверх-вниз. Кингстон подсознательно выдвигает бедра вперед, когда мой большой палец проводит по вытекающей с кончика сперме.

Я задыхаюсь, когда его большие пальцы проводят по моим соскам через кружевной лифчик. Я стону, когда его язык кружит по заостренным кончикам. Я упираюсь руками в стойку и откидываюсь назад, предоставляя Кингстону лучший доступ, когда его рот устремляется на юг.

— Поцелуй меня, — выдыхаю я.

Он посасывает кожу прямо под моим пупком, заставляя мою киску пульсировать.

— Я целую тебя.

— Блядь, — я откидываю голову назад, когда он расстегивает мои джинсы и лижет прямо над верхним швом моих трусиков.

— Я в двух секундах от того, чтобы вытащить свой член и присоединиться к вечеринке.

Я вскрикиваю от глубокого голоса Бентли.

— Святое дерьмо черт возьми!

Кингстон мгновенно заслоняет меня своим телом, так что мне приходится заглянуть ему через плечо, чтобы увидеть Бентли.

— Какого хрена, чувак? Слышал когда-нибудь о такой штуке, как приватность?

Бентли усмехается.

— Во-первых, ты оставил эту чертову дверь открытой. Снова. И мы могли легко услышать вас, потому что вы находитесь прямо напротив. Во-вторых, я начинаю думать, что у одного или обоих из вас есть какой-то странный фетиш на ванную. В-третьих, это мой гребаный дом, — он встречает мой взгляд и нахально подмигивает мне. — Горячий лифчик, Жас. Мне особенно нравится, что он прозрачный.

Я краснею, когда Кингстон рычит себе под нос. У Кингстона дергается мускул на челюсти, когда они с Бентли смотрят друг на друга. В этом маленьком пространстве слишком много чертова тестостерона. Это наталкивает меня на всевозможные идеи, о которых я не имею права думать. Например, пригласить Бентли войти и сказать ему, чтобы он закрыл за собой дверь.

— Уходи, Бент, — процедил Кингстон. — Мы будем там через минуту.

Глаза Бентли возвращаются к моим.

— Это то, чего ты хочешь, Жас?

— Эээ… — мое лицо теперь, наверное, вдвое покраснело. Почему вдруг стало так чертовски жарко?

Бентли усмехается.

— Я не знаю, чувак, похоже, что наша девочка хочет, чтобы я остался здесь, — он говорит с Кингстоном, но его взгляд все еще прикован ко мне.

Кингстон делает шаг вперед и ударяет рукой в грудь Бентли, отпихивая его назад.

— Отвали, Фицджеральд.

— То же самое, придурок, — выплевывает Бентли.