Форсайт

Я замолчал. Пробежал глазами последние строчки.

— Никита? — встревожилась Лена.

— Сейчас, — сказал я. — Секундочку.

Сашка отвернулась от булькающей кастрюли и посмотрела на меня.

Я молчал. В груди стало холодно, только сердце бухало часто и болезненно.

— Никита! — воскликнула Лена.

— Он врёт или псих, — выдохнул я.

И сам понял, как беспомощно это прозвучало.

— Никита, прочитайте, пожалуйста, — попросила Сашка. — Пожалуйста! Знаете, как я за маму переживаю?

— За маму не волнуйся, — я покачал головой. Опустил взгляд к письму.

Может быть, всё-таки порвать и выбросить?

Хотя что это изменит? Осталось всего два дня…

— Совершенно случайно, просто захотев понять, что произошло, я воспроизвёл момент События, — прочитал я негромко.— — Потом повторял его несколько раз (к сожалению, со временем эта возможность теряется). Если кратко: я увидел себя во время совещания. Не без гордости скажу, что инструктировал коллектив о поведении в приближающемся Мире После. Но в какой-то момент последовала яркая вспышка, после которой я рухнул лицом на стол и, судя по поведению подчинённых, умер.

— У него же нет способности оживать… — пробормотал Миша. И замолчал.

— Некоторое время коллеги пытались оказать мне помощь, потом смирились со случившимся, — дочитал я.— — Простите за такую информацию, Никита, она ничего толком не объясняет. Кроме того, что все мы, видящие форсайты, очевидно, умерли в один миг. И Мир После — царство мёртвых. Ваш Григорян, как я понимаю, это знает. С сочувствием и уважением, Вл.

Положив листок на стол, я обвёл взглядом команду.

— Я же говорила, что дядька темнит, — усмехнулась Лена.

Сашка звякнула шумовкой, снимая пену с бульона. Сказала:

— Всё-таки приправы нужны.

Стала с грохотом выдвигать ящики.

— Здесь-то мы живы, — заметил Миша. — Значит, ничего?

Я покачал головой.

— Не мы, они. Если я-здешний не помню свою жизнь, то это уже не я.

Сашка отошла к окну и уставилась сквозь плёнку во двор.

— Самое обидное, что про Событие мы всё равно ничего не понимаем, — подытожила Лена. Засмеялась.

И тут я почувствовал, что форсайт рассеивается.

Подушка под головой была мокрая. Я лежал, глядя в потолок и тяжело дыша.

Это не мы выжили после События.

Зря нам завидуют.

Выжили все остальные. Наступит послезавтра, произойдёт Событие, и мы рухнем мёртвыми — чтобы очнуться без памяти в Мире После.

А остальной мир продолжит жить.

Вот почему сильные мира сего не спешат каяться в грехах, строить бункеры, останавливать опасные исследования! Погибнет пять процентов людей. Дофига, конечно, но… В год на Земле умирает шестьдесят миллионов. А пять процентов от всего населения — это четыреста миллионов.

Сопоставимо.

В сетях станут обсуждать умерших знаменитостей. Гадать, что с ними теперь. Тихо радоваться, что сами-то живы. Кто-то будет изучать Событие, чем бы оно ни было. Кто-то ударится в религию. Но форсайты прекратятся, ведь все, кто их видел, умрут. День События сделают памятной датой в календаре… обычаи какие-то к нему придумают… красивые, наверное.

Кто-то еще озолотится, выпуская открытки и какую-нибудь сувенирку к этому дню. Хэллоуин, день святого Валентина… и день Памяти, к примеру. Объединяющий всё человечество. Торговля, промышленность, наука, религия, культура — всё испытает сильнейший толчок.

Скорее всего, задним числом удастся выяснить, что это было, и бояться нового События не придётся.

Политики Событие тоже используют вовсю. Это же вроде мировой войны, только быстро и обижаться не на кого.

Я почувствовал, что до боли сжал кулаки, скомкав простыню.

Ведь, если хорошенько подумать, то Событие пойдёт на пользу всему человечеству!

— Суки… — прошептал я.

Хотя на кого злиться?

Вряд ли Событие — следствие чьей-то злой воли. Это случайный феномен. А что его решат использовать на благо человечества — лишь моё предположение, да и нет в этом ничего плохого. Не можешь предотвратить — обрати во благо.

Да ведь и всё равно мы все когда-нибудь умрём, так какая разница…

Я сел, опустил ноги на пол. Прислушался. В соседней половине коттеджа было тихо, значит, Ленка ещё спала.

Или нет?

Натянув джинсы, я вышел на крыльцо. Было ранее утро, падал лёгкий снежок. Подёргал вторую дверь. Закрыто, но неплотно, только на защёлку.

Повинуясь какому-то инстинкту, я достал из заднего кармана ключ-карту, всунул в щель между дверью и откосом. Мне повезло, защёлку я отжал сразу. Открыл.

И увидел Ленку, которая в одних трусиках стояла на стуле, всовывая голову в петлю. Поясок от халата она привязала к люстре.

— Дура! — завопил я, метнувшись в комнату.

Ленка вздрогнула, дёрнулась, стул выскочил у неё из-под ног, она рухнула и зацепилась руками за петлю. Дальше всё произошло, будто в комедийном фильме: поясок с треском лопнул, Ленка рухнула попой на пол, люстра сорвалась с крюка и упала ей на колени.

— Ты чего? — нависая над ней, крикнул я.

Ленка вдруг принялась хохотать.

— Я точно дура! Я даже повеситься не смогла!

— Я тебе повешусь! — Я рывком поднял её с пола. Ленка замолчала. — Ты… ты дезертир!

— Вот только дядюшку не косплей, Никита! Ещё скажи, что это наш долг!

— Долг! — выкрикнул я. — У тебя долг передо мной! И Сашкой, и Мишей! И «летними» с «осенними»! Ещё есть время!

— До того, как умрём?

— Если поймём, что случилось, то не умрём!

— Да кто тебе сказал? Всё предопределено!

— С чего так решила?

— А ты с чего решил?

Мы замолчали, зло глядя друг на друга.

Потом Ленка молча прижалась ко мне.

— Даже если мы умрём, — сказал я. — Мы ведь не совсем умрём, мы будем жить там. А если погибнем здесь, то станем такими, как Нюра. Зачем? И у нас есть ещё два дня. Можно их провести с толком.

Лена принялась молча стаскивать с меня джинсы.

Да, в конце концов, это было разумное времяпровождение.

В кабинет Григоряна меня пустили без споров, хотя Полина и предупредила, что он не один: «С родителями „осенних“». Впрочем, Артур Давидович уже заканчивал разговор — стоял у дверей, пожимая руку немолодому мужчине очень простецкого вида, явно не привыкшему общаться с каким-либо начальством. А вот женщина рядом была нахрапистая, судя по лицу, только что спорила и ругалась, но в итоге притихла.