Баловень – 2

– Хоть бы слово сказал, урод! «Начальник», твою мать…

Пашка, не ответив разведчику, зачем-то посмотрел на Привалова. Тот выглядел неважно, словно недавно перенёс тяжёлую болезнь.

– Всё в порядке? – Коробов задал вопрос просто так, даже не рассчитывая на ответ.

К его удивлению, Валерий, слабо улыбнувшись, кивнул:

– Нормально. Вы, парни, лепёшку на двоих делите. Мне что-то есть не хочется.

Через полчаса в комнату снова зашёл прапорщик в сопровождении двух вооружённых моджахедов. Пряча глаза, сказал голосом обречённого:

– Пошли, пацаны. Пора.

Пашкой овладело предчувствие то ли катастрофы, то ли ещё большей беды. «Хорошо ещё, что успел часы завести. – Не к месту подумал он, следуя за еле передвигающими ноги товарищами. – Вот и Фрол со старлеем приуныли. Как будто знают, что нас ждёт. Ладно. Разберёмся. Пока живём, а там видно будет». Он сразу заметил изменения во дворе. Вместо трёх автомобилей у полуразрушенного дувала стоял только один. Тот самый «американец», взбодривший его воображение. Куда-то подевались и вчерашние «гвардейцы», одетые в камуфляж с иголочки. Правда, количество охранников заметно увеличилось, но они явно были из местных. «Значит, остальные высокие гости уехали? – Думал Пашка, занимая место рядом с разведчиком. – Похоже, что никакого обмена не будет. По крайней мере, сегодня уж точно».

– Гляди, Паха, они, что ли, турник забацали? – Негромкий шёпот Фролова прервал тяжёлые мысли. – Нормативы у нас принимать будут?

Коробов поднял глаза и увидел сооружение из двух столбов с перекладиной наверху, отдалённо напоминающее спортивный снаряд. Чуть в стороне от непонятной конструкции стоял навес из куска армейской массети, под которым был расстелен ковёр, заставленный посудой для чаепития. Пашка даже не успел сообразить, что ответить товарищу, как всё вокруг пришло в движение: вдруг засуетились душманы, которые до этого просто коротали время в безделье, в прорехах дувала замелькали дети, явно выбирая места поудобнее в предвкушении зрелища. Даже водитель джипа, очевидно дремавший на заднем сиденье, вышел из автомобиля и присел на валяющийся рядом обломок самана. Коробов оглянулся в растерянности и почувствовал, как спина покрылась холодным потом: позади их шеренги стояли шесть охранников с автоматами наизготовку. «Неужели всё? Откуда взялись дети? Кишлак ведь заброшен… Зачем по стрелку на каждого? Хватило бы и двоих… – Бессилие и апатия парализовали его волю. – Какая нелепость…». Установившуюся было тишину потревожил скрип двери, из которой показался Таджик, тащивший на руках обмякшее тело Толяна. Парень был жив, но безвольно повисшие руки и волочащиеся по земле босые ноги ясно указывали, что его пребывание в этом мире исчисляется уже не часами, а минутами. Пленники молча наблюдали, как у перекладины к прапорщику подошли два помощника-моджахеда и, приняв исхудалое тело, осторожно уложили его лицом вверх. Тут же распахнулись двери самого большого дома, расположенного в дальнем углу, рядом с колодцем. Все присутствующие одновременно повернули головы. В воздухе повисла почти абсолютная тишина, нарушаемая лишь шагами нескольких мужчин, одетых в традиционные наряды с элементами военного снаряжения и далёкими отзвуками повседневной жизни соседнего селения. Один из мужчин, очевидно, главный, кивнув сопровождающим, чтобы они заняли места под навесом, не торопясь подошёл к пленникам и остановился в паре шагов от шеренги. Он был высок, строен и молод. Даже седина в ухоженной бороде не добавляла ему лет. «На вид, не более тридцати. – Думал Пашка, стараясь не смотреть в глаза моджахеду. – Вождь племени или полевой командир. Какая разница? Какого х*ра ему от нас надо? Сто процентов по-русски ни бельмеса…». Однако мужчина заговорил на русском, при том без ошибок и почти неуловимым акцентом:

– Меня зовут Заки. Я – главный советник старейшины нашего племени, многоуважаемого Кабира. Я не люблю ваш язык. Это язык шакалов. Но мой долг довести до вас слова нашего вождя. Следуя заповедям Пророка, мы даём вам возможность искупить свою вину, приняв истинную веру и став участниками нашей борьбы за свободу многострадального Афганистана. Я понимаю, что ваши головы больны безверием и коммунистической идеологией. Вы не верите в единого Бога и следуете по пути лжи и порока. Вы не верите в сады, где текут ручьи. Вы не верите в ад, куда отправляются души неверных после смерти. Аллаха всесилен. И только он может показать, что такое рай – обитель правоверных душ. Я – человек. А человек лишь песчинка в этом мире. Я – песчинка. Но мне по силам показать вам, что ждёт неверных в аду. Вы своими глазами увидите, какие мучения ожидают вас после смерти, если вы согрешите и проявите гордыню, отказавшись от истинной веры. Шурави любят называть именами цветов предметы и орудия убийства. Вы называете ваши пушки «Гиацинтами» и «Акациями». Вы называете самолёт, увозящий трупы неверных, «Чёрным тюльпаном». Но вы забыли, что тюльпаны бывают разными. И чёрными, и красными. Мне рассказали, что шурави сами назвали это испытание «Красным тюльпаном». Очень точное название. Только мало кому из ваших товарищей довелось увидеть, как расцветает бутон алого цвета. Вам повезло. Вы это увидите своими глазами. Узнаете. И это знание позволит вам принять правильное решение. – Махнув рукой за спину, Заки улыбнулся. Широко и дружелюбно. – Этому кяфиру не будет больно до тех пор, пока он не очнётся от своего сна. И пока он спит, мои помощники подвесят его за руки и аккуратно надрежут кожу вокруг живота. Он проснётся, уже превратившись в красный тюльпан. Он пожалеет, что не принял истинную веру. Но будет уже поздно. Для него. А у вас ещё будет время для размышлений. До завтрашнего утра. Главное, чтобы ваше решение созрело самостоятельно.

Закончив столь долгую речь, Заки отвернулся и негромко сказал всё ещё на русском:

– Приступайте…

Пашка успел увидеть, как взмыло вверх обнажённое тело Толяна и как один из моджахедов сделал надрез острым и тонким клинком. Ещё он успел услышать чей-то нечеловеческий крик и короткую автоматную очередь. Мозг не выдержал, сознание его померкло…

Глава 7. Да пошёл ты со своими планами!

Пашка с трудом вырвался из чёрной вонючей трясины. Зловонная жижа уже почти достигла подбородка, но чьи-то руки неожиданно рванули его вверх.

– Оклемался? – голос разведчика звучал где-то рядом с ухом, – кончай ночевать, пехота. В обморок шлёпнулся как баба. Не думал, что ты такой слабак. Хорошо ещё, что не об*ся со страху…

– Спасибо, Фрол! – Пашка открыл глаза, думая, что и болото, и спасение из трясины были наяву. Настолько реальными казались ему сновидения.

– За что? За то, что я тебя на своём горбу в камеру тащил? Так ты лучше начальнику охраны спасибо скажи. Это он мне приказал, а пацанам не разрешил помогать. Скотина!

Коробов, осознав нелепость своей благодарности, нехотя оправдался:

– Извини, разведка. Кошмар приснился, вот и перепуталось всё в голове. Вроде бы всё в натуре было.

Тот кивнул и присел на циновку. Его лицо стало серым, глаза покраснели, а пальцы предательски задрожали. Пашка видел, с каким трудом товарищ сохраняет видимость спокойствия. Наконец Фролу удалось взять себя в руки:

– Кошмар, говоришь? Тебе, братишка, повезло. Ты отрубился. А мы этот кошмар до самого конца досмотрели. Все. Кроме, старлея Валеры…

Пашка почувствовал, как ужас сжимает его сердце:

– Что с ним? Он жив?

Фролов сглотнул и, прикрыв глаза, хрипло ответил:

– Ты в обморок грохнулся, когда бабаи стали шкуру с Толяна сдирать, а Валера заорал что-то и кинулся с кулаками на ихнее начальство. Два шага только и успел сделать… Из калаша его завалили. – Вытерев кулаком непрошенные слёзы, прошептал затухающим голосом. – Эх, Валерка… а я тебя за чморя держал… а оно… вон оно как получилось. Мы все от страха обо**сь, а ты в одиночку…

Разведчик замолчал и положил лоб на колени. Его плечи затряслись от сдерживаемых рыданий. Коробов не решался заговорить. Ему было невыносимо стыдно и за обморок, и за недавний спор с «киномехаником». Пашка пытался и не мог найти слова утешения, понимая, что всё, что он сейчас скажет вслух, будет насквозь пропитано фальшью. Наконец Фролов поднял голову и вытерев ладонью лицо, заговорил, глядя пустыми глазами на стену: