Горожане

— Нет, детей у нас нет, — поморщился Валентин. — Видишь ли, почему я не говорил тебе, что женат…

— Говорил, не говорил, какая разница, — перебила Лена. — Главное, что ты женат, и, пока мы сидим здесь, жена ждет тебя дома, волнуется.

— Я предупредил ее… И потом еще ведь рано. Но вообще-то, — Валентин стал оправдываться, — вообще-то мне нужно будет потом отойти, на одну минутку только, позвонить, она у меня такая рассеянная, все забывает и действительно будет волноваться.

«Ну и дела! — растерянно думала Лена. — Впрочем, Валентин и не давал оснований на что-то надеяться».

Официантка подвела к столику трех человек — двух парней и девушку. Лена мельком оглядела их: парни — в джинсах, добротных, ф и р м е н н ы х, в черных кожаных куртках, каких-то рубашках из грубого полотна, с кнопочками, «молниями», замочками, блестящими пуговицами. Сначала ей показалось, что и парни очень похожи друг на друга, потом рассмотрела: нет, один постарше, притом намного, лет на пять — восемь. С ним девушка — высокая, худая, некрасивая, чем-то немного похожая на Марину, «заочницу»; он, видно, стесняется ее и старается не замечать, и девушка держится самолюбиво и обиженно. Как только официантка подала меню, сразу стало ясно, что душа компании — молодой белобрысый парень. Когда он диктовал официантке заказ, Лену покоробило его балагурство — весельчак какой-то, так он и поговорить спокойно не даст с Валентином. Но вот тот отложил меню, откинулся на спинку стула, и ее удивила внезапная перемена — лицо усталое, в глазах — озабоченность.

После того как эти трое подсели к столу, Валентин и вовсе сник. «Какой он все-таки чудак, — пожалела его Лена. — Если кому-то интересно слушать, о чем мы говорим, пусть слушают на здоровье! Но, если разобраться, кому нужны наши секреты! Нет, все же он милый, славный парень, а чудак!»

Чтобы как-то приободрить Валентина, Лена принялась рассказывать о последних Машиных проделках. Он слушал вежливо, но безучастно, посматривал на часы, потом ушел — звонить жене. Лена прислушалась, о чем говорят соседи по столику. Насколько сумела догадаться, они работали несколько лет в Италии, и вот недавно белобрысый парень опять ездил туда и сейчас делился с приятелем впечатлениями:

— Девчонки тоже хорошо устроились. Почти все. Анджелу помнишь? Она в Турине, в университете преподает. Профессорша. Три книжки выпустила. Папочка — директор завода, всегда ей поможет. Но девка она хорошая, ничего не скажешь.

— А Габриэль замуж вышла. Ну, Габриэль, Габа, не помнишь, что ли? Веселая такая, заводная. Да, точно, на море тогда подбила нас пойти ночью. Так вот, говорят, за миллионера вышла замуж.

— Миллионы в лирах или долларах?

— А черт его знает! Я ее не видел больше.

— А помнишь еще Анну-Валерию? В министерстве иностранных дел работает. Муж бросил ее. С ребеночком. Но она молодцом держится.

Лену вдруг заинтересовало имя, красивое, необычное. Анна-Валерия! Ничего, Анна-Валерия, меня тоже бросил муж, вернее, я сама его бросила, но это уже неважно. И тоже осталась с ребеночком. И тоже держусь молодцом. Видишь, сижу себе в ресторане, пью вино, это ли не жизнь?

Но вообще-то Лене было совсем не весело.

Интересно, какая ты, Анна-Валерия? Лена неожиданно вспомнила свои прогулки с Машенькой по Арбату. Во дворе какого-то посольства (у входа на медной, добела начищенной табличке — вязь незнакомого Лене арабского алфавита) с радостным визгом катался на велосипеде мальчик лет четырех-пяти. Его мать — тоненькая, высокая — несколько раз окликала малыша, тот подъезжал на велосипеде к машине, но как только видел, что мать бралась за ручку дверцы, тут же нажимал на педали и с воинственными криками уезжал в дальний угол двора. Наконец ему, видно, надоело, он бросил велосипед посередине двора и со всех ног помчался к матери. Та усадила сына рядом с собой, привязала его наискось широким ремнем, и маленький ярко-красный, похожий на божью коровку автомобиль с места набрал скорость. Милиционер у ворот посольства взял под козырек.

Такая ты, Анна-Валерия? Очень четко, словно картинку в иллюстрированном журнале, вспомнила сейчас Лена эту юную женщину из посольства: короткая стрижка, свитер грубой вязки, шерстяные серые брюки — в одежде, прическе ее было что-то небрежное, но чувствовалось, что небрежность эта умышленная, тщательно продуманная. И что еще поразило тогда Лену — взгляд, легкий, беззаботный. Да, она сердилась на сына, что-то выговаривала ему, но как бы невзначай, без того исступления, которое порой находит на замотанных обыденными делами женщин. Впрочем, спохватилась Лена, уж не завидую ли я? Этого только не хватало! Тогда надо было замуж выходить не за строителя, а за дипломата, вот и все дела. Эх, Анна-Валерия!..

Валентин вернулся, чем-то явно озабоченный.

— Пристала: где ты да где ты? Я сейчас приеду к тебе, возьму такси и приеду! А я и не знал, что говорить. Если скажешь, что у приятеля, она действительно приедет, она у меня такая. — Валентин пытался говорить шутливо, даже иронично, но это ему плохо удавалось. — И зачем только пошел звонить!

— Ну что же, тогда пойдем отсюда, — легко согласилась Лена. — И мне, кстати, пора домой; дочка, наверное, капризничает, спать не хочет.

— Нет, нет, что ты! — запротестовал Валентин. — Ни в коем случае. Мы еще полчаса можем посидеть, даже минут сорок, да-да, сорок минут совершенно спокойно можем посидеть.

«Очень ты спокоен», — усмехнулась Лена, но осталась из любопытства и, сказать по совести, из-за какого-то мстительного чувства: пусть он помается, понервничает, если хочет угодить и мне и своей рассеянной жене.

— Налей мне вина немножко, — попросила она Валентина. — Ты все время забываешь.

— Да-да, вина, конечно, нужно налить вина, извини, — засуетился Валентин, и это его смущение Лена тоже отметила со злорадством.

— Почему же у вас нет детей? — поинтересовалась — Ты не хочешь или жена не хочет? Или, — она понизила голос, — не может?

— Нет, она может, конечно, может, то есть не конечно, а наверное, — говорил он, все больше сбиваясь на тон какого-то непонятного ей оправдания. — Да-да, точно может, — уже уверенно засвидетельствовал он, — только мы пока решили не заводить детей, и я и она, — словом, мы вместе так решили пока.

— Смотри, а то потом поздно будет, — вставила Лена реплику, но Валентин не обратил на реплику внимания и, разгоряченный какими-то своими мыслями, заговорил быстро, запальчиво.

— Вот ты про детей спросила, да? А кто возиться с ними будет, опять я? Ведь ты не знаешь мою жену, она ведь совсем-совсем беспомощная в домашних делах. Хочешь знать, что у меня сейчас в портфеле? Нет, я покажу, покажу! Вот смотри, мясо, а это консервы, а это, смотри, пакет с картошкой. Ты спрашивала, что я в портфеле ношу, отчего он такой тяжелый, так вот, я всегда продукты домой покупаю. И не потому, что жена не может — просто не любит, или не хочет, или забывает.

— Вот и хорошо, что ты дома жене помогаешь, — миролюбиво заметила Лена, не ожидавшая этой исповеди. — Я своего мужа приучала, да, к сожалению, ничего не получилось.

— Если бы помогать! — все еще нервничая, сказал Валентин. — Помогать я согласен, был бы счастлив, если бы речь шла о помощи! Но ведь мне приходится почти все самому делать, самому! А она только смеется да уверяет наших друзей, что мне это очень нравится. — Валентин замолчал, как бы размышляя, говорить ему дальше или нет, потом махнул рукой и продолжил: — Нет, ты не представляешь даже, до чего она беспомощна! Вечно у нее из рук все валится. Если поставит варить что-либо, обязательно забудет, все выкипит или пригорит. Тарелки начнет мыть — разобьет. Нельзя же быть такой неумехой!

— Ничего, научится когда-нибудь!

— Да нет, не научится и не хочет учиться! У нее голова совсем другим забита. Скажи ей: в таком-то кинотеатре французский фильм показывают. Она на край Москвы помчится, всеми правдами-неправдами попадет в зал, проберется. Но вот попроси ее сходить утром за хлебом — здесь же, в соседнем доме, ни за что не пойдет, будет завтракать с печеньем… Я однажды приезжаю из командировки, захожу в ванную, нет мыла. Спрашиваю: «Как же ты умывалась?» «А шампунью!» — смеется. Ей всегда весело!