Страница 21 из 74
С т р а х о в (складывая письмо и возвращая его Любе). Чему вы удивляетесь?
Л ю б а. Я же хромая!
С т р а х о в. Это совершенно не важно, да и почти не заметно. А лицо у вас, Люба, милое, интересное, красивое лицо.
Л ю б а. Вы… вы из жалости говорите.
С т р а х о в. Да за что вас жалеть? Простите, Любочка, но иногда мне кажется, что вы своей хромотой кокетничаете, честное слово. Ну, а куда вы после экзамена убежали? Я вас и поздравить не успел.
Л ю б а. Я гуляла долго… Сегодня мне все красивым кажется. Я раньше, например, не замечала, какой прекрасный дом на углу. Лицо у этого дома такое открытое, гордое и немного надменное, как у старого военного. А дерево зеленое-зеленое, светлое-светлое! И птица на ветке. Розовая с белым. Я знаю, что здесь таких не бывает, но я сегодня видела, видела, честное слово! А вы никогда не видали?
Ст р а х о в. Нет, не замечал.
Л ю б а. Я сегодня все стихи вспомнила. Каждое слово, каждый звук так услыхала, так увидела… И мне показалось, что все поэты свои стихи писали про меня, для меня. Антон Иванович, простите!
Входят М а р и я М и х а й л о в н а и В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Оба очень довольны.
М а р и я М и х а й л о в н а. Любочка вам свою радость открыла? Письмо-то показывала? Как я ее письмо распечатала — хотела во двор бежать, всему дому прочесть, да она выхватила — и к вам! (Берет у Любы письмо.) Кто же это написал?
В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Судя по экспрессии языка — литератор.
М а р и я М и х а й л о в н а. Отнеси господь! Не может быть литератор. Ты же сам говорил: искренне, бескорыстно написано. Антон Иванович, а по вашим точным наукам нельзя дознаться: кто это сочинил?
Л ю б а. Мама, я его не знаю и отвечать не собираюсь.
М а р и я М и х а й л о в н а. На все, на все согласны.
Л ю б а. Мама! Как вы… А может быть, я полюблю другого? (Убегает.)
М а р и я М и х а й л о в н а. Другого? Нравственность-то как покачнулась! Антон Иванович, кто же это написал? А нельзя ли через милицию доискаться?
В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Я говорю — литератор.
М а р и я М и х а й л о в н а. Ну, довольно нам и одного литератора. Вдвоем вы и вовсе сопьетесь. (Указывая на мужа.) Антон Иванович, ему место на двести восемь рублей предлагают, а он лицо отворачивает. «Мне, говорит, служить некогда, я два месяца буду свою рукопись шлифовать». Ювелир бессовестный! Ну какой из тебя сочинитель? Настоящий писатель должен в глаза бросаться. У него выправка быть должна. Ну куда тебе!
В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Антон Иванович, судите меня. Отвечать ли мне на все голоса в мире или только на входящие бумаги в канцелярии? Приделайте к моей душе либо крылья, либо хвост!
С т р а х о в (берет со стола рукопись и убирает ее в ящик). Я только начал вашу рукопись, но многое меня тронуло по-настоящему. Пишите…
Василий Максимович бросается к Страхову и пожимает ему руку.
В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Антон Иванович! (Отходя.) А мои пятьдесят пять лет — ничего?
С т р а х о в. Вы любите эту работу?
В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Люблю.
С т р а х о в. Ночи, когда приходят и окружают вас образы, такие живые, плотные, что в комнате можно их тронуть руками, — эти ночи вы знаете?
В а с и л и й М а к с и м о в и ч (вдохновенно, шепотом). Знаю…
С т р а х о в. Пишите.
В а с и л и й М а к с и м о в и ч (хватая Страхова за руку). Идемте, идемте ко мне, я вам прочту последнее. (Увлекает Страхова из комнаты.)
М а р и я М и х а й л о в н а. Вот какое время: человек человека в литературу толкает.
Вбегает Н и н а, удерживаемая В е р х о в с к и м.
Н и н а. Пусти! Я все равно скажу. Антон Иванович дома? Позовите его.
М а р и я М и х а й л о в н а. Они сейчас с Василием Максимовичем для обоюдного чтения, как жулики, заперлись. Пойду у дверей караулить. (Уходит.)
В е р х о в с к и й. Не допущу, чтобы ты жаловалась на меня этому «святому».
Н и н а. Зачем ты сказал? Опять при всем классе сказал, что Ильин был вором? Это нарочно. Ты сам хотел, чтобы он на тебя бросился и обругал. Так и вышло. (Плачет.) Зачем? Зачем?
В е р х о в с к и й. Да, я это сделал нарочно. Чтобы показать тебе этого Ильина. Он не только был вором, но и остался бандитом. Кто еще мог налететь на преподавателя с кулаками?
Н и н а. А если ему не дадут аттестата?
В е р х о в с к и й. И наверное не дадут. Ниночка, дорогая, я должен разрушить вашу любовь, дружбу — не знаю. Что ты хочешь? В восемнадцать лет выйти замуж за мальчишку и негодяя?
Н и н а. Н-нет…
В е р х о в с к и й. Ты — милая девочка, знающая жизнь по десятку хороших книг, и этот Ильин Степан, прошедший… и «медные трубы». Где, кем был Ильин до четырнадцати лет? Притоны, карты, сивуха, маруха. Ты знаешь, что значит «маруха»?
Н и н а. Нет.
В е р х о в с к и й. Любовница. Да-да. У них с десяти лет любовницы. Тебя он еще не зовет марухой?
Н и н а. Но теперь он…
В е р х о в с к и й. Исправился? А сегодня? Тебе говорили? Мы не можем дать аттестат дикарю. Много — через год он опять будет в тюрьме.
Входит М а р и я М и х а й л о в н а.
М а р и я М и х а й л о в н а. Василий Максимович в голос читает, навзрыд читает, значит, до ночи. Там Люба с Ильиным тоже дожидаются.
Нина быстро идет к двери. Верховский ее догоняет.
В е р х о в с к и й. Ниночка, верь мне…
Н и н а медленно уходит.
М а р и я М и х а й л о в н а. Товарищ директор!
В е р х о в с к и й. С прошлого года я больше не директор.
М а р и я М и х а й л о в н а. Снаружи, может, и понизили, а внутренность у вас все равно директорская. Павел Николаевич, окажите поддержку.
В е р х о в с к и й (рассеянно). Вы о дочери? Экзамены она сдает, учится хорошо, только по физике немного хромает.
М а р и я М и х а й л о в н а (не расслышав). Прихрамывает, это верно. Вы уж простите, она не нарочно. Я не о дочке, о супруге просить хочу. Он хотя и не учится, но поведения совершенно отъявленного.
В е р х о в с к и й. Какое же я имею отношение?
М а р и я М и х а й л о в н а. Вам всех людей насквозь видать, как в мышеловке. Товарищ директор… Даже называть этак совестно. Директор — и вдруг «товарищ»! Озорство какое! Ведь по-прежнему, по-настоящему-то вы — ваше превосходительство.
Верховский поднимает руки, как бы обороняясь.
Я и за глаза и всегда, как только вас увижу, так мысленно и думаю: вот идут его превосходительство… Павел Николаевич, окажите внимание. На супруге моем два пятна: пьет и пишет. И не могу я понять: не то пьет оттого, что пишет, не то пишет оттого, что пьет. Против вина я к нему даже доктора звала. Пришел. Усыпил Василия Максимовича за десять рублей. Вижу — помогло. А к вечеру он проснулся и опять в пивную пошел. Какой же, думаю, толк? Он и без доктора во сне-то не пил.
В е р х о в с к и й. Что же вы хотите, чтобы я вашего мужа от запоя лечил?
М а р и я М и х а й л о в н а. Не от запоя, а от письма. Пишет он.
В е р х о в с к и й. Да, я что-то слыхал… Вообще ваш муж много на себя берет…
М а р и я М и х а й л о в н а. Все, все на себя берет, ничего дома не остается.
В е р х о в с к и й. Так. Что же он пишет? Стихи? Пьесы?
М а р и я М и х а й л о в н а. Нет-нет… Хоть мы с мужем и ссоримся, а такого про него не скажу. Он, видите, что-то вроде отрывков из головы сочиняет. Да я вам покажу. (Оглядывается, открывает стол, берет рукопись.) Вот. Какую тяжесть написал — настоящему писателю впору. Взгляните, не побрезгайте. (Подает ему рукопись.)