Лис. Град проклятых

– Я лишь попытался спасти твою жизнь, – было ответом. – Твое решение – только твое.

– Я уже погибал – вот таков мой ответ. И я не могу уйти, оставив остальных. Особенно теперь, зная о гибели собратьев по дружине. А меч – вдруг он окажется тем единственным, чьего удара и не хватит для победы? Дружина плечом побратима крепка – даже если это верная смерть. Смерть воина на поле боя – обычное дело, так уходили лучшие из нас. Я не страшусь Смерти.

– Все ее страшатся, – возразил призрак. – Все и всегда. Важно кто и как ее встречает. Гибнущих достойно – немного.

Призрак поднялся над травой, молча поря на легком ночном ветерке.

– Спасибо на мудром слове, воин. Я не могу поменять свою судьбу, но могу поменять твою. Где лежат твои останки?

Призрак молчит, паря над землей, словно в тяжелом раздумье. Лису кажется, что он уже не ответит, но дух указывает в направлении леса.

– Мои останки растащили волки, боярин. Мой череп, вымытый слезами дождя и иссушенный дыханием ветра – лежит на дне оврага. У большого камня похожего на бычью голову.

– Я тебя понял, витязь, – кивнул боярин. – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы его найти похоронить по-христиански.

– Благодарю, витязь, – шепчет приведение. Оно поворачивается спиной и, уплывая во тьму, тает во мраке леса. Какое-то время царит тишина, слышно лишь испуганное дыхание иудейского семейства и сердитое сопение рыцаря.

– Зачем? – заикаясь, спросил старик. – Зачем ты с ним разговаривал? Какие вообще могут быть разговоры с подобным?

– И чем тебе он не понравился Иезикииль Моисеевич? По мне – добрый, воспитанный муж.

– А ну как беду накликает на всех нас? – нервно сглотнул глава семейства, опасливо поглядывая туда, куда скрылся призрак – а ну как услышит?!

– Эх, ты, – Лис осуждающе качает головой. – Слушай внимательно, Иезикииль Моисеевич: завтра же найдешь череп, где указано, и отвезешь его в Чернигов – вот что я тебе скажу. Там – отдашь владыке Иллариону и объяснишь, что нужно похоронить по-христиански, отпев.

– С чего бы это? – ощетинился еврей. – Чтобы он на протяжении всего пути пугал меня и мою семью? А то и похуже что-то сотворил?

– Не видишь ты людей, хоть и иудей, – назидательно пояснил десятник.

– Это – не человек. Ты тоже его ведать не можешь!

– Он сам заинтересован, чтобы вы это сделали, – мягко пояснил боярин. – Да он всю дорогу будет нежить от вас гонять, чтоб все получилось! Надежнее стража – просто и придумать сложно в пути.

Иезикииль обескураженно задумался, подсчитывая про себя возможности, а Лис вытащил из небольшого мешочка у седла крупную рубленую пластинку и кинул ее старику.

– Это тебе плата серебром. Мне никогда не понять старого иудея – здесь ты прав, Иезикииль. Но тебе – никогда не понять старого воина. Ни действий, ни поступков. Потому что для тебя это другой мир, как для меня – твой. Этот несчастный скиталец мне сейчас поведал больше, чем могли бы поведать кто-либо из живых людей. Он поведал вести с другой стороны! И цена им – множество жизней. В том числе и ваших, быть может. Он – заслуживает погребения и он – не Зло.

Какое-то время Иезикииль обдумывал сказанное. Нехотя, неуверенно кивнул.

– Ты мудр, боярин, – заключил старый еврей. – Мудр и благороден. Если это все так, господин и если мы доберемся до Чернигова без иных нападков – я сделаю то, о чем ты просишь. А еще – двери семьи Иезикииля Моисеевича – всегда будут открыты перед тобой богатырь. И перед твоей нуждой в случае необходимости.

– Благодарю от чистого сердца, – тепло улыбнулся одними глазами Лис.

– Хватит болтать, – сварливо проворчала старая Сара. – Еда холодной не станет вкуснее.

И тут воздух дрогнул от низкого утробного, тоскливо-тяжелого воя с прирыком. Такого странного звука боярину еще не доводилось слышать. Так должно быть кричит грешник на пути в ад, когда из него вынимают душу. Слабый свет амулета на груди сказал больше слов.

– Что это? – боярин недоуменно посмотрел на вдруг съежившегося, ставшего маленьким и незаметным Лесобора. Волколак нервно пожал плечами – его глаза стали и вовсе совиными. Вой повторился, но значительно ближе и громче, заставив уже всех вскочить с мест, похватать мечи и копья. И залезть в телеги тем, кто их не имел. Ночной лес – обманывают, коверкают звуки, отдаляя их или наоборот, приближая, но боярин был уверен – вой был с места, где большой кучей они побросали тела сраженных разбойников в овраг и присыпали землей.

– Святой Маврикий*13, будь к нам милостив, – шепнул чужеземный рыцарь где-то рядом, вглядываясь во тьму ночного леса, нависающего над освещенной кострами частью дороги. Треск кустов, низкое утробное рычание совсем рядом.

– Боярин-батюшка, – иудей остался с мужчинами, вооружившись топором и теперь, с беспокойством, заискивающе глянул в глаза Лисослава. – Может и это будет не таким страшным, как призрак? И с ним удастся договориться?

Талисман пыхнул теплом вишнево-красного цветом.

– Не думаю, – проронил витязь, а затем громче, выйдя немного вперед: – И что?! Будем по лесу бегать – или займемся делом? Выходи, ночная тварь – схватимся честно, как в старые времена!

– Не надо, Лисушко, – то Лесобор трясущейся рукой, робко попытался утянуть боярина за подол кольчуги поближе туда, где ощетинились копьями немцы.

– Нишкни, я знаю что делаю.

Лес перепугано замер небывалой тишиной: разом перестали пищать ночные птицы, треск ночных сверчков тоже оборвался, будто бы все живое настороженно прислушивалось вместе с людьми. В тяжелой ночной тишине стало отчетливо слышно, как кто-то большой двигался сквозь кустарник, вокруг костров. Деревья ночью крадут звук, обманывают и, казалось что ночной посетитель совсем близко, но боярин знал, что тот держится на расстоянии. Пока. Беспокойство волколака передалось и Лисославу, но боярин умел держать в узде свои страхи и опасения. Чего может бояться волколак в лесу? Лес молчал как мертвый – там, в зарослях находилось нечто такое, что не принимала сама природа, как противоестественное и чуждое.

– Выходи и сражайся, тварь! – Лис крутнул мечом, тяжелое лезвие со свистом прочертило восьмерку в ночном воздухе. С порывом ветра до сгрудившихся людей со всех сторон донесся многоголосый шепот – голоса почти не слышно, едва-едва различимо шептали одно и то же:

Придет серенький волчок,

И ухватит за бочок.

Шепот усилился, превращаясь в гул с шорохом листвы в лесу и скрипом ломаемых веток – так, будто кто-то легкий и многочисленный, на мягких лапах бегал за кромкой тьмы вокруг круга света, не решаясь в него вступить.

– Раны Господни, – прошептал гер Рудольф и размашисто перекрестился. Из чащи послышались шепчущие смешки и дразнящий свист. Шумела целая толпа, десятки шепчущих голосов – мужских, женских и детских повторяли фразу уже не скрываясь, а порывы ветра, странного в окружении леса, заставляли костры искрить. Воины, крестясь, подкидывали в них поленья и сухие ломанные ветви, боясь что проклятый ветер задует тот последний свет что оделял их всех от окружающей тьмы. Шепот перерос в грохот – так жутко трещат сухие деревья в ночном лесу, так порывы урагана забавляются с крестами на заброшенном проклятом кладбище – так не шумит обычный лес. И вдруг все стихло – резко, будто обрезали все звуки.

– Выходи и бейся со мной! – вновь проревел Лис, потрясая мечом. – Один на один. Как в старые добрые времена.

И тогда, в полной ночной тишине, тяжело, с прирыком и гулким придыхом, от явно громадной, как кузнечные меха, грудной клетки, прозвучало нечто похожее на рев зверя, пытающегося заговорить по-человечески:

– Не-е с тобо-ой.

Кто-то большой шумно выдохнул, а треск кустов стал удаляться от всполошившихся людей и света их костров.

3 глава. Посадник Комышелога и жрец Велеса

Величайшее из достоинств оратора – не только сказать то, что нужно, но и не сказать того, что не нужно».

13

Святой Маврикий – христианский мученик, по преданию, предводитель Фивейского легиона. За отказ казнить единоверцев-христиан – был зверски замучен за неподчинение императору вместе со своими воинами. Причислен к лику святых в 4 веке. Был одним из обладателей «Копья Судьбы». День памяти – 22 сентября. В Средние века – считался покровителем рыцарей. Считался покровителем рыцарей.