Страница 2 из 5
– Ну, расскажите мне ещё что-нибудь о себе…. Чем вы увлекаетесь? Что любите? Я вот, например, в последнее время очень пристрастился к бильярду. Вы умеете играть в бильярд?
– Нет. Не умею.
– Ну, так я вас научу. Очень увлекательная игра!
– Правда? Никогда бы не подумала, – сухо откликнулась Вероника, слегка отодвигаясь, чтоб официанту было удобно поставить на стол блюда с заказанными яствами.
– Ну, так, а вы что любите? Позвольте, я положу вам мясо. Здесь мясо просто отлично готовят, пожалуй, лучше, чем в столице.
– Спасибо.
– Так что же?
– Что? – Вероника просто терпеть не могла, когда ей задавали вопрос, и тут же переводили разговор на другое, а потом снова переспрашивали. Она взяла в руки нож и вилку и принялась резать истекающий соком бифштекс.
– Что вы любите?
– Я люблю книги. И музыку. – Она произнесла это, и сама словно со стороны услышала свой голос – безжизненный, бесцветный.
– А-а-а! – оживился Сергей, показывая в улыбке все свои тридцать два белоснежных зуба, которыми, очевидно, очень гордился. – Музычку любите! А вот у нас тут есть…
– Я МУЗЫКУ люблю, – проговорила Вероника медленно и едва удержалась от вдруг подступивших к глазам слёз: так живо ей представился большой концертный зал, сцена, оркестр и светловолосый флейтист в третьем ряду музыкантов.
«Костя, Костя… Орфей ты мой, ну где же ты…»
Ох, как бы ей хотелось снова его увидеть, посмотреть прямо в его серые глаза, услышать его глуховатый, как будто чуть-чуть прерывающийся голос. Странно, почему же так происходит, что ты вдруг, по совершенно непонятным причинам, начинаешь выделять одного-единственного человека из множества всех других, окружающих тебя? Какой-то импульс, какая-то искра, какая-то неуловимая бессознательная ассоциация – и вот ты попался на крючок, и уже не можешь с него сорваться. Ты начинаешь присматриваться к человеку, интересоваться им, ты хочешь знать о нём как можно больше, видеть его как можно чаще…зачем? Зачем это нужно? Ответа нет. А через какое-то время ты вдруг чувствуешь, что это человек – уже не чужой, он уже «твой», ты его уже присвоил, сделал «своим»…но он-то этого не знает! Он этого не чувствует! И поэтому твои робкие попытки приблизиться к нему в реальности, а не только в твоем воображении, – ему совершенно непонятны…ему они кажутся странными, и вызывают в лучшем случае недоумение, а чаще – раздражение, неприязнь. И вот тут-то начинается настоящий ад для тебя, потому что чем ближе ты пытаешься подойти, тем сильнее тебя отталкивают, чем сильнее ты тянешься к человеку, тем глубже становится пропасть между вами…и ничего нельзя сделать, чтобы это исправить, ничего. И самое забавное: ты можешь быть хоть тысячу раз умным, красивым, понимающим, внимательным и заботливым, – это не даёт ровным счётом ничего. Любовь – величайшая несправедливость. Её невозможно ни заслужить, ни купить, ни вымолить, она либо есть, либо её нет, и именно поэтому это величайшее чудо на земле. И безответная любовь – что бы там ни говорили – она тоже чудо. А тот, кто прошел испытание такой любовью, наверное, сможет вынести всё, что угодно, потому что лучшей закалки для характера ещё поискать…
Мягкий, вкрадчивый голос Сергея заставил девушку вернуться к реальности.
– Вероника, а давайте с вами выпьем за уходящий год! И за то, чтобы всё-всё печальное, тяжёлое, плохое осталось в прошлом… – он поднял свой бокал и выжидающе смотрел на неё.
Вероника выдавила улыбку и протянула руку к едва початому бокалу, стоящему на краю стола.
– Что-то вы какая-то невеселая сегодня? Что-то случилось?
– Н-нет..То есть, наверное, да…Если честно, я неважно себя чувствую.
Она поднесла бокал к губам, сделала глоток и притворно поморщилась:
– Извините меня. Я выйду на минутку.
– Конечно, конечно… Пожалуйста.
Она встала из-за столика, захватив свою сумочку, аккуратно задвинула стул и неспешно пошла к выходу из зала. Сергей смотрел ей вслед, любуясь и гордясь. Они были ещё на «вы» и он ещё не сделал предложения, но уже считал её своей, и уже обдумывал, куда они поедут в свадебное путешествие. Ему хотелось в Грецию, да, непременно в Грецию – там так тепло, и его жена – стройная, загорелая, в открытом белом платье – будет сидеть с ним рядом на палубе прогулочной яхты. Спросить у Вероники, куда хочет поехать она, Сергею не пришло бы в голову… Но она ведь такая спокойная, такая покладистая, – как он решит, так всё и будет. И из школы она, конечно же, уйдет – нечего ей там делать. Устроится куда-нибудь в фирму – секретаршей или переводчицей: и денег больше, и престижнее. А потом, когда у них родятся дети – лучше два мальчика, но можно мальчик и девочка, – она совсем не будет работать. Конечно, у него прибыль не то чтобы очень, но со временем она увеличится, а Вероника – не транжирка, и упрекать его из-за денег точно никогда не станет… Да, повезло ему с девушкой. Очень повезло. Не зря ждал столько лет, не женился.
Сергей отпил из бокала и удовлетворённо, счастливо улыбнулся своим мыслям. Взглянул на часы. Странно, уже пять минут прошло, а её всё нет. Десять. Может быть, что-то случилось? Чувствуя лёгкое волнение и недоумевая, он спустился на первый этаж и обратился к гардеробщику:
– Моя спутница четверть часа назад вышла в…дамскую комнату. И… до сих пор не вернулась. Вы…не видели?
Гардеробщик, молодой долговязый парень с сонным лицом, выслушал его, едва сдерживая зевоту, пожал плечами, но потом вдруг спохватился:
– Девушка в синем платье?
– Да, да! Тёмно-синее платье, длинные волосы.
– Так она ушла.
– Как?… Подождите. То есть как – ушла?! – Сергей даже пошатнулся, словно его толкнули в грудь.
– Ну, вот так, – развел руками Хранитель Дубленок и Шуб. – Оделась и ушла. А вас как зовут?
– Сергей… Николаевич.
– Ага, правильно. Значит, это – вам. – Он ловко, словно фокусник, извлёк откуда-то и торжественно протянул Сергею сложенный вчетверо листок бумаги.
Сергей осторожно взял его двумя пальцами, медленно развернул и впился глазами в неровные, торопливые строчки: «Сергей, простите, я понимаю, что это очень нехорошо и невежливо с моей стороны, но мне нужно срочно уйти. За себя я расплатилась. Простите ещё раз, и всего вам хорошего. С наступающим Вас. В.» Толковый и деловой человек, уверенно распланировавший жизнь на несколько лет вперед, растерянно перечитал записку ещё трижды, не веря своим глазам и чувствуя, что начинает задыхаться от негодования и обиды… Стиснул зубы, хотел было порвать листок, но взглянув на гардеробщика, который окончательно проснувшись, наблюдал за ним с живейшим интересом и любопытством, быстро надел маску безразличия, положил бумажное свидетельство своего поражения в карман брендового пиджака и стал медленно подниматься в зал.
К ночи мороз слегка отпустил, ветер совсем улёгся, небо полностью затянуло мягкими облаками, и снег теперь падал важно и неспешно, ещё редкими, но крупными, похожими на лебяжий пух хлопьями. Они летели и танцевали в жёлтом свете фонарей, летели и цеплялись за мохнатые лапы елей, летели и ложились на шапки и воротники редких прохожих. Вероника шла домой. Какая-то сила гнала её прочь от этого провинциального ресторана с красными плюшевыми портьерами и скатертями до пола; от этого человека, такого «положительного, основательного и надёжного», прочь от его настойчивого взгляда, вкрадчивого голоса, от его речей, от которых у неё просто скулы сводит! Какая-то сила толкала её – скорее, скорее, скорее – домой, домой! В её маленькую уютную квартирку, где она сможет спрятаться от всего мира, остаться одна, наедине со своими мыслями, сможет забраться с ногами на старенький диванчик и, глядя в окно на летящий снег, снова думать о Нём. Да, снова о Нём.
Вероника быстро шагала по улицам, подняв обеими руками пушистый воротник и пряча в него лицо; шла легко-легко, не чувствуя ног, и ей казалось, что ещё немного – и она полетит над тротуаром, как снежинка. Маленькие угрызения совести за бегство от Сергея окончательно растворились в свежем морозном воздухе, и она уже совершенно не думала об этом.