Страница 29 из 48
— А какой номер в Воздвиженске тебе нужен, мальчик?
Валерка со злости чуть не ругнулся. Ведь так старался басом говорить, даже кашлянул для солидности, и вот на тебе — «мальчик»!
— Дайте мне самого директора карандашной фабрики. Лично.
— Лично директора? — телефонистка там, на станции, видимо, улыбнулась. — Хорошо, мальчик. Попробую.
Телефон тренькнул и умолк.
Теперь оставалось только ждать.
Прошло с полчаса. Телефон молчал.
— Черт! — Яшка с ненавистью смотрел на беленький, маленький, словно игрушечный аппарат с ярко-голубым пружинящим шнуром. — Онемел?
— Терпение — залог здоровья! — изрек Алик.
И опять они ждали.
Наконец телефон дзинькнул и вдруг выплеснул длинную пронзительную струю.
Валерка схватил трубку.
— Воздвиженск вызывали? — торопливой скороговоркой выпалила телефонистка.
— Да, да!
— Говорите! Воздвиженск на проводе.
Валерка вмиг охрип.
— Нам… Мне… — сказал он. — Директора фабрики…
— А зачем тебе, мальчик, директора? — девушка в Воздвиженске явно усмехнулась. — Может быть, я смогу вместо него?
— Нет. Мне директора, — Валерка нахмурился. — Мы посылали ему письмо. Насчет этого… этого…
На языке вертелось «насчет делания карандашей». Валерка чувствовал, что «делания» — это как-то нехорошо, но другое слово, как назло, не подворачивалось. Вот так всегда, когда срочно нужно слово — оно как под пол проваливается.
— Насчет нового способа делания карандашей, — махнув на грамматику, сказал Валерка.
— Изготовления, — прошипел Яшка.
Валерка кивнул, но теперь хорошее слово уже было ни к чему.
— О-о! — в голосе девушки звучал смешок. — Новый способ! Это замечательно! Так что же ты хочешь, мальчик?
Валерка объяснил.
— Письмо, наверно, передали в БРИЗ, — сказала девушка.
— Куда-куда? — поперхнулся Валерка.
— В БРИЗ, в бюро рационализации и изобретательства, — пояснила девушка. — Я им напомню. Дней через пять получишь ответ.
Но прошло пять дней, и еще пять дней — письма не было. Валерка прямо шипел от злости.
Будь он взрослым — знал бы, как неторопливо, с каким скрипом движутся иногда шестерни наших учреждений. И у взрослого больше выдержки. Но Валерке было всего тринадцать!..
— Хватит! — сказал он, когда прошло три недели после телефонного звонка. — Пишу Косыгину! Точка!
Химик глянул на пылающие Валеркины глаза, сжатые губы.
— Минутку, — сказал Илья Борисович. — Есть другое предложение…
После школы химик с Валеркой и Яшкой сели в автобус.
— Куда это мы? — не удержался Яшка.
— Секрет!
Вскоре химик подвел их к дому, где возле парадной висела внушительная доска: «Комитет народного контроля».
Мальчишки переглянулись.
Их принял какой-то лысый дядька. На правом глазу у него была узкая черная повязка.
— Слушаю, — сказал он и нацелился своим единственным глазом на ребят.
Но они молчали. Пусть Илья Борисович…
Химик коротко изложил Валеркину идею.
— Я консультировался с профессором Василевским, — стараясь, чтоб его бас не очень гудел, сказал химик. — Профессор в принципе считает идею весьма плодотворной.
Яшка сделал большие глаза. Валерка тоже удивился: он и не знал про профессора Василевского.
— Прошло почти два месяца, — произнес химик. — А ответа с фабрики нет.
Одноглазый оказался неразговорчивым.
— Минутку, — сказал он, и тут же в кабинете появилась секретарша.
Наверно, он позвонил ей, хотя звонка на столе ни Яшка, ни Валерка не видели.
— Соедините меня с Воздвиженском. Срочно, — велел одноглазый секретарше. — А вы, товарищи, посидите в приемной.
Вскоре учителя и ребят снова позвали в кабинет.
— Я говорил с директором, — сказал одноглазый. Он не пояснил, каков был разговор, но, судя по жесткому взгляду и подрагивающим уголкам губ, беседа прошла не «в теплой дружеской обстановке». — На днях получите с фабрики ответ.
Теперь письма не пришлось долго ждать. Уже через два дня в школу прибыл конверт с длинным прямоугольным штемпелем «Карандашная фабрика».
— На, читай, — химик протянул письмо Валерке.
Тот нетерпеливо оторвал полоску сбоку и вытащил листок бумаги.
— Ну? — крикнул Яшка.
— «В ответ на ваше письмо… сообщаем… Хотя ваше предложение… определенный интерес… однако практическое осуществление его связано с крупными изменениями производственного процесса. В ближайшие годы фабрика вряд ли… это сорвало бы выполнение обязательного государственного плана выпуска продукции».
Валерка положил письмо, снял очки и уныло сунул оглоблю в рот.
Алик сидел, опустив плечи, и глядел в угол, на швабру.
Яшка закусил губу.
И даже Гришка Мыльников молчал. Он было уже открыл рот, чтобы съязвить: «Ну, огребли по шее, крохоборы?!» Но, увидев хмурые лица ребят, лишь промычал что-то неразборчивое.
— Вот так, — тихо пробормотал Яшка. — Значит, опять — «шлагбаум».
Все молчали. Старались не глядеть на Валерку.
— Трусы, — сказал Алик. — Я в одной пьесе видел. Там тоже такие вот трусы… Шесть лет мурыжили изобретение.
— Ага, — сказал Яшка. — А у нас в доме один изобретатель даже свихнулся. Правда, правда! На Пряжку попал. Тоже из-за бюрократов и трусов паршивых.
Ребята все поглядывали на химика. Он молчал.
— Там, на заводе, им тоже нелегко, ребята, — наконец сказал химик. — Вы представьте. Вот фабрика. Каждый месяц выпускает она миллионы карандашей. Все налажено, все идет как по маслу. И вдруг появляется какой-то Валерка. И предлагает «идею». И надо все ломать. Придумывать новые станки, чертить чертежи, выкидывать старые приспособления, мастерить новые. Вот не было печали!.. И еще неизвестно, что из этого получится! А вдруг — пшик?!
Валерка сердито посмотрел на химика. Острый носик у Валерки еще больше заострился и побелел. Голос дрогнул.
— Значит, вы за них, Илья Борисович?
— Нет, нет! — химик засмеялся. Гулко, как в колодец. — Я за нас! Но просто хочу, чтобы вы поняли…
— Мы поняли! — хрипло перебил Валерка. — Мы поняли, что там — трусы. И не заботятся о государственной выгоде.
Все снова замолчали.
— Да, внедрить изобретение всегда трудно, — в раздумье сказал химик. — Опытные люди даже говорят: изобрести легче, чем внедрить.
* * *
Прошло четыре дня.
Валерка бродил как в воду опущенный.
Что же теперь? Так все и бросить. Конец идее? Точка?
Он все ждал: может, химик что придумает. Что-нибудь мудрое. Взрослое. Мужское.
Это неправду говорят, будто мальчишки больше всего на свете хотят быть самостоятельными. То есть это, в общем, правда, но не всегда. Иногда, честно говоря, мальчишке очень хочется, чтобы взрослый дядя, такой вот огромный, усатый, сильный, подошел, положил руку на плечо и сказал:
— Знаешь, Валерка, в этом трудном положении я бы поступил так…
Все-таки взрослый — он не зря взрослый. Он кой-чего повидал на своем веку.
Валерка нарочно все перемены отирался возле химкабинета. Выйдет химик, увидит. Заговорит.
Но Илья Борисович торопливо проходил мимо. Кивнет, и мимо.
«Сто миллионов карандашей, — занозой торчало в мозгу у Валерки. — Сто миллионов задарма!..»
Он думал об этом и на уроках, и на переменах, и шагая в магазин за хлебом, и поедая котлеты.
«Сто миллионов! А вот в Африке, например, обучают неграмотных. Там еще есть полудикие племена. Вот их учат. А сколько им карандашей нужно? А? Если бы эти сто миллионов туда… Даже не сто… Десять миллионов, и то бы здорово!»
Часто думал он и о другом.
Вот станут выпускать его карандаши. Его, Валеркины карандаши. Может быть, их так и назовут: «Валерка». А что? Очень даже звучно. И покупатель будет входить в магазин:
— Нет, мне не этот… Мне — «Валерку»…
И сбоку на одной из шести полированных граней карандаша, будет четко выдавлено: «Валерка».
И даже в газетах, может быть, появятся заметки: «Изобретение пионера». Или лучше так: «Самый юный изобретатель в мире».