Страница 17 из 17
В среду 25 октября 1440 года на океанском побережье свирепствовал один из тех осенних штормов, которые заставляют верить в близкий конец света. Огромные валы обрушивались на песок. Соленые брызги и клочья пены взлетали в небо, изборожденное молниями, и устремлялись в улочки Нанта. На одном из песчаных языков, коими изобилует устье Луары, именуемом островом Бьес, люди, борясь со шквальным ветром, сооружают причудливую голгофу: три костра, над которыми возвышаются три виселицы; та, что в середине, выше двух остальных.
Тем временем народ готовится к пышным похоронным торжествам. Матери семейств и их дочери наряжаются словно на свадьбу, правда, в полном молчании, и наряды их черны. Ибо торжества, ожидающиеся сегодня вечером, посвящены уходу сеньора де Ре через огненные ворота в мир иной.
На улице вырос целый лес факелов, пламя их корчится от порывов ветра. Медленно отворяются большие ворота собора. Сначала на паперть выходит епископ Жан де Малеструа в золоченой митре и белых перчатках. Видно, как он тяжело опирается на свой посох, сгибаясь, словно под непосильной ношей. Он достойно завершил свою нелегкую задачу, но эти тринадцать дней состарили его лет на двадцать. Потом вышли каноники капитула в белых стихарях, поверх которых надеты короткие зеленые мантии, за ними священники, мальчики из церковного хора. И, наконец, герцог Бретани во главе своих сановников.
В почтительном удалении от них идут трое приговоренных: Жиль, Пуату и Анрие, босые, в балахонах из грубой шерсти. Следом, на большом расстоянии, бредет мрачная толпа родственников убитых детей. Они идут парами, каждая пара несет маленький белый гроб. Прежде чем попасть на луга острова Бьес, надо перейти через множество мостов, перекинувшихся через рукава реки. Дойдя до подножия виселицы, Жиль обнимает Пуату и Анрие.
— Я просил разрешить мне умереть первым и добился этого, — говорит он им, — чтобы вы не сомневались: я понес свое наказание. Таким образом, я раньше вас окажусь возле небесных врат. Следуйте за мной по пути к спасению, как вы следовали за мной по пути преступления.
Затем, повернувшись к толпе родственников, он говорит:
— Я подтверждаю, что вера моя, внушенная мне с детства, осталась чиста и непоколебима. Я встретил настоящую святую. Сопровождал ее в ее славе. Затем Инквизиция осудила ее как колдунью, а я стал самым большим грешником всех времен, самым страшным человеком, который когда-либо существовал. Никто так, как я, не нуждается в участии своих ближних и в милосердии Господнем. Друзья мои, братья мои, заклинаю вас, молитесь за меня!
Палачи хлопочут вокруг костров. Занимается пламя. Порывы ветра раскачивают три тела. Толпа падает на колени. К небу возносятся пение и молитвы. Но ни этот мощный погребальный хор, ни грохот бури не могут заглушить небесного зова, доносящегося словно голос далекого колокола, призывающего:
— Жанна! Жанна! Жанна!