Сирена

Карлик шел с серьезной сморщенной рожицей и вел Елчанинова не прямо к дому князя Верхотурова с главного подъезда, а окольным путем, по таким переулкам, в которых Елчанинов, кажется, никогда не бывал.

Они достигли наконец высокого забора, примыкавшего к стене низкого и неуклюжего здания; оно оказалось оранжереей. Через нее карлик провел Елчанинова в сад, и тот понял, что очутился в дальнем углу верхотуровского сада, раскинувшегося позади дома.

Карлик показал ему на беседку из акаций, сплетшихся плотной стеной и тщательно подстриженных, и сказал ему:

– Подождите тут, внутри, и будьте осторожны, не показывайтесь.

Елчанинов вошел в беседку и остановился, прислушиваясь; сердце у него стучало так громко, что в первую минуту заглушало все остальное, и, кроме его биения, Елчанинов ничего не слыхал.

Минуты тянулись убийственно долго, и томительное ожидание готово уже было смениться полным унынием, как вдруг захрустел щебень по дорожке и все осветилось кругом, стало мило и дорого Елчанинову.

Появилась «она» – и все преобразилось: и беседка, и акации, и стол, и скамейка перед ним, – все получало жизнь и новый смысл.

Вера вошла быстрой, взволнованной походкой, видимо, непривычная к подобным встречам, но ничуть не смущенная, а светлая и прекрасная.

– Мне нужно поговорить с вами, – сказала она Елчанинову, ясно взглядывая прямо ему в глаза, – у меня есть дело к вам! Простите, что я побеспокоила вас!

– У вас дело ко мне? – залепетал Елчанинов, сам не зная, что говорить. – Какое же это беспокойство? Я очень рад, то есть... не то... а впрочем все равно... я в огонь и в воду!

Вера внимательно смотрела на него и, как бы убедившись в нем окончательно, проговорила:

– Сядемте! Тут нам не помешают! Прежде всего дайте мне слово, что о нашем разговоре никто не узнает.

– Клянусь вам! – серьезно произнес Елчанинов.

– Мне довольно вашего слова! Вот видите ли, я обращаюсь к вам, чтобы спасти одного человека.

«Тем лучше! – подумал Елчанинов. – Пусть она даст мне хоть сверхчеловеческую задачу, я сделаю все, что она потребует».

Он так хотел и ответить ей, но на словах у него вышло совершенно не то.

– Все-все, что угодно, – пробормотал он.

– Вы его немножко знаете! – продолжала девушка.

«Будь это сам маркиз де Трамвиль, – продолжал соображать Елчанинов, – я и его спасу, если это нужно!»

– Вы его немножко знаете! – повторила Вера. – Это – слуга, поляк Станислав.

– Слуга маркиза де Трамвиля? – подхватил Елчанинов. – Что же случилось с ним?

– Его надобно освободить!

– Освободить? Откуда?

– В том-то й беда, что я вам не могу многое рассказать в поясненье. У вас есть приятель по фамилии Кирш?

– О да! Кирш мой приятель! – подтвердил Елчанинов.

– Ну, так вот! Станислав просит его помощи. Сама я не знаю его и потому обратилась к вам. Расскажите все своему приятелю и сделайте все, что можно, только скройте, что это делается через меня. Станислав заключен в доме... как бы вам это объяснить... вы знаете местность на Пеньках?

– Станислав заключен в доме на Пеньках, у иезуитов? – воскликнул Елчанинов. – Но ведь он там жил с маркизом де Трамвилем.

– Откуда вы знаете это? – удивилась Вера.

Елчанинов спохватился и опустил голову. Ему стало стыдно, что сейчас, в пояснение своих слов ему нужно будет рассказать, как он выследил Веру, и тут только он почувствовал, что нехорошо было делать это.

Дух у него перехватило; в первую минуту он не знал, что сказать; лгать перед ней было еще хуже первой его вины; единственным выходом для него теперь казалось рассказать все откровенно, как было.

«Эх, была не была!» – мелькнуло у Елчанинова, голова у него закружилась, и, как поток из прорванной плотины, полились слова.

Как и что говорил он Вере, он не помнил последовательно, но в его рассказе все было сказано: и о том, как он возвращался несколько раз в дом, где она жила, как его не пускали, как он, наконец, искал случая увидеть ее, ходя под окнами, и как поехал за ее каретой.

– Только верьте, – сказал он, повторив это несколько раз, – что я не думал и не хотел сделать что-нибудь дурное; напротив, мною руководило самое чистое и самое светлое чувство. Не сердитесь на меня, я... я не знаю, что со мной делается, только не сердитесь на меня!

Вера смотрела на него большими глазами, как бы несколько испуганная тем, что только теперь поняла и убедилась, что этот офицер просто влюблен в нее.

– Но как же вы узнали, что это дом иезуитский и что там живет маркиз? – спросила она, вдруг делая серьезное лицо.

– Об этом сказал мне мой приятель Кирш, – ответил Елчанинов, решивший не скрывать ничего!

– А откуда узнал он?

– Он был в этом доме в тот же вечер, когда я видел, что вы входили туда.

– Он был там? – опять удивленно переспросила Вера.

– В тот вечер там собрались иезуиты. Моему приятелю нужно было видеть Станислава, он пошел и чуть не был убит.

– Постойте, как же это так? Вы говорите, что в тот самый вечер было там какое-то собрание? Вы не ошибаетесь?

– Да нет же, могу вас уверить в том!

– Но как же я была там и даже не подозревала об этом?

«Так и есть! – радостно подумал Елчанинов. – Она не может иметь ничего общего с иезуитами!»

– Они приходили, – пояснил он, – через калитку и через сад, с другого хода, и собирались в столовой.

– Правда, я сидела все время у постели больного и не выходила из его комнаты. Именно меня просили остаться при нем, потому что, как мне сказали, Станислав был занят в этот вечер.

– Но вы слышали шум на улице?

– Слышала, кажется... да, теперь припоминаю... слышала! Входная дверь хлопала, потом все стихло, и в доме не было слышно никакого движения. Когда я приехала на другой день, то не нашла уже Станислава у маркиза; мне сказали, что он уволен, потому что сам отказался, найдя для себя ухаживание за больным не по силам.

– Кто же сказал вам это?

– Патер, который тоже ухаживает за маркизом и, можно сказать, воскресил его.

– Грубер?

– Вы и его знаете?

– Понаслышке только.

– Он нашел маркизу другого слугу, темнокожего арапа. Маркиз все еще находится в полубессознательном состоянии и не заметил перемены. Новый слуга оказался очень внимательным и расторопным, – словом, все казалось очень хорошо. Только вчера вечером, когда я была у маркиза, мне вздумалось пройти в сад, где я раньше никогда не была. Иду я вокруг дома по дорожке и слышу вдруг стон. Я прислушалась: стонали тихо и глухо. Я огляделась и заметила маленькое окно между кустами, почти у самой земли; стон раздавался оттуда. Я подошла, нагнулась, окрикнула; мне ответил знакомый голос, только я не узнала его сразу. Он назвал себя; оказалось, это – Станислав, запертый в подвал отцами иезуитами. Он узнал меня по голосу и стал умолять, чтобы я помогла ему. Ему было известно, что я не принадлежу к числу иезуитских поборниц, и это правда. Я им вовсе не сочувствую, но, к сожалению, знаю на деле их силу. Если дать знать полиции о положении бедного Станислава, это будет напрасно, потому что у иезуитов есть везде свои люди, и, прежде чем власти соберутся предпринять что-нибудь, Станислав будет перевезен и скрыт в еще более надежное место. Маркиз тоже не может ничем помочь, потому что сам находится в беспомощном состоянии. Мне сам Станислав подсказал обратиться к вашему приятелю, который, по его мнению, единственный человек, способный помочь ему. Вот почему я и обратилась к вам.