Сирена

– Пойдем отсюда! – предложил ему Кирш. – Ты как попал сюда?

– А ты как? – спросил Елчанинов.

– Был там, в доме.

– Ты был в этом доме? Ну, тогда пойдем.

И Елчанинов с Киршем скорыми шагами направились прочь от места происшествия.

– Так ты был в этом доме? Ты видел ее? – стал спрашивать Елчанинов, как только они отошли немного.

– Ну да, видел, – рассеянно ответил Кирш, ежась как будто от холода, несмотря на то, что ночь стояла теплая; ему все еще казалось, что чьи-то руки давят его, и он хотел освободиться от этого ощущения.

– Ты видел ее! – снова повторил Елчанинов. – Зачем она была здесь? И что это за люди, напавшие на тебя, и как ты попал в этот дом?

– Погоди, погоди, – остановил его Кирш, – не все сразу! Этот дом, насколько я могу понять, иезуитский, тут у них было сегодня маленькое сборище, а эти разбойники, приверженцы иезуитов, набросились на меня за то, что я сунул к ним свой нос.

– Ну, а она-то, она? – волновался Елчанинов. – Ведь она тоже была тут?

– Да, тоже на иезуитском собрании.

– Да быть не может! Ты что-то путаешь.

– Однако же я видел ее собственными глазами, точь-в-точь такую, как нарисовал ее Варгин.

– Ну, вот я и говорю тебе, что ты путаешь! Ту, что нарисовал Варгин, зовут леди Гариссон, а я тебя спрашиваю про другую!

– Про какую другую? Ах да! – вспомнил Кирш. – Ты про свою, про панну Веру?

– Ее зовут Верой?

– Кажется.

– Но отчего же ты называешь ее панной? Разве она полька?

– Ее так называл мне лакей этого маркиза.

– И ты видел ее в этом же доме?

– Да.

– Значит, и маркиз здесь?

– И маркиз. Он очухался; его воскресил патер Грубер, и она сидела с ним.

– Так я и думал! – подхватил Елчанинов. – Вот видишь ли: я ломился в дом к князю Верхотурову, меня туда не пустили, а мне так хотелось увидеть ее еще раз, не поговорить с ней, а только увидеть ее, что, когда мы разошлись сегодня, я отправился к верхотуровскому дому, получил там снова отказ и, как безумный, стал ходить под окнами, дожидаясь, не засветится ли хотя одно из них. Проходил я так довольно долго; меня словно магнитом притянуло к этому месту: не могу уйти, да и только! Потом уже я сообразил, что предчувствие не пускало меня! И ведь я дождался-таки! Со двора выехала карета, и в ней я мельком увидел один только абрис, но я сейчас же узнал ее. Я кинулся почти бегом за каретой, тут подвернулся извозчик, я вскочил на него. К счастью, карета ехала не шибко, можно было не бояться отстать от нее. И вот я видел, как она подъехала к этому дому, она вышла здесь из кареты и вошла в дом. Карета повернула и уехала, а я остался, бессмысленно озираясь, и, сам не зная, чего хочу, смотрел на дом, словно хотел увидеть сквозь его стены, что там происходило внутри его. Я так и думал, что здесь лежит маркиз; только я был уверен, что он мертвый! Долго ли я стоял так, не знаю, ничего не помню, что было вокруг меня; очнулся лишь тогда, когда увидел, что трое напали на одного, и кинулся на помощь, и вдруг оказался ты...

– Спасибо тебе! Без тебя бы мне, видно, плохо пришлось! Ну, что же, брат, делать! Маркиз ожил, видно, такова твоя судьба! А признайся: ведь ты был рад его смерти?

– То есть не то что рад, а так... понимаешь ли... Или нет, ты ничего не поймешь, потому что я сам не понимаю, что во мне делается. Пусть этот маркиз живет... или нет, чтоб ему пусто было! Я там не знаю, как будет с маркизом, а только чувствую, что без нее жить не могу. Скольких я ни видел на своем веку, а такой никогда не встречал. И зовут ее Верой! Имя-то какое чудное! Ведь лучше имени придумать нельзя!

– Ничего нет особенного! Имя как имя, а только для тебя в ней все хорошо!

– Да, разумеется, хорошо!

– Даже и то, что она знается с иезуитами? В этом доме сегодня их было несколько человек!

– Господи! – воскликнул Елчанинов, хватаясь за голову. – Я просто ума не приложу: она, маркиз, иезуиты... Да, может, она и сама не знает, среди кого находится; может, они завлекли ее... Да откуда ты, наконец, знаешь, что это иезуиты? Может, ты сам ошибаешься?

– Нет, я не ошибаюсь: я сам собственными глазами видел там патера Грубера; этого довольно!

– Да сам-то ты как попал туда?

– Все из-за маркиза де Трамвиля, благодаря его поручениям, которые он надавал нам; впутались мы, брат, в скверную историю, – ответил Кирш.

– Да неужели я не знаю, во что мы впутались!.. Только не житье мне без нее!

– Ты опять за свое!

– Да, опять за свое! Послушай, Кирш, друг ты мне или нет? Можешь ты исполнить одну мою просьбу?

– Какую?

– Пойдем сейчас к дому князя Верхотурова и будем там ждать, пока она не вернется.

– Да ты с ума сошел! Ведь, кажется, ясно, что она крепко любит своего маркиза, если ездит ухаживать за ним, и до тебя ей нет никакого дела! Да к тому же нам всего два шага до меня. Лучше зайди ко мне, у меня, кажется, есть бутылка рома.

Они были, действительно, почти у самого дома, где жил Кирш, который взял путь по направлению к себе. Елчанинов же, занятый своими мыслями, шел, безотчетно следуя за ним, не разбирая, куда идут они.

– А в самом деле, мы возле тебя! – проговорил он, осматриваясь. – Ну что же, зайдем!

«Странные люди эти влюбленные, – подумал Кирш, – совсем как дети!»

Кирш занимал две комнаты с отдельным входом в маленьком домике и, уходя, сам запирал дверь и уносил ключ с собой. Самовар ему ставила и приходила убирать его небольшое помещение хозяйская прислуга.

Кирш отпер дверь, зажег свечку, достал из шкафа ром, подал его Елчанинову и тут только заметил, что на его письменном столе лежал большой лист бумаги, и на нем крупными буквами, совсем незнакомым почерком было написано несколько слов.

Откуда мог взяться этот лист – было совершенно неизвестно, потому что замок на двери у Кирша был довольно хитрый и другого ключа от него не было. По-видимому, без самого Кирша никто не мог проникнуть к нему, а между тем лист с надписью незнакомой рукой лежал кем-то положенный на стол, и надпись, сделанная на листе, гласила: «Он жив в сыне».

Кирш прочел и остановился в недоумении; какой-то внутренний голос подсказал ему, что на этот раз для сношения с ним этими словами пользовались не отцы иезуиты, а кто-то другой, может быть, более сильный, чем они.