Владлен Бахнов

Древние стены оперного театра ни разу не видели таких дружных слез, хоть на этих подмостках неоднократно убивали беднягу Ленского, здесь умирала Баттерфляй и погибала Кармен — и вот, поди ж ты: не они, а простая крановщица сумела тронуть чуткие зрительские сердца… И автор оперы, Неглинка, увидев зрительские слезы, понял, что признание наконец-то пришло! Он почувствовал подступивший к горлу комок и, сжав губы, беззвучно заплакал так же, как и его жена, сидевшая рядом с ним в гавайском дефиците.

— Вся зала рыдала! — как говорила потом поэтесса Роза Бумажная, написавшая либретто этой оперы и купившая специально для премьеры вечернее гавайское платье. И когда после спектакля стали вызывать авторов и поэтесса появилась на сцене в своей обновке, зрители встретили ее радостными воплями и аплодисментами: «Ага! Вот еще одна гавайская!» Значит, не они одни у мамы дурочки!

В тот же вечер дефицитные платья утратили престижность. И с тех пор гавайские обновки висели в шкафах и. памятуя о трагическом происшествие в опере, ни одна женщина не рисковала появиться в обществе в тропическом наряде. А тем более на дипломатическом приеме!

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

(Продолжение)

Нелегко пришлось и Шереметьеву. Нет, товарищи, что ни говорите, а очень трудно проявлять инициативу, если точно не указано, как ее проявлять, когда и в каких масштабах.

Попросила госпожа Орланьте перенести прием в «Лиру». Захотелось ей встретиться с бывшими товарищами по работе в привычной обстановке. Шереметьев проявил инициативу, и к вечеру «Лира» изменилась до такой степени, что ни один старожил-завсегдатай не узнал бы родимой стекляшки.

Столы были покрыты белыми скатертями, взятыми из неприкосновенных запасов ресторана «Космос», и уставлены фарфоровой посудой из ресторана «Звездный». Слева и справа от тарелок лежали шесть разновеликих вилок, мал мала меньше, и по три ложки, бол бола больше. Перед приборами гвардейским строем стояли разнокалиберные хрустальные фужеры и покрытые золотой каймой рюмки, рядом возвышались конусы накрахмаленных салфеток с вензелями ресторана «Монблан». Обычные алюминиевые стулья с фанерными разноцветными сиденьями были заменены мягкими полукреслами из зала заседаний горсовета, а прозрачные стены стекляшки были закрыты тяжелыми бордовыми шторами, временно снятыми с окон гостиницы «Континенталь». При входе у гардероба стояли пальмы из ресторана «Астория» и травленное молью чучело медведя из кафе «Тундра».

Потеряла «Лира» свое лицо, утратила первозданную прелесть. И госпожа Орланьте, явившись за четверть часа до начала приема, до того расстроилась, что заявила, что ей эта иллюминация-хренация ни к чему и пусть сделают все, как было! Но для этого уже не было времени. Шереметьев попытался объяснить капризной мадам, что он хотел сделать как лучше, но Варвара только махнула рукой: сама виновата! Разве ж не знала она, что в Вечногорске ничего нельзя пускать на самотек. А особенно не рекомендуется местных жителей посылать Богу молиться: они и себе лоб расшибут, и у вас неприятности будут! Нужна была ей эта городская самодеятельность!

Однако вот-вот должны были появиться приглашенные. Госпожа Орланьте велела включить все люстры, врубить на полную мощность радиолу и, остановившись перед зеркалом, доставленным из парикмахерской «Чародейка», слегка поправила прическу и сбросила на руки Шереметьеву норковую шубу. Шереметьев восхищенно ахнул. Официанты зажмурились, стараясь не смотреть в сторону Варвары, но смотрели… О, как она была одета, как разодета, как раздета, о эта смелость туалета Варвариного! Ах! Она была полуобнажена! Увы, не в силах описать я покрой изысканного платья, язык мой беден — о проклятье! — и это ведь немудрено! Как описать костюм Варвары, когда такие промтовары у нас вовек не продавали и я их видел лишь в кино. О Господи, вы только гляньте, как хороша мадам Орланьте, брильянт сияет на брильянте, алмазы яркие горят, сверкают кольца и браслеты… Зачем Варваре туалеты? Да при алмазном фонде этом не нужен никакой наряд!

И Варваре было приятно, что официанты так обалдело таращатся на нее! А тут и гости пошли, пошли гости…

Мужчинам мадам Орланьте величаво протягивала руку, и те церемонно целовали ее, дивясь метаморфозе буфетчицы. А к каждой приходящей подруге Варвара, громко выкрикивая ее имя, издали неслась с распростертыми объятиями. Неинформированные подруги при виде несущейся на них полуобнаженной женщины испуганно шарахались, но затем, разглядев, что это Варька — с ума сойти можно! — ахали, вскрикивали и начинали целоваться.

И когда на лице Варвары отпечатались губная помада всех цветов и оттенков, оказалось, что все гости в сборе и можно начинать.

На женщинах было лучшее из того, что можно было достать в промтоварных и комиссионных магазинах. А на столах красовалось то, чего вообще в магазинах не было. Но гости, подавленные количеством разновеликих вилок, не знали, какой вилкой что брать и, чтобы не попасть впросак, совсем не ели. Обилие разнокалиберных фужеров и рюмок тоже приводило гостей в смущение, ибо непонятно было, куда что наливать, и гости, опять-таки боясь дать промашку, вообще не прикасались к бутылкам. Они говорили почему-то друг с другом шепотом, а то и вовсе молчали.

— Да что у вас в Вечногорске. пить разучились? — удивлялась Варвара. Но гости что-то бормотали, и опять наступала гнетущая тишина, заглушаемая, правда, мощным ревом радиолы в исполнении Аллы Пугачевой. И тогда Варька сообразила, что нужно делать. Зычным голосом она велела официантам забрать со столов все лишние приборы, оставив каждому гостю одну вилку, один нож и одну большую рюмку. Гости, не таясь, облегченно вздохнули. Затем хозяйка распорядилась, чтобы официанты наполнили всем бокалы и. провозгласив: «Со свиданьицем!», осушила свой фужер до дна. Присутствующие последовали ее примеру. А Варвара без промедления велела опять наполнить рюмки и. категорично заявив: «После первой не закусывают!», снова осушила фужер.

Ах, как она была прекрасна, когда приказывала властно налить и повторить опять! И были вежливо галантны послушные официанты, ее приказы и команды спеша немедля исполнять. И гости пили, гости ели. и все заметней веселели, но тут товарищ Зарешеткин, ответственный за идейную часть банкета, с ужасом увидел, что мероприятие уходит из-под контроля и еще через две-три рюмки станет совершенно неуправляемым. Этого нельзя было допускать. Шепотом он попросил Шереметьева, чтоб тот предоставил ему слово. Шереметьев оценил ситуацию и. громко постучав ножом по звонкому бокалу, торжественно произнес:

— Слово имеет управляющий Трестом кафе и ресторанов Степан Емельянович Зарешеткин.

— Просим, просим, — великодушно зааплодировала мадам Орланьте.

— Просим, просим, — подхватили гости. Зарешеткин встал, мысленно повторил вызубренную речь и, на всякий случай положив ее текст перед собой, начал:

— Дорогие товарищи! Дамы и господа, леди и джентльмены! — четыре последних обращения относились исключительно к Варваре. — Разрешите мне от имени работников Треста кафе и ресторанов, а также от имени всех присутствующих сердечно приветствовать посетившую Вечногорск нашу землячку Варвару Николаевну Орланьте! (Аплодисменты.) Много лет Варвара Николаевна трудилась на предприятиях нашего треста, честным и самоотверженным трудом завоевав уважение и признательность посетителей кафе «Лира». Посетители кафе «Лира» до сих пор с благодарностью вспоминают, какой теплотой и заботой их окружала госпожа Орланьте. Руководство треста высоко оценило трудовую деятельность госпожи Орланьте, наградив ее тремя грамотами, двумя благодарностями и именными настольными часами фирмы «Заря». Выходец из простой трудовой семьи (это верно, родители Варвары были раскулачены) Варвара Самохина прямо со школьной скамьи пошла на завод. (И это тоже верно: Варя пошла на завод, в столовую.) Оттуда ее перевели в кафе «Лира», и она прошла нелегкий и доблестный путь от рядовой буфетчицы до верной помощницы известного прогрессивного деятеля Орландо Орланьте.