Владлен Бахнов

А со священной птицей, честно говоря, было неважно. То ли она тосковала по родине и ей хотелось улететь туда, где за тучей белеет гора, туда, где синеют морские края или еще куда-нибудь, то ли священная птица отравилась сосиской, но так или иначе в День шахтера орел сдох… Сфиридоновы горевали искренне и безутешно. Во-первых, сразу же кончились мясные блага, а во-вторых, супруги боялись, что в освободившуюся комнату райсовет кого-нибудь подселит. Они телеграфировали о постигшем их несчастье королю, надеясь, что тот пришлет еще одну птицу. Но тот в своем исполненном горя послании просил сделать из орла чучело. Кроме этого король сообщил, что согласно древним обычаям тот, кто не уберег священной птицы, должен умереть вслед за ней. Абыкабы давал Виктору две недели и обещал прислать в Вечногорск высококвалифицированных жрецов, которые легко помогут Сфиридонову, как было сказано в послании, пересечь Долину Смерти и окунуться в Реку Вечного Блаженства.

Растерянный сантехник побежал с королевским посланием в милицию. Но начальник отделения провентилировал этот вопрос с кем надо и объяснил Виктору, что международные дела нужно решать не в милиции, а в МИДе. Так Сфиридонов снова очутился у того чиновника, который ведал отношениями с Абабуа.

— Н-да, — сказал тот, изучив послание, — заварили вы кашу! Чем же мы теперь можем вам помочь?

— Как чем? Объясните им по своим дипломатическим каналам, что нельзя из-за какого-то дохлого орла убивать живого человека!

— Интересно вы рассуждаете! — криво улыбнулся чиновник. — Вы хотите, чтоб мы, так сказать, критиковали их древние традиции, то есть грубо вмешивались в их внутренние дела? Так позволите вас понимать?

— Так ведь они решили меня укокошить! — взвыл сантехник. — Что ж, мне умирать прикажете, что ли?

— Наше министерство, — четко проговорил завсектором, — вам этого не приказывает. Но как советский человек вы должны понимать, что отношения у нас с Абабуа сложные и из-за частного лица, состоящего в частной переписке с королем, мы не можем вступать в конфликт со всем королевством. Американцы только и ждут этого, и Китай ждет, не говоря уже об Израиле, который просто спит и видит! Не в наших интересах играть им на руку. Так что, согласитесь, в такой напряженный момент мы не имеем права обострять!

— Ну а мне-то, мне-то лично что делать? — перебил его Сфиридонов.

— А вам лично нужно не ставить свои личные интересы выше государственных.

— Но они же укокошат меня!

— Вот тогда мы будем иметь все основания послать им официальную ноту протеста.

Однако это все же Виктора не успокоило.

— А может, мне лучше спрятаться куда-нибудь? — спросил он с надеждой. — Это ведь не обострит?

— Не обострит, — согласился чиновник. — Прятаться — это ваше право. Только куда вы от этих жрецов спрячетесь? Вот если б к вам охрану приставили — тогда другое дело…

— Я просил насчет охраны. Не дают… Может, ваше министерство похлопочет?

— О господи, да я же вам объяснял, не имеет права наше министерство вмешиваться в чужие традиции! И, в конце концов, вы же сами вступили в отношения с королем, так что теперь сами и выкручивайтесь.

…А три дня спустя поздним вечером в Вечногорске было совершено первое в истории города вооруженное ограбление. Размахивая револьвером. Сфиридонов ворвался в магазин и потребовал у кассирши денег. Насмерть испуганная кассирша отдала ему 242 рубля 17 копеек, и, прихватив бутылку коньяка, грабитель растаял в ночной тьме. На следующий день за Виктором пришли. При аресте грабитель честно вручил милиции 242 рубля 17 копеек, пустую бутылку из-под коньяка, а также детский пластмассовый пистолет, на котором вскоре были обнаружены дактилоскопические отпечатки, принадлежавшие, как установила экспертиза на Петровке, 38, Сфиридонову-младшему. За дерзкое ограбление Виктор получил 5 лет и самую надежную охрану.

Но еще на пересылке сантехник узнал, что король Абыкабы свергнут, Абабуа объявлена демократической республикой и секта жрецов там запрещена. Так что можно было и не прятаться, а тем более — в лагере. Но сколько в дальнейшем Виктор ни писал в разные инстанции, объясняя, что совершил ограбление не с целью ограбления, а только чтоб попасть под охрану и спастись от жрецов, никто ему не верил. А когда он написал тому самому чиновнику в МИД, чиновник ответил, что наказание за уголовное преступление сугубо внутреннее дело каждой страны, а МИД во внутренние дела своей страны не вмешивается!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Как мы уже говорили, первым подхватил почин Футикова Виктор Сфиридонов. Однако следует добавить, что он был первым, но отнюдь не единственным. Почти одновременно с сантехником на путь укрепления международных связей вступил и другой житель Вечногорска — Велимир Будимирович Иванов. Он был юрисконсультом и работал в учреждении с таким сложным названием, что его не только выговорить — написать и то трудно. На работе Велимир Будимирович любил мечтательно поговорить о пахоте, о косовице, о яровых да озимых. И в этом сугубо городском пропыленном учреждении, укомплектованном сугубо городскими бледнолицыми жителями, юрисконсульт слыл знатоком русской деревни и был невидимыми корнями прочно связан с черноземом да суглинком.

— Вот уже в отпуск поеду в свое Неликвидово, исхожу босиком по землице, поваляюсь на траве-мураве, поночую на сеновале — и хвори городские из меня повыдует! — любил поговаривать он.

И бледнолицые, начиненные тахикардиями и гипертониями коллеги слушали Будимирыча и завидовали его богатырскому целинному здоровью и волжскому размаху его плеч.

Когда маленький Лучезарро получил автомобиль, Велимир Будимирович только крякнул:

— Таровато! — сказал он и одобрительно потряс своей пышной русой шевелюрой. — Таровато, ничего не скажешь!

И в лихой забубенной головушке юрисконсульта родилась-заиграла бедовая мысль-затея. И что ни час, то росла-вырастала та идея-идеюшка. А и надумал Велимир свет Будимирович дело дельное, дело серьезное. А решил-порешил он своему сыну кровному, намедни рожденному, дать имя чудное, имя странное, имя странное-иностранное, и окрестил он его не по-нашему, окрестил его по-заморскому, по-заморскому-заокеанскому. А и назвал он его не Василием. не Савелием, не Димитрием, не Алехою, не Серегою, не Афонею, не Афонием-Афанасием, а назвал он его Малахатою, так и в метрике записать велел!

Сделал же он это по той причине, что в далекой Амба-рии во время покушения умер старый император Хата и на престоле его место занял сын Малахата. В Вечногорске же ежедневно появлялись на свет примерно тридцать детей, и Будимирыч правильно рассудил, что если не он, то кто-нибудь другой из тридцати отцов все равно наречет своего ребенка Малахатой, потому что любой дурак не прочь получить в подарок машину или чего-нибудь получше. Дав своему сыну столь звучное имя, Иванов поспешно оформил все в ЗАГСе, снял с метрики заверенную нотариусом копию с печатью и все это вместе со своим поздравлением отправил императору. Но еще до того, как Сфиридонов получил священного орла, Будимирычу вручили послание Малахаты. Император в самых изысканных выражениях благодарил юрисконсульта и сообщал ему следующее: согласно древним законам Амбарии и сам Иванов, и его сын Малахата Иванов считаются отныне ближайшими родственниками императора. Поэтому последний дарит им один из своих лучших дворцов (дарственная прилагается к письму) и 10 миллионов шурупиков. Деньги и ключ от дворца Ивановы смогут получить, как только прибудут в столицу Амбарии Амбар для постоянного проживания. Будимирыч еще раз перечитал послание, придирчиво проверил, правильно ли оформлена дарственная, и, убедившись, что все в порядке, упал в обморок.

Впервые в жизни Иванов терял сознание. Но ведь и дворцов он тоже никогда прежде не получал, и 10 миллионов шурупиков ему, представьте, тоже не дарили. Но не это заставило могучего Иванова потерять сознание. Выдержать получение такого богатого подарка юрисконсульт, пожалуй, бы смог, а вот вынести потерю дворца и живой валюты — нет, этого не смогло выдержать даже черноземное здоровье Иванова. Проклятый император не понимал, что при всем желании Велимир Будимирович не сможет попасть в Амбарию. Кто его туда выпустит?!