Страница 17 из 75
Впрочем, привычный для моих современников термин я произнес вполголоса — так, чтобы казак ничего не услышал. Да и потом, рассказывая о первом, неудачно штурме ляхов, Богдан невольно приободрился, как-то весь зажегся, стал говорить громче и с энтузиазмом — словно восхищаясь военным талантом русского воеводы! И по совести сказать, там действительно есть, чему восхищаться — ибо Михаил Борисович Шеин оказался настоящим гением обороны. Достаточно сказать, что немалое войско, севшее в осаду в крепости, он организовал за считанные недели, в то время как Сигизмунд уже выступил на Смоленск!
Вокруг крепости заранее пожгли посады — с той целью, чтобы поляки не имели ни укрытий во время штурма, ни теплых жилищ. Но оставшихся без крова смолян, как и прочих женщин и детей высылать было просто некуда — Смоленск оказался дальним форпостом Москвы на западе, отрезанным занятыми тушинцами землями… Так что беженцы вошли в город — что неминуемо привело к резкому росту цен на постой и внутренней напряженности среди осажденных. Однако же смекалистый и решительный воевода быстро подавил ее — своей волей запретив взимание платы горожанам!
Собрав войско примерно в пять с половиной тысяч ратников, без малого две тысячи воев Шеин выделил в «осадный» отряд, разбив его на тридцать восемь полусотен — по числу крепостных башен. Каждая полусотня защищала как боевую башню-вежу, так и участок стен, примыкающий к ней, а также несла тщательно расписанную круглосуточную караульную службу — и несоблюдение росписей каралось вплоть до смертной казни…
Да, воевода оказался крут и скор на расправу — но тем самым сумел наладить железную дисциплину!
Оставшаяся же часть его войска была определена в «вылазную» группу — то есть ее ратники должны были ходить на вылазки за стены потайными ходами. Но во время штурмов эти воины являлись также и оперативным резервом Шеина, который он мог бросить на любой из участков стен по мере необходимости — что и произошло во время первого штурма града…
Взяв небольшую паузу — прочистить севшее горло — запорожец продолжил:
— После первой, неудачной для ляхов атаки, стоившей наемникам и шляхтичам больше полутора тысяч жизней, Шеин и вовсе приказал засыпать ворота землей. Ходкевич же решил вести «минную войну», пытаясь подвести подкопы с взрывчаткой уже под стены. Но защитники Смоленска каждый раз узнавали о подкопах и успевали вырыть собственный подкоп навстречу — а затем подрывали минную галерею вместе с наемниками-немцами… Потери их оказались столь значительны, что в итоге Ходкевич отказался от попыток подвести мины. Но вместо этого гетман развернул три сильных батареи: одну на Спасской горе, одну за Днепром, и одну у реки Чуриловки, после чего начал обстрелы крепости. Но и защитники ее ведут довольно меткий огонь из пушек, дотягиваясь порой и до королевского лагеря! Кроме того, в последнее время московиты стали довольно часто ходить на вылазки. Разок сумели даже захватить целую хоругвь одного из польских отрядов…
Я кивнул, рассеянно размышляя над рассказом Богдана. Все, что он мне поведал, я, в принципе, знал и ранее — разве что расположение польских батарей будет лучше посмотреть на местности. В остальном же… Успехи смолян в «минной войне» обусловлены тем, что при строительстве ключевых русских крепостей (Пскова, Китай-города в Москве, того же Смоленска) наши зодчие обустраивали так называемые «слухи».
Если коротко, слух — это такой подземный тайник-подкоп. Рыли его за пределами обвода крепостной стены в виде крытой траншеи, облицованной каменной кладкой. Стенки ее также обшивались медными листами, усиливающими любые подземные звуки — и дежурный в слухе мог вполне четко различить работу в минной галерее врага, тянущейся к стене, мог указать также верное направление. И вскоре навстречу минной галерее врага защитники русской крепости — Пскова во время осады Стефаном Баторием или же Смоленска в настоящее время — тянули уже контрминную галерею…
Но то, что не сумели сделать немецкие наемники, сделает этой зимой холод и зарождающийся голод, да летящие в крепость бомбы и каленые, «зажигательные» ядра, отправляемые в полет польскими мортирами. Да и во время вылазок за теми же дровами (как банально, да⁈) русских ратников погибнет немало… Нет, зиму 1609 — 1610 годов гарнизон Шеина перетерпит, и летом 1610 года выдержит все вражеские штурмы. Тогда из Риги под Смоленск наконец-то доставят мощные, «проломные» орудия — и, несмотря на все вылазки смолян, мешающих возведению осадных батарей, поляки их достроят. После чего сделают несколько проломов в стенах огромными ядрами — однако защитники крепости, также, как и при обороне Пскова, успеют насыпать за брешами вал, и отразят все вражеские атаки… Более того, после очередного королевского ультиматума Шеин успеет подвести под батарею тяжелых орудий собственную минную галерею — и подорвет ее вместе с пушками!
Однако, даже отразив все штурмы летом и осенью 1610 года, воевода город не удержит. Очередная голодная зима уже бесповоротно подорвет силы защитников — и во время решающего штурма 3 июня 1611 года, ратников на стенах просто не хватит, чтобы отразить натиск ляхов, наемников немцев и запорожских казаков… Бой переметнется на улицы — а заодно начнется и беспощадная резня гражданского населения. И когда обезумевшие от вседозволенности и крови поганые вороги ворвутся в Мономахов собор, начав резать женщин и детей уже внутри храма, некто Андрей Беляницын из посадских людей подорвет немалые запасы пороха под собором… Вместе с укрывшимся в нем жителями — и выродками, устроившими в церкви бойню.
Сам воевода Шеин будет до последнего отстреливаться в одной из башен, укрывшись в ней с семьей и несколькими верными воинами. Лев Сапега позже напишет, что Михаил лично убил с десяток немецких наемников — но все же сдался, поддавшись на уговоры членов семьи. Очевидно, в случае неминуемого штурма башни никого из них уже не пощадили бы… Воеводу запытают едва ли не до смерти, после чего увезут в Польшу, где он будет пленником долгие восемь лет — а его семью пленят, распределив между польскими вельможами.
О дальнейшей судьбе ближних Шеина, я, честно сказать, ничего и не знаю…