Кукум

Потрескивал огонь костра. Кристина что-то вложила мне в руку. Я посмотрела – это был табак. Она передала мне и трубку – я набила ее, закурила с помощью подожженной сухой ветки и затянулась. Малек сказал мне что-то успокаивающее. Я глубже натянула берет и прикорнула на плече Томаса.

И сегодня ничто так не утешает меня, как просьбы рассказать эти истории, когда все расселись вокруг костра. Тогда я чувствую внутри такую же свободу, какую пробудили во мне в тот вечер рассказы Малека. Есть что-то, что меняется. А кое-что остается неизменным. И хорошо, что это так.

Колючки

Когда я открыла глаза, Томас уже ушел. День едва началася, и в лагере царила полная тишина. В воздухе плыло еловое благоухание. Вот чего мне больше всего не хватало ночами под крышей нашей палатки – этого запаха, свежего и пряного.

Когда ветки, из которых сложен шалаш, начинают подсыхать, их нужно заменять, но при этом никогда не используйте ель. Однажды я уже совершила такую ошибку. Собрала целый ворох веток и, подражая Томасу, уже собралась укладывать их крест-накрест, чтобы получилась компактная и крепкая кладка. Но колючки только исцарапали мне все руки и колени.

Мария посмеивалась надо мной, наблюдая издалека. Мое замешательство все возрастало, и, поскольку у меня ничего не выходило, она наконец подошла ко мне и положила рядом две ветки – пихты и ели. Если их сравнить, становится видно: у елки иголки топорщатся вверх, тогда как у пихты они гладкие и ровные. Первые могут поранить, а вот вторые на ощупь мягкие и шелковистые. Я была не в силах сдержаться и заплакала – ведь я вела себя так глупо и неловко.

Мария слегка похлопала меня по плечу и принялась вынимать из кладки шалаша еловые ветви, заменяя их на пихтовые. Она обламывала концы ветвей, ловко рассовывая их в получившиеся прогалы, и каждая обретала свое место, будто в головоломке, так что в результате сам собой выткался густой ковер зелени. В ее манере держать себя со мной не было ни капельки осуждения. Я сдержала слезы и вернулась к работе вместе с ней.

С тех пор мне уже не нужна была ее помощь. И еще я поняла: скучать и бездельничать – это такая роскошь, которой в лесах не может себе позволить никто.

Я сделала большой вдох ароматного воздуха и наконец поднялась. Обе золовки уже развели огонь и грелись возле него, прихлебывая горячий чай, чтобы отогнать утреннюю прохладу. На их янтарной коже поблескивали отражения языков пламени. Лица сестер, с правильными чертами, лучились здоровьем и силой, у обеих был одинаковый пронзительный взгляд.

Я налила себе чая, окончательно меня разбудившего, пожевала немного вяленого мяса. Ненадолго мы замерли, слушая, как оживает лес. А потом приступили к работе. Оставалось еще подкоптить мясо. И заняться всем остальным – шкурой, костями, мехом.

Инну-эймун

Мужчины еще не вернулись с охоты, и мы каждый вечер ели в палатке Марии. А после трапезы оставались там немного покурить. Золовки разговаривали меж собою, а для меня их речь по-прежнему оставалась такой же непонятной песней, хотя иногда я выхватывала в ней какое-нибудь словечко или выражение. Язык воздвиг вокруг меня стену – и чтобы ее преодолеть, мне требовалось время.

Язык инну-эймун не дается легко и сразу. В нем насчитывается восемь согласных, семь гласных и пятнадцать звуков, различающихся только по интонации – она может изменить смысл слова чуть-чуть или очень значительно. Письменности не существует, соответственно, нет и лингвистов, способных проанализировать ее смысл. Нет разделения на мужской и женский род. Есть предметы одушевленные и неодушевленные. Поначалу я все время путалась, и сколько бы усилий ни прикладывала, у меня ничего не получалось. Потом я наконец поняла – дело не в том, что это другой язык: нет, это иной, отличающийся от французского принцип общения. Это форма речи, приспособленная к миру, в котором жизненные ритмы обусловлены охотой и сменой времен года. Порядок слов там совсем не так важен, как во французском языке, и может различаться в зависимости от обстоятельств.

Кун – «снег» – может быть «ушашуш», если хотят сказать «густой снегопад», «некауакун» – если речь о снежной крупе, или «кассуауан» – если под ногами сырая, тающая снежная слякоть.

Сегодня этот язык находится под угрозой, ведь чтобы выучить его, в нем нужно практиковаться в местах обитания. В наши дни молодежь предпочитает ему французский, которому ее учат в школах. Эти юноши и девушки вырастают слепцами, не желающими знать собственного прошлого, сиротами без корней. Но кого сейчас все это волнует? Кроме старых развалин вроде меня, для кого прошлое – единственное оставшееся сокровище?

Тяжелые снежные хлопья падали с неба медленно, как будто не решаясь. Зима подступала маленькими неслышными шагами… Перед лицом этой чистой и неукрощенной природы я чувствовала себя совсем крошечной, но при этом во мне все больше крепло чувство, что я обрела свое собственное место в жизни.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.