Кукум

– На сегодня хватит.

Казарки улетали все дальше, гомон стаи затихал вдалеке. Моя золовка зашла в воду и схватила трех плававших птиц за шеи.

– Две из них твои, – сказала она и улыбнулась. – Кто научил тебя целиться как настоящая инну?

Птицы истекали кровью, и по воде озера поплыли багровые пятна. Кристина положила добычу в сумку, вынула из кармана юбки трубку, набила ее, потом раскурила.

– Попробуй, хочешь?

Я вдохнула дым. Он заполнил все мои легкие, и я задохнулась. Плюнув на землю, я страшно закашлялась. Кристина расхохоталась – тоненьким, почти детским смехом.

В Сен-Приме курили исключительно мужчины. После ужина дядюшка всегда набивал трубку и спокойно усаживался в гостиной. Я никогда не видела, чтобы моя тетенька притрагивалась к табаку, и мне самой даже в голову такое прийти не могло.

– Ты все-таки еще не настоящая инну, Анда.

Она хотела было забрать у меня трубку, но я решила попробовать снова и затянулась. Когда рот наполнился вкусом табака, у меня выступили слезы. Я выпустила белое облачко дыма, и вернула трубку Кристине, которая ответила мне понимающим взглядом. На обратном пути я изо всех сил сдерживала рвоту.

В тот вечер я легла спать без Томаса. Где он был? Кого убил? Нашлось ли мне место в его мыслях – так же, как он ни на миг не покидал моих? Я так на это надеялась.

Силки

Мария и Кристина перекидывались фразами на своем языке инну-эймун, а мне едва удавалось понять хотя бы обрывки их разговоров. Слова так и роились в сознании, у меня складывалось впечатление, что девушки все время повторяют одно и то же, менялся только темп их речей. И все-таки мне нравился убаюкивающий, певучий ритм этого языка, который так трудно давался мне.

– Пока Мария пойдет немножко поохотиться, мы расставим силки.

Я выразила согласие кивком. Что думала Кристина о юной белокурой мечтательнице, разглядывавшей ее так пристально? Я не знала. Но никогда не читала в ее взгляде осуждения. Потрескивал огонь. Ветер раскачивал верхушки деревьев. Я покрепче натянула на голову берет, закуталась до плеч в одеяло, сжала руками чашку, чтобы сохранить побольше тепла, подышала ароматом напитка. Издалека доносился гомон большой стаи казарок. Скоро зима придет на Опасные перевалы.

Еще несколько недель – и снег плотной пеленой покроет Перибонку, все вокруг будет сковано лютым морозом. Кристина понимала, что я не представляю, что меня ждет, но ей хватило деликатности ничего мне не говорить. Я должна буду всему научиться сама.

Мы пустились в путь – на север, до устья небольшой речушки, которая текла в долине, со всех сторон опоясанной высокими горами с побелевшими вершинами. Кристина вынула силок. Она растянула его и вскарабкалась на скалы. Вытянула руку, чтобы зацепить одним концом за мох, потом установила другой конец немного подальше, но тоже на густом ковре лишайников.

Мы возвращались лесом, шагая вдоль речки. Заходящее солнце понемногу зажигало небо, и Нитассинан наполнялся свежей ночной прохладой, пропитывавшей воздух запахами земли. Я всегда любила этот миг, когда свет и тьма словно становятся на «ты» – так близки друг другу, что время будто застывает.

Мы пошли быстрее. Я держала винчестер и прокладывала путь, стараясь уловить любой шорох в листве. Зашуршали перья – это торопливо улетала куропатка. Я вскинула оружие, прицелилась и выстрелила. Сбитая прямо в полете, она вдруг вся напряглась, захлопав крыльями, а потом с глухим звуком шлепнулась о скалу.

Я подобрала ее и протянула Кристине – та засунула ее на дно сумки, в которой мы носили силки. Мне хотелось кричать от гордости, но впереди был еще долгий путь, и мы двинулись дальше.

– Ай и повезло же мне. Даже не ожидала. Я просто выстрелила.

Кристина помедлила несколько секунд и только тогда ответила:

– Тут дело не в везении, Анда. Животное приносит в жертву свою жизнь. Оно само так решает. Не ты. И надо быть ему благодарным. Вот и все.

Слова сестры Томаса поразили меня в самое сердце, и гордость постепенно уступила место чувству вины. Я поблагодарила дух животного, чье безжизненное тельце покоилось на дне сумки Кристины. Я надеялась, что он может услышать меня.

Когда мы вернулись в лагерь, уже почти совсем стемнело. Мужчины пришли с охоты и, вдобавок к шкурам, принесли убитого ими лося – чтобы легче было нести, его тушу разрубили на куски. Мясной дымок уже вился над горящим очагом. Чуть подальше, тесно прижавшись друг к другу, спали собаки. Томас раскрыл мне объятия.

Мария занялась прожаркой лося, и воздух наполнился ароматом жареного мяса. В те годы их было еще не так много на Перибонке. Зато оленей карибу, наоборот, попадалось полным-полно. Никто не знает почему, но мало-помалу муш постепенно заменил атук, и сейчас этот последний практически исчез из наших краев, его можно найти только в Северной долине.

Мы поужинали все вместе вокруг костра: Томас, обе его сестры и брат, их отец Малек и я. Мужчины рассказывали о том, как прошла ходка, и я лихорадочно вслушивалась в их речи. Я решила быть в курсе всего, что происходило в лагере. И сама хотела пойти на Север, поохотиться, расставить силки и поглядеть на эти далекие земли. Малек с сыновьями принесли много бобровых и норковых шкур. Год начинался хорошо.

После трапезы мы с Томасом уединились в нашей палатке. Мне так не хватало соленого вкуса его кожи. Как и его нежности, и его крепких объятий.

Мы поднялись с первыми лучами солнца. Густой туман, повисший на верхушках деревьев, придавал долине таинственный вид. Но у нас почти не было времени об этом думать. Пришла пора заняться лосем, закончить с копчением мяса и дублением шкуры. Обе сестры уже вовсю трудились. Кристина попросила меня сходить посмотреть силки, расставленные на куницу.

– Если попалась, ты вынешь ее и снова расставишь силок. Помнишь, как это делается?

Я не была в этом уверена, но все же кивнула: да.

– Не забудь укрепить их во мхах. Куница зверь слишком умный. Она не станет выходить из воды на скалы, оставив следы.

Я снова согласилась и отправилась в путь, захватив карабин и перекинув сумку через плечо. И снова прошла той дорогой, какой мы ходили накануне, до самого озера. Туман рассеялся, и теперь солнце светило по-осеннему мягко. Свежий воздух придавал мне сил и бодрости. Я впервые вышла в лес одна.

Мне оказалось нетрудно переставить силки. В них попались две куницы – ветер играл их прекрасным лощеным мехом. Я вытащила их, потом вернула все на место, как меня научила Кристина, и двинулась обратно, пристально всматриваясь в листву деревьев. Ни один зверь больше не встретился мне по дороге. Еды мы запасли вполне достаточно.

В лагере вычищенная лосиная шкура теперь висела в сушильне. Малек нарезал полосок из древесной коры – из них предстояло сделать снегоступы. Оба его сына рубили дрова – надо было обильно запасаться ими на зиму. Все вкалывали что было сил, и у каждого была своя задача. Я еще не была уверена, что верно поняла свою, и тогда начала заниматься куницами, стараясь как могла.

Немного погодя ко мне подошла Кристина. Она принялась сдирать с одного из зверьков драгоценный мех с ловкостью человека, который занимался этим долгие годы. Сосредоточившись на своем деле, я не заметила, как прошло время. Когда мы закончили, пора было растянуть все свежие меха, а потом развесить и их в сушильне. Кристина улыбнулась, подбадривая меня.

Мария приготовила ужин. Мы поели на свежем осеннем воздухе, среди застывшего леса. В небе взошла луна, озарив наш лагерь голубоватым светом.

После трапезы Малек принялся рассказывать истории из своей молодости. Они описывали прошлое семьи и всех инну из Пекуаками. Я понимала не все слова, просто отдалась убаюкивавшему меня ритму речей старейшины. В его мягком и слабом голосе слышались сила и сноровистость целых поколений, передавших все свои знания и умения так же, как члены этой семьи стремились во всем помогать мне освоить их. Я была частью этого клана, сплотившегося у огня под луной, отраженной в водах озера. Наши набитые животы, как и развешанные для сушки шкуры и меха, свидетельствовали о долгом и тяжелом дне, наполненном тяжким трудом.