Страница 5 из 16
2. Уж полночь близится, а Германа все нет
— Брагин! — стонет Лариса и смотрит безумными глазами. — Вот же ты гад!
Она растеряно стоит передо мной и по щекам её текут слёзы. По щекам — слёзы, а по груди — кофе. На блузке, бывшей ещё секунду назад белоснежной, растекаются два огромных коричневых пятна, по пятну на каждую грудь.
— Горячо-о-о! — тихонько воет она.
Ну что же мне с тобой делать, дуть что ли?
— Расстёгивай! — командую я.
Стать более потрясённой, чем сейчас, она уже не может, это точно. Я хватаю со спинки стула кухонное полотенце, оставленное ей очень кстати, и начинаю промокать влажные коричневые пятна.
— Брагин! — не то стонет, не то рыдает она. — Убери свои ручонки!
Не до приличий сейчас, кофе-то горячий… Дружкина вырывается и, хрустя рассыпанными по полу кубиками сахара, выбегает из приёмной.
Да-с, поручик, неловко вышло, очень неловко. Я бегу за ней к женскому туалету. Она скрывается за дверью, а мне-то что делать? Не стоять же здесь, как истукану. Я дёргаю ручку и заскакиваю вслед за ней.
— Это ещё что! — всклокоченной цесаркой выпархивает пожилая посетительница уборной. — Совсем с ума посходили!
Я закрываю за ней дверь на шпингалет.
— Брагин, ты ох*ел! — шипит Лариса. — Выйди отсюда.
Она расстёгивает мокрую прилипшую блузку.
— Ничего-ничего, я помогу, — торопливо бросаю я и захожу ей за спину.
Собственно, пуговки уже расстёгнуты, поэтому я одним ловким движением сдёргиваю мокрую блузу с плеч Дружкиной. А следующим, не менее ловким, молниеносным и точным — я расстёгиваю застёжки бюстгальтера и освобождаю из всё ещё горячего панциря её тяжёлую грудь.
На белой кафельной стене над умывальником висит небольшое эллиптическое зеркало. Я ловлю пылающий, гневный и отчаянный взгляд, отражающийся в нём. Он может пронзить и лишить жизни кого угодно, но, естественно, только не меня.
— Всё хорошо, не беспокойся, — говорю я уверенно. — Я просто скорая помощь. Ополосни грудь и застирывай спокойно блузку, а я сейчас что-нибудь принесу.
— Брагин, — читаю я по губам, потому что она, кажется, теряет голос от гнева и возмущения. — Пошёл вон отсюда!!!
Поистине потрясающее зрелище. Спущенная с плеч блузка, болтающийся на бретельках лифчик, довольно крупная и упругая грудь, слегка покрасневшая от горячего кофе, и взгляд, прожигающий материю почище гиперболоида инженера Гарина.
Впрочем, заканчивается всё благополучно. Я вылетаю из уборной и нахожу в шкафу в приёмной её серую форменную рубашку без погон. В ней Лариса выглядит даже интереснее, чем в блузке. Кофе на счастье оказывается не таким уж горячим, потому что Печёнкин не любит крутой кипяток. А отношения между нами переходят на качественно иной уровень.
— Ларчик, — говорю я через полчаса успокоившейся и приведшей себя в порядок девушке. — Теперь я знаю о тебе почти всё.
Она краснеет и притворно злится. Я вижу, что притворно.
— Но остались ещё кое-какие загадки, которые я намерен разгадать, прежде чем нам придётся жениться.
— Не смей здесь больше появляться, — поджав губы шепчет она.
— Боюсь, теперь после того, как мы выяснили, что кофе сближает людей гораздо больше, чем шампанское, наша новая встреча неминуема.
Она запускает в меня карандашом и я, наконец, ухожу.
Покончив с Печкиным и многострадальными персями его секретарши, я иду в «Солнечный» на обед и последующие проводы дорогих гостей.
Швейцарский пёс пытается снова проявить склонность к доминированию, но встретившись со мной взглядом, вдруг отступает, освобождая путь в зал. Ну, то-то. Получи, раз заслужил. Даю ему мелкую денежку и прохожу к столу.
— Всем привет и прошу прощения за опоздание, — говорю я. — Пришлось посвятить некоторое время Печёнкину, так что у меня уважительная причина.
Компания, уже принявшая немного на грудь, благосклонно меня извиняет.
— Георгий Леонидович, большое спасибо за защиту. Печёнкин был настолько взбешён, что я даже удовольствие получил, наблюдая за ним.
— Взбешён? — посмеивается Жора, — так это же для меня сладкая музыка. Честно, говоря, он тот ещё козлище.
— Это точно, — соглашаюсь я со смехом.
— Но, — говорит он, — это меня Даня надоумил позвонить нашему общему знакомому. Нам Юра вчера рассказал, как эта жаба тебя притесняет, вот мы и решили выступить против беззакония и злоупотреблений со стороны представителей органов правопорядка.
— Сердечное вам спасибо, — прикладываю я руку к груди. — Это несказанно помогло.
— Надеюсь, он теперь от тебя отстанет.
— Конечно, отстанет.
— Нам даже приятно было хотя бы немного помочь.
Мы весело пируем, как три мушкетёра и д’Артаньян, а потом забираемся в Большаковскую «Волгу» и отчаливаем в сторону аэропорта. Там мы выгружаем из багажника чемоданы, ящики с ружьями и ещё большие баулы с подарками.
Мясо наши гости с собой не берут, но получают от Платоныча кедровые орехи, ароматные травы для чая, дюжину копчёных хариусов и два маленьких бочонка с солёными груздями. Вот такое «Поле чудес». Не хватает ещё пушнины, чтобы прославить щедрость Сибири.
Все, кроме меня, навеселе, настроение фантастическое, счастье через край. Мы клянёмся в вечной любви и дружбе и обещаем приезжать в гости, звонить и писать письма. А потом они идут на посадку, а мы возвращаемся в город.
— Егор, — говорит дядя Юра, когда мы едем из аэропорта. — Давай сегодня ко мне. Приглашаю тебя в гости.
— Так я сегодня уже был, — удивляюсь я.
— То был рабочий визит, а это званый ужин. Приходи с родителями, можешь и Наталью прихватить. Буду угощать вас тосканским паппарделле с рагу из дикого кабана. Ел такое когда-нибудь?
— Только с рагу из кролика, — вру я. — Но всегда мечтал. Во сколько?
— Э… Давай в семь, нормально?
— Да, родители уже придут с работы, так что, думаю, будем вовремя. Спасибо за приглашение.
Придя домой, я звоню маме и отцу, сообщая, что сегодня у нас светское мероприятие, и чтобы они не задерживались. После этого звоню Рыбкиной.
— Наташ, привет. Как дела, как себя чувствуешь?
— Привет, — отвечает она и я чувствую волны радости, исходящие от неё.
Приятно, честно говоря, скрывать не буду, да и невозможно скрыть это, поскольку от меня идёт ответная волна.
— Хорошо себя чувствую. Ты не на работе?
— Да, забежал домой, всё утро по делам носился, сейчас на работу пойду.
— А ты обедал? Хочешь, я тебя покормлю?