Депортация из Рая

После того прошёл год, и обратились к нему вновь, и попросили написать для Скуола ди Сан-Рокхо новую картину о распятии Христовом, следом про Страсти Христовы, а затем выполнить и потолочные фрески для трапезной. И ещё через восемь лет продолжил он свой труд и сотворил для Большого зала все двадцать три картины, и на плафонах потолка были изображены сцены из Ветхого Завета, а на стенах события Нового Завета. А после того, как закончил труд в Большом зале, приступил к работе в Нижнем зале, и трудился там ещё шесть лет. И никто более из живописцев не сотворил такого количества превосходных картин и таких больших размеров, чтобы собраны те были во едином месте.

Не припомню я точного времени, когда впервые оказался в мастерской отца моего, вероятнее всего ещё в те годы, когда младенец мало разумен и себя плохо помнит. И трудиться там приступил я простым подмастерьем, ибо отец мой и старшие братья не делали для меня исключений, и выполнял всё тоже, что и остальные подмастерья. Убирал мастерскую, подметая пол, носил воду из колодца, что во дворе, или приносил купленные с рынка продукты, помогая готовить еду; и через год только началась моя подготовка к мастерству живописца: стал я делать столярные работы, учиться изготовить подрамник, натянуть на него холстину упруго и сноровисто, а после проклеить ту и покрыть грунтом. А после учился мудрёному умению изготовить грунт, коим покрывают проклеенную холстину и ещё более ответственному умению готовить живописные краски всех восьми цветов, изготовив цветные порошки для того. А потом обучил меня старший брат Доменико, как смешать те порошки, добавив особенную жидкую краску из бутылей, перемешав ту с льняным маслом, чтобы получилась нужная краска, что наносится на холстину, по коей картина пишется. И ещё научил он меня тому, как изготовить разные кисти для красочных работ и искусству смешения разных цветов, дабы получить искомый, и ещё многое из того, что я знаю по сей день. Обучил меня рисованию серебряным карандашом по бумаге, и перерисовал я множество предметов, вещиц разных и людские лица, копировал работы других искусных в рисунке и живописи мастеров, что имелись в мастерской. И только через год после того ученичества доверили мне взять кисть в руку, дабы провести по холстине первый мазок; была то первая помощь моему отцу, хоть и была она мелка и незначительна, но возрадовался я тому. И возблагодарил я за то Господа Бога нашего, помолившись, а после сказал слова благодарности среднему брату моему Доменико, а после старшему брату моему Франческо и особо – отцу моему и Учителю, славному мастеру Якопо Робусти.

И случился в Венеции великий пожар во дворце дожей, и было это в 1577 году. И пожар тот охватил зал Большого совета дворца дожей, не было зала во всей Италии превеликого размера, столь искусно отделанного; от огромного огня пострадал более всего этот зал, откуда пожар и начался, а виной тому была масляная лампа, опрокинуло которую порывом ветра. От пожара того дворец пострадал пресильно, сгорела в нём почти вся резная отделка, невозвратно погибли живописные картины великих мастеров, и были среди них две картины моего отца. После того пожара сделали сызнова отделку, ещё искуснее и богаче прежней, а когда случилось так, что в 1588 году скончался великоискусный мастер Паоло ди Пьетро Кальяри по прозвищу Вероненсис, ибо был он родом из города Верона, и являлся моему отцу Якопо Робусти преданным другом; поскольку тот мастер должен был трудиться над росписью зала, то далее произошло вот что: обратились именно к моему отцу, чтобы он взялся за то огромное полотнище, что изображает воскрешение праведников числом более пяти сотен, и поныне занимает то изображение всю восточную стену, и выполнил он заказ, и было полотнище это самым большим, что известно доныне. Не сразу приступил отец к той многотрудной работе, а выполнил он поначалу штудию много меньшего размера, и на нём определил, как разместятся все фигуры и цвета их, и потом только приступил к тому, чтобы перенести всё на большее полотнище. Заказ тот вызвал зависть, козни и упрёки иных живописцев в торопливой небрежности письма отца моего, ибо работал он много скорее всех иных мастеров. Дабы посрамить родителя моего, некий живописец, движимый собственным зломыслием, чьё имя мне ведомо, но упоминать его я не считаю достойным, приобрёл в немецкой общине, что издавна проживала в Венеции, чудесно исполненную картину, сделанную живописцем с севера для церкви Святого Бартоломео. А после подарил её благородному и достославному дожу Николо да Понте, известному любовью к искусству и превосходному знатоку его. Со слов того почтенного дожа Николо да Понте, картине той, с изображением пращуров человеческих, Адама и Евы должно быть восемь десятков лет и выполнил ту картину не венецианский живописец, а художник, приехавший с севера из города, называемого Нюрнберг.

Собрались знатные и искусные живописцы в Большом зале дворца дожей, где родитель мой и братья мои Франческо и Доменико, и другие ученики трудились над полотном с воскрешением праведников, и я был среди них. И явился промеж присутствующих дож Николо да Понте, был он глубокий старец девяноста четырёх лет, не видел я с прежде никого древнее возрастом, при том, что оставался тот полон сил, мудрости и разумения. И внесли ту удивительную и мастерски выполненную картину, а на картине той были превосходно изображённые Адам и Ева, были они нагие и изгнанные уже из Райского сада. Была та картина написана так искусно, что самые мелкие детали, каждая травинка и каждый лист на древах были чудно прорисованы, но не распадались они зримо на отдельные части, а были частью целого; позже того долго размышлял я, в чём причина такого нераздельного единства, и понял в чем секрет того, а состоял он в том, как прописан был свет, ибо было то самое удивительное в том полотне. Падал свет тот со спины того, кто наблюдал за падшими пращурами человека, был он словно осязаем, и имя ему было Бог, потому по-особому освещены были фигуры и тени от них на траве и листьях. Хоть и был я в ту пору молод, меж тем видел множество картин мастеров известных и искусных в ремесле своём, но не встречал ничего подобного. Долго все разглядывали ту картину и дивились, потому как являла та подлинное чудо, выполненное с превеликим мастерством и тщанием. Сидел дож Николо да Понте в высоком кресле, все с почтением стояли вокруг и изрёк он, оглядев всех:

«Видел ли кто из вас нечто, сделанное с таким же тщанием и рукомеслом?»

«Велика искусность мастера, сотворившее сие!» – с достоинством ответил мой отец. – «Однако не только я, или старший мой сын Доминико, или другой сын Франческо, но и самый младший сын Андреа способен сделать вернейшее её подобие, повторив работу в совершенной доподлинности».

«Понимаю так, что ты, Якопо Робусти, или дети твои берутся в точности повторить работу другого мастера?»

«Воистину так! Не велика хитрость. Не только я, но и юный ученик и младший сын мой Андреа способен на это, ибо обычное это дело ученичества: копировать в точности работы других искусных в своём мастерстве живописцев», – тут Учитель сделал жест, на меня указующий, – «И сделает он всё сам, ибо не имею я возможностей и времени помогать ему, потому как огромно полотно, которое предстоит мне выполнить для Большого зала. Потому мой младший сын сам сделает точное подобие картины в срок за три месяца, и сделает он так, что, когда будут обе картины стоять рядом, и вы, Ваша Светлость, ни кто другой не сможет, сличив обе, узнать, кто писал их!»

«На том и порешим», – объявил достославный дож Николо да Понте. – «Да будет так, как ты сказал и свершится сие! Да будет на то воля Господа!»

Глава 1. Обретение Рая

Она была прекрасна.

Фигура женщины была идеальной. В ней не было той средневековой измождённости, столь свойственной Кранаху или Босху, в ней отсутствовала Рубенсовская пышность форм, это была античная соразмерность и самоуверенное спокойствие красоты. Полное отсутствие вульгарного – в ней не было ничего от современных манекенщиц.