Обыкновенные люди

– Нет там ничего, – сухо отрезала она. Так же сухо, как и песок на ладонях.

– Ну, значит, показалось, – все также безразлично произнесла подруга и рядовой походкой пошла в сторону дома.

– Даже сейчас не смотришь, куда идешь! – специально громко, в три голоса проворчала Женя, чтобы подруга обязательно услышала это ворчание.

– Разве это поможет? – вдруг, не оборачиваясь, произнес морковный портфель.

– Конечно, поможет, – еще громче рявкнула Женя.

Даже кузнечики притихли.

– Знаешь, – обернулась подруга и задумчиво посмотрела на переход. – Ерунда это все…

Женя рефлекторно посмотрела туда же – переход как переход, ничего особенного, вернулась обратно во внимательные глаза подруги со зрительным вопросом:

– Что?

– Забудь, – улыбнулась она. – Я же говорю, что вижу разное, даже такое, чего другие не видят. Здорово, правда?

Женя промолчала – не видела она в этом ничего здорового.

– Ладноооо, – протяжно пропела подруга, нарушив молчание полыни. – Мне пора домой. Скоро в музыкальную школу собираться… – потянулась и мечтательно посмотрела на небо. – А не хочется тааааак… Лучше бы и правда призрака увидела.

На следующий день подруга умерла. Её сбил грузовик.

Я знала

«Наверное, этот переход проклят, – размышляла Женя, глядя на застывшее над ним асфальтное марево. – Сначала он отобрал жизнь у хлебозавода, потом у нее… Что он еще хочет у меня отнять?»

Только сейчас, глядя сверху вниз, она вспомнила, что когда ее единственная подруга, в последний раз отвернувшись от нее, пошла в музыкальную школу, Женя тоже отвернулась, а точнее, обернулась обратно. К переходу. И на том самом месте, где Камаз чуть не переехал ее подругу, Женя увидела её – странную девочку, что играла возле яблони. Та остановилась посередине зебры и, наклонившись к плавящемуся асфальту, протянула к нему маленькую ручку, зачерпнув пустой воздух, словно подобрав что-то невидимое.

Женя тогда подумала: «Ну, вот. Никакой куклы. Вот же странная! Наверное, разговор наш подслушала».

Тогда она не придала этому значения и вернулась домой, чтобы сидеть дома и никуда не выходить, но после смерти подруги Женя долго гуляла. Казалось, что та естественная легкость, которая пронизывала все ее движения и соединяла воедино густую полынь и кузнечиков, покинула этот мир, оставив только тяжесть надвигающихся стен. Все связи, что удерживали звук, порвались, и все перестало держаться: небо улетело куда-то в небо, а земля провалилась куда-то под землю, оставив только беззвучный промежуток, в котором увядали шаги и даже песок становился гладким.

Ходила по аллее из стороны в сторону и пинала переход, обвиняя его в заказном убийстве, которое он совершил. Искренне желала переходу смерти, но вот проблема: переход не мог умереть.

Тогда единственное утешение она нашла в музыке. Музыка, конечно, не могла объединить полынь и кузнечиков, как ее подруга, зато музыка могла объединиться с Женей. Точнее объединить Женю и ее желание жить дальше. То был единственный ее звук.

Надо сказать, что Женя всегда любила музыку, любила даже больше, чем любила есть, но та утрата стала для нее и приобретением нового друга. Друга, что пел для нее и для ее подруги. Пел, хотя по всем законам давно уже не мог петь.

Современники никогда до нее не дотягивались. Их песни казались ей мертвыми, но его песни, напротив, казались как нельзя живыми.

Оглядываясь назад, Женя размышляла, что, если бы не его песни, она бы, наверное, не справилась. Часть её вылетела тогда из тела, одновременно с тем, как подруга вылетела из ее жизни. А без той части продолжать дальше уже не хотелось. Кузнечики и полынь остались, но утратили ту связь, которая делала их особенными.

Только неунывающий голос не сдавался и продолжал объединять Женю с тем, что она потеряла. Она не расставалась с наушниками ни на минуту: с ними ложилась спать, с ними просыпалась, в них засыпала. Звуки внешнего мира тогда угасли, оставив только пустоту снаружи и голос внутри.

Присев напротив кровати, она улыбнулась, глядя на плакат со звонкими усами.

Мужчина в полуденном пиджаке и с микрофоном улыбнулся в ответ.

«Я ведь знала. Всегда знала. И как я могла сомневаться!»

Сомневаться Женю заставила она. Девочка, что подняла куклу, которой не было.

Это случилось вскоре после смерти природной легкости. В один из уже по-настоящему июльских дней между пятым и шестым классом Женя по привычке гуляла в большущих наушниках и слушала его слова. Слушала слова и искала то, что от нее отделилось, а нашла Её. Точнее, увидела. Девочку в черном, что любит собирать белые цветы.

– Странная какая. У нее что, игрушек других нет? – подумала тогда Женя.

Глядя на нее, Женя не сомневалась: она точно причастна к Этому.

Как-то замешана в этом!

Осмелев под слова своего певца, Женя подошла к девочке с белым воротничком и сухо, и даже как-то грубо спросила:

– Что ты здесь делаешь?

Девочка промолчала, даже голову не подняла.

– Очередную куклу кому-нибудь подложить хочешь? – прогремела Женя.

– Не понимаю, о чем ты, – холодно ответила девочка, не поведя даже глазом, продолжая расправлять сжавшиеся лепестки.

– Все ты понимаешь, маленькая лгунья! Не притворяйся! Я тебе видела! Тогда! В тот день, когда… Когда ты чуть… Когда грузовик чуть не переехал ее… Она мне все рассказала, знаешь ли? Про ту куклу, к которой она побежала прямо под дурацкий грузовик. Это что… выходит, ты еще одну куклу ей подложила? Это из-за тебя она…

– Нет, – спокойно произнесла девочка.

– Что «нет»?

– Я тут ни при чем.

– Вот как… – сжались кулаки. – Значит, ни при чем. Знаешь, в моей привычке нет бить детей, но ты… ты просто вынуждаешь. Хотя… я не опущусь до этого, – выпрямила пальцы. – Я просто схвачу тебя за твой дурацкий воротник и потащу в полицию – скажу, что это ты убила ее!

Девочка подняла взгляд и посмотрела двумя глубокими темно-карими глазами:

– Я же говорю, никого я не убивала. Я не виновата, что твоей подруге нравятся куклы.

Женя отступила. Такой глубины чего-либо вообще она никогда не видела. Словно все окружающее – лишь маленькое крыльцо подъезда, а все остальное там – в подъезде. Внутри тех карих впадинок.

– Я поняла… поняла, кто ты, – усмехнулась Женя.

– Неужели – равнодушно произнесла девочка.

– Да… знаешь, я с самого начала так думала… когда увидела тебя там. Могла бы хоть одеваться как-то по-другому. А то… слишком бросаешься в глаза. Банальщина какая.

– Вот интересно, – произнесла девочка. – Почему такой ребенок, как я, вообще должен переживать из-за того, кто и как на меня посмотрит?

– Не знаю, – смутилась Женя. – Я бы на твоем месте не хотела привлекать к себе внимание.

Девочка промолчала и присела на газон.

– Видно, ты сильно любила ее, а она тебя, – подобрала она большой, но подсохший цветок, и Женя сразу поняла, что когда-то он был очень красивым.

– Зачем ты смотришь на них? Они же уже… ну…

– Нет. Они не уже. Они ещё, – поправила ее девочка.

И расправила тоненький лепесточек.

– Да, – вздохнула Женя. – Любила, наверное… Не знаю, что такое любовь, но если любовь может объяснить то, что я чувствую сейчас, то пожалуй.

– Ясно, – безразлично произнесла девочка, изучая лепесток.

– А что? – поинтересовалась Женя. – Почему вдруг спросила?

– Просто ты меня видишь.

Стало жутко, Женя промолчала.

«Это, наверное, очень плохо – видеть ее и говорить с ней» – но потом она оглянулась и, обежав глазами место, в котором ничего не осталось, подумала: «Какая разница? Если она может объединить меня с ней? То я, пожалуй, согласна».

– Слууууушай… – как бы между делом начала Женя. – Такое дело. А ты можешь меня… ну, ты… ну, ты поняла… ну, как её…