Страница 23 из 25
— Он тебе понравился?
Я кивнула так энергично, что была бы шея послабее — сломалась бы нафиг. Мама опять вздохнула и вернула мне телефон, осмотрела лёгкий бардак на кухне и сказала:
— Пойди хоть плюшек ему отнеси. Вдруг он голодный?
— Есть плюшки? — я думала, этот вечер не может стать ещё круче, а он взял и смог, просто как в сказке.
— А ты не почуяла? — мама встала и изобразила гордую позу, а потом указала на плюшки двумя руками, как Уилл Смит на всё лучшее в своей жизни. Я вскочила и откинула полотенце с большой миски, которая вчера была пустой и вымытой, а теперь стояла вся полная плюшек, ещё горячих. Я радостно схватила одну и уткнулась в неё носом, шепча как молитву:
— О, боже, счастье есть! Я думала, это вчерашние пахнут.
— Сегодняшние, у меня тесто осталось. Как будто специально кто под руку толкнул, чтобы побольше сделала, на гостей твоих.
— Думаешь, надо? — я уже жевала, но задумалась, мама не задумывалась ни на минуту:
— Конечно, надо — такие плюшки! Горжусь. Их за деньги можно показывать, а за большие деньги — давать понюхать. А съесть — только по блату. Для Лёшкиного сына мне не жалко. Только не говори, что это я сказала! Я как бы не знаю, что он там.
— Почему?
Мама посмотрела на меня с неодобрением, я на всякий случай сделала миленькое лицо и стала жевать быстрее, она рассмеялась и посмотрела вверх, потом на меня, понизила голос и сказала:
— Потому что, если бы я знала, я должна была бы выгнать его, а тебе по шее дать за самодеятельность.
— Но ты этого не сделаешь, потому что..?
Мама отвела глаза и пожала плечами, я попыталась угадать:
— Тебе лень?
— Наверно.
— Какое счастье! — я вскочила и опять пошла танцевать, но на этот раз поближе к плюшкам и осторожно поглядывая на маму. Она немного повеселилась, наблюдая мои танцы, потом села и сказала серьёзно:
— Он из хорошей семьи, малыш. Его папка был такой красивый, по нему даже старшеклассницы сохли. А он как влюбился в одну в седьмом классе, так и не смотрел ни на кого больше. Это ценно. И, как я подозреваю, это генетическое.
Моё веселье увяло, я тоже села, готовясь предоставлять любое количество понимания и участия, но мама эту перспективу заметила и показала всем видом, что она сильная и независимая, и в вот этом вот всём сопливом не нуждается, улыбнулась и встала, хитро указывая глазами на входную дверь:
— А куртка, кстати. Я ещё из окна тогда увидела, подумала — что-то знакомое. Ты помнишь?
— Что?
— Куртка его, — она смотрела на меня так, как будто я должна всё понять, я покачала головой, она встала и выбежала в коридор, вернулась с курткой Честера, в которой он приехал сегодня, расправила и показала мне: — Ну? Вспомнила? Давай, вспоминай, ты уже взрослая была! Она одна такая, потому что Лёшка её сам делал, тогда то дефицит был, то денег не было, ничего нельзя было купить, так что все сами колхозили как могли. И он вместе с мамой и женой своей будущей сидел эти узоры нашивал на неё, ещё в школе, и таскал потом эту куртку всю жизнь. Он в гости к нам приходил, их тогда много приходило, все квартиры получили, детей нарожали, а детство в одном месте ещё не доиграло, все собирались по любому поводу, праздновали. Ко мне одноклассники приходили, и он приходил, на гитаре играл, песни пел тебе про зайчика, на руках тебя носил. Он потом ушёл, а ты сказала мне по секрету, что ты за него замуж выйдешь, когда вырастешь. Вспомнила?
Я сидела как громом поражённая, смотрела на куртку Честера и вспоминала маминого одноклассника, которого все называли Лис, он был правда красивый, и пел, и на гитаре играл... Куртку я не помнила, я помнила какие-то отдельные яркие пятна эмоций, но они все были хорошие, он был классный и мне правда нравился, я любила, когда он приходил.
— Маша, приём!
— Да, я помню. Это его папа?
Мама медленно кивнула с такой улыбкой, как будто всё складывается наилучшим образом, кивнула на плюшки:
— Неси. И чайку сделай. И косметику вытри размазанную, а то кое-кто там не только книжки читал, я вижу.
— Мама! — я пыталась изобразить возмущение, как будто я совсем не такая, но было уже поздно, мама улыбалась так, как будто сейчас скажет «предохраняйтесь», и я в первый раз в жизни задумалась о том, что не особо знаю, как это вообще делается, если что.
«Если что...»
Я изучала стены, мама выглядела так, как будто гадает, что творится под моей крышей, потом мы встретились взглядами и стали неудержимо хихикать, она погладила меня по голове и кивнула на плюшки, сочувственным тоном разрешая:
— Ешьте плюшечки, мои родные. И чайку пейте побольше. Когда в пузике три чашки чая и десяток плюшек, как-то вообще не до всякой ерунды, отдышаться бы, полежать удобненько, поговорить о вечном. Кушайте на здоровье.
Я смеялась как больная, мама тоже, из солидарности, потом схватилась за голову и простонала:
— Как мне теперь спать?
— Спокойно, мама, тебе спать, — я попыталась опять из себя строить не такую, мама фыркнула и махнула рукой, как будто знает об этих вопросах сильно больше меня, так что я могу даже не пытаться.
— Пойду я, — вздохнула мама, — меня ждёт Джеронимо.
Я кивнула и показала большие пальцы, она забрала свои наушники и пошла к себе, а я поставила чайник и стала выбирать большую тарелку для плюшек. Когда закончила, телефон пиликнул сообщением, я схватила его и открыла — там был смайлик с большим пальцем, от Андрюхи, и карандашик набираемого сообщения. Я смотрела на него как на икону, в ожидании чуда, он набирал что-то очень долго, переставал, потом опять начинал, потом окончательно заглох. У меня уже чайник закипел и чай заварился, но он больше так ничего и не прислал. Я долго убеждала себя, что это не моё дело, потом всё-таки не выдержала и отправила Санюшке вопросительный знак. Она даже не прочитала, так что я окончательно смирилась с тяжкой долей пророка, взяла свою тарелку плюшек и термос чая и пошла в свою комнату переодеваться.
Глава 14. Светозар и какой-то Вася
В комнате я перебрала весь шкаф, смирилась с тем, что надеть нечего, и пошла соблазнять Честера в образе панды, он так смеялся, что я пообещала подарить ему такой же комбинезон и повеселиться симметрично. В итоге мы лежали в гнезде и выбирали ему кигуруми под чаёк и плюшечки, по ходу дела опровергая мамину теорию — целоваться это совершенно не мешало.
Мы так и не уснули, короткая белая ночь пролетела как миг, солнце село и сразу взошло, такое яркое, что выбираться из шатра вообще не хотелось, но пришлось — родители Честера узнали, что он не ночевал у бабушки, и позвонили спросить, где он пропадает. Он сказал, что потом расскажет, пообещал к обеду быть дома и выключил телефон, для меня это выглядело как подвиг. У меня в телефоне светилось пятнадцать непрочитанных сообщений, я открыла их, пока он разговаривал с родителями, и увидела верхнее от Андрюхи, он написал: «Мы встречаемся :)», у меня был такой внутренний визг, что там все черти оглохли и контузились.
Санюшка написала, что сегодня ко мне не придёт, но вечером позвонит, я её поздравила. Альбинка написала, что ждёт звонка и умирает от любопытства, и что у неё есть фотки нас с Честером на дискотеке, кто-то успел снять, мы там обалденные.
«Как будто ничего и не было, мистика.»
Я написала, что требую фотки, она не прочитала — спит ещё, видимо. Она поздно возвращалась с дискотеки, я не совсем понимала, как у её родителей сочетаются её приходы домой в десять от меня с Санькой и гуляния до трёх часов ночи с какими-то новыми подружками после дискотеки.
«Может, ей просто надоедало с нами, и она уходила по собственному желанию.»
Мама написала, чтобы я ей позвонила, когда мы будем уходить, я пообещала — сюрпризы никто не любит. Она так забавно делала вид, что ни о чём не в курсе, я была ей благодарна за это.
Когда усталый и мятый Честер влезал в свою фамильную куртку, я так остро не хотела его отпускать, как будто с его отъездом мой сон закончится и я опять окажусь в той реальности, где меня бросила Альбинка, а Санюшка подарила блокнот, в котором я так ничего и не написала, это ощущалось жутко. Честер как будто заметил это и в порыве веселья накинул на меня свою вторую куртку, не фамильную, а свою личную, в которой я выбежала тогда из автобуса, и сказал не мёрзнуть.