Последняя пристань

Заночевали они у костра на берегу озера. Отстреляли утреннюю зорьку и поехали проверять фитиль. За сутки вода заметно прибыла. Это было видно по тычкам, удерживавшим рыболовную снасть. В фитиль набилось много рыбы. В одном крыле билась здоровенная щука, пытавшаяся прорвать прочную снасть. Внутри фитиля вода бурлила от мечущейся там рыбы.

Евдоким понял, что затащить весь фитиль в лодку одним рывком не удастся. Поэтому он решил закинуть сначала его конец. Но и это он не смог сделать, не хватило сил. Спиридон с удивлением таращил глаза на воду около лодки, которая пенилась и бурлила.

— Чего смотришь, — крикнул Евдоким, задыхаясь от напряжения. — Лучше помоги.

Шишкин ухватился руками за тычку и они вдвоем стали тащить фитиль в лодку. Но тот не поддавался. Тогда Спиридон наступил ногой на борт, взялся за конец фитиля и с силой дернул его кверху. Лодка резко качнулась и неосторожный рыбак с громким плеском ухнул в воду вместе со снастью. Вынырнув, он несколько раз судорожно глотнул воздух и широкими саженками поплыл не к лодке, в которой стоял Евдоким, а к берегу. Канунников отпустил фитиль, сел за весла и направился вслед за напарником.

Спиридон опрометью выскочил на берег и, приплясывая, стал стягивать с себя мокрую одежду. Весенняя вода была холодной. Его трясло мелкой дрожью. Прилипшее к телу белье не поддавалось, и Шишкин громко бранился. Наконец, ему удалось снять рубаху. Он выжал ее и повесил на куст. Затем принялся за штаны.

Канунников, между тем, натаскал хвороста, разжег костер. Свернув цигарку, прикурил от уголька и протянул Спиридону:

— Покури, быстрее согреешься.

Спиридон взял ее в посиневшие губы. Держа над огнем кальсоны, он все еще дрожал.

— И угораздило же меня, — сокрушался он. — А рыбы поймали пудов десять.

Евдоким не стал возражать, хотя его и подмывало спросить, каким это образом Спиридону удалось взвесить рыбу, попавшую в фитиль. Может, он успел это сделать, пока вылетал за борт? Но ехидничать над напарником он не стал. Дрожавший от холода Шишкин наверняка бы не понял шутки. Впрочем, рыбы действительно набилось много.

Когда Спиридон обсох и обогрелся, они снова поплыли к фитилю. Отвязав крылья, отбуксировали его на мелководье. Только тогда им удалось перебросить конец фитиля в лодку.

— Добра-то сколько, — протянул Спиридон, разводя руками. — Всю деревню накормить можно.

Евдоким не ответил, он, сопя, развязывал конец фитиля. Узел не поддавался и Канунников нервничал, дергая за конец шнура. Потом встал на колени и потянул узел зубами. В конце концов ему удалось развязать шнур. Трепещущая рыба хлынула прямо в лодку, которая осела под ее тяжестью. Шишкин смотрел на прыгающих щук и язей и, чмокая губами, крутил головой.

Сложив фитиль, охотники поплыли домой. На весла сел Спиридон, так легче было согреться. Евдоким по-хозяйски расположился на корме. Рыбалка оказалась на редкость удачной, он чувствовал себя богатым. Свернув самокрутку, он закурил и, наслаждаясь затяжками, поглядывал на Спиридона. Тот греб, качаясь на сиденье словно маятник, и все не спускал глаз с улова. Очевидно, подсчитывал, скольких людей можно было накормить этой рыбой. А Евдоким думал о том, что и это добро никто не использует с толком. Так и добрались они, каждый со своими мыслями, до дома Канунникова.

Наталья, увидев Спиридона, всплеснула руками:

— Господи, да ты, небось, искупался.

Он улыбнулся, словно купанье доставило ему удовольствие. У Спиридона было хорошее настроение.

— С твоим мужиком не только искупаться, утонуть можно, — сказал Спиридон. — Рыбы, вишь, сколь наловили.

— Пойдем в избу, чаю попьешь, — предложила Наталья.

Шишкина удивило, что привезенная им собака уже по-хозяйски лежала у крыльца. Она даже не поднялась, когда он поравнялся с ней, а лишь проводила его взглядом. Видимо, ей понравился новый дом и его хозяева.

Перекусив и окончательно обсохнув, Спиридон засобирался домой. Евдоким помог ему перенести вещи на берег.

— Рыбу-то как делить будем? — спросил Шишкин, когда они спустились к воде.

— Бери, сколь хошь, — сказал Евдоким. — Щук всех забирай. Язей я повялю, а щук мне девать некуда.

— Заелся ты, — Спиридон покачал головой. — Щуку за рыбу не считаешь.

— Заедаться мне жизнь не дает, — ответил Канунников.

Наталья принесла Спиридону на дорогу лепешку и вареную утку. Тот сунул это добро в шапку и положил в нос лодки. Евдоким подал ему весла, подождал, пока тот вставит их в уключины и оттолкнул лодку.

6

На другой день по Чалышу прошел первый катер. Его тарахтенье Евдоким услышал задолго до того, как он появился на плесе перед окном дома. Чалыш извилист и гул катера то удалялся, то становился отчетливее. Канунников вдруг ощутил, что ему стало немного не по себе. В такую глушь забился, ушел от всех, а теперь выходит, что его дом оказался на главной дороге. И уж, конечно, никак не ожидал, что катер сделает остановку у его дома. Ему казалось, что он уже прошел мимо, но тот вдруг сбавил ход и, медленно постукивая железом в брюхе, направился к берегу. На палубе его стоял человек в брезентовом плаще. Едва катер причалил, с него спустили трап и, пока Евдоким шел к реке, незнакомец в плаще и с ним еще один человек сошли на берег.

Они вежливо поздоровались. Человек в парусиновом плаще назвал себя Овсянниковым, второй оказался капитаном катера.

— Чей это дом? — спросил Овсянников, показывая рукой на избу.

— Как чей? Мой! — удивился Евдоким.

— Луговского колхоза, что ли? — не понял Овсянников.

— Да нет, мой, — повторил Евдоким.

— А ты разве не колхозник? — Овсянников поскреб пальцем небритую щеку и уставился на Евдокима таким взглядом, каким удав смотрит на кролика.

— Пока нет, — уклончиво ответил Евдоким.

— Выходит, единоличник.

— Выходит, так, — Канунников опустил глаза.

— Ну тогда показывай, какой дом ты себе отгрохал, — Овсянников, кряхтя, начал подниматься на берег по сыпучему песку.

Евдоким провел приезжих в избу. Овсянников поздоровался с Натальей, внимательно, как в свое время председатель луговского колхоза Зиновьев, осмотрел жилье.

— Неплохо устроился, — сказал он. — Только вот как ты с колхозом уживаешься? Выселять тебя не пробовали?

— Бригаду рыболовецкую хотят создать, — ответил Евдоким. — А меня бригадиром поставить.

Овсянников заметил:

— Я ведь не из любопытства тебя расспрашиваю. По Чалышу через несколько дней первый пароход пойдет. Повезет в колхозы технику, горючее, семенное зерно тем, у кого его нет. — Он сделал ударение на конце фразы и многозначительно посмотрел на Евдокима. Тот понял, что зерно предназначено для луговского колхоза. — Нам надо реку обустраивать. Бакенщики требуются, много бакенщиков. Могли бы и тебе работу найти. Дом твой стоит удобно — на главной дороге.

— Я этой работы не знаю, — сказал Евдоким и посмотрел на Наталью. — Для меня она незнакома.

Та сидела на кровати, держа на руках сына. Овсянников понравился ей вежливостью и тем, что, рассуждая о важных вещах, разговаривал с ними, как с равными.

— Большое дело начинается в Причалышье, — продолжал Овсянников. — Судоходство здесь всю жизнь перевернет, колхозы на ноги поставит. Завтра же езжай к Зиновьеву. Если у него с бригадой ничего не получается, иди к нам в бакенщики. Впрочем, я с ним сам сегодня поговорю.

Овсянников обрадовался, встретив на берегу Чалыша свободного человека, да, к тому же, мало-мальски обустроенного. Приказ об открытии на реке навигации он получил в самом конце зимы и времени на ее организацию практически не имел. Он и сегодня не знал, когда и какие грузы пойдут для чалышских колхозов. Оставив в Бийске ответственного за их получение и погрузку, сам он решил отправиться на катере по реке, чтобы собственными глазами осмотреть ее, переговорить с председателями колхозов и, самое главное, подыскать бакенщиков. Без них никакой навигации не наладишь. Евдокима Канунникова он воспринял, как подарок судьбы. Сразу понял: мужику отсюда податься некуда, на новую работу он согласится. Молодой, здоровый, для такого каждый день отшлепать на веслах по реке несколько километров не составит труда.