Страница 6 из 6
Перед обедом на трассе снова появился «Уазик». Димка думал, что опять приехал Гудков, но на этот раз из машины вышли начальник участка Шумейко и еще двое незнакомых мужчин. Судя по тому, как Шумейко крутился около одного из них, одетого в хорошую кожаную куртку и дорогой шерстяной пуловер, начальник участка привез на трассу больших людей. Шумейко дал знак рукой, Димка остановил бульдозер, вылез из машины и подошел к гостям.
— Ну что, Шабанов, — достав из кармана пачку сигарет и протянув ее для угощения Димке, сказал Шумейко, — тайга покоряется сильным?
Димка от курева отказался. Он увидел, с каким вниманием рассматривает его незнакомец в кожаной куртке. Димка тоже оглядел его и еще больше утвердился во мнении, что на трассу приехал высокий гость. На незнакомце были хорошо отглаженные брюки и добротные, начищенные до блеска туфли с квадратными носками. Они считались самыми модными и Димка к весне, когда будет закончена работа, хотел купить себе точно такие же. Сейчас туфли не нужны, в тайге асфальта нет, а по грязи в них много не находишь.
— Работаем помаленьку, — сказал Димка, кивнув на трассу.
С обеих ее сторон, насколько хватал глаз, бульдозер набуровил валы из земли и сваленных деревьев.
— Как много ви можешь сделать за один день? — подняв указательный палец и для большей убедительности показывая его Димке, спросил незнакомец в кожаной куртке.
Он говорил на ломаном русском языке и Димка понял, что перед ним был если не сам хозяин нефтяного месторождения, то его представитель. Незнакомец, прищурившись, смотрел на бульдозериста, ожидая ответа.
— Фил Голби, — подобострастно глядя на иностранца, сказал Шумейко. — Вице-президент компании «Сибойл». Нефтепровод строим по их заданию.
Димке иностранец не понравился с первого взгляда, хотя он и не мог сказать почему. По всей видимости щегольским видом, который никак не вязался ни с трассой, ни тем более с дикой северной тайгой. «Мы здесь пашем по уши в грязи, — подумал Димка, — а он ходит в отглаженных брюках и лакированных ботинках. И ведь не на себя пашем, а на него». Но сказал совсем другое:
— Пока никаких проблем нет, но когда выйдем на гриву, где стоит столетний кедрач, одним бульдозером ничего не сделаешь. Лес уже сейчас надо валить бензопилами.
— Я фам гофориль, — Фил Голби повернулся к Шумейко, — что один бульдозер это «фу». — Голби сложил пальцы правой руки трехперстием и дунул на них. — На такой трасса пять мало.
Иностранец дернулся от возмущения, его лицо покрылось розовыми пятнами. Он повернулся спиной к уже расчищенной трассе и, чуть согнувшись, посмотрел вдаль, словно пытался разглядеть за плотными деревьями конечную точку будущего нефтепровода. Шумейко забежал перед ним и, хлопнув себя рукой по груди, сказал:
— У нас как в договоре записано? Мы должны сдать нефтепровод к пятнадцатому марта. Так ведь? А сегодня что? Сегодня только пятое сентября. До окончания срока еще шесть с половиной месяцев. Все мы успеем, все мы сделаем.
— Ви дольжен делать один килеметр в день, — все также раздраженно сказал Голби. — Даже если будет плехой погода. А сейчас сколько?
— Мы не по километру, по три в день делать будем, — убежденно сказал Шумейко. — Вы знаете, сколько я таких трубопроводов как этот построил? Не одну тысячу километров.
Голби достал из внутреннего кармана куртки калькулятор, нажал на несколько кнопок, что-то подсчитывая. Потом поднял глаза на Шумейко и сказал:
— Один день задержки пуска и ви будет плятить тридцать пять тысяч долларов неустойки. Каждый день тридцать пять тысяч долларов.
Он холодно посмотрел на Шумейко и неторопливо засунул калькулятор в карман. Начальник участка опустил голову. После этих слов иностранец еще больше не понравился Димке. Ему стало жаль своего начальника и он сказал:
— А что если мы забастовку объявим?
— Как забастовку? — испуганно вскрикнул Голби.
— Обычно, — ответил Димка. — Так же, как это делают у вас.
— Для забастовки нужен повод, — сказал Голби.
Он произнес эту фразу так хорошо, что Димка подумал: этот иностранец знает русский гораздо лучше, чем пытается говорить на нем.
— А нам никакого повода искать не надо. Будем работать по восемь часов согласно нашим русским нормам. И вы этот нефтепровод не только к пятнадцатому марта — к пятнадцатому декабря следующего года не получите.
Голби испуганно посмотрел на Шумейко. Тот пожал плечами: дескать, чего ты слушаешь этого обормота, и пошел к машине. Голби и его спутник, так и не произнесший ни единого слова, очевидно потому, что не знал русского, направились вслед за начальником участка.
— Работай! — уже садясь в машину, махнул рукой Димке Шумейко. — Вернешься на базу, мы с тобой еще поговорим.
«Уазик» недовольно фыркнул, кособоко развернулся и, оставив около бульдозера синее облако выхлопа, покатил назад. Димка в задумчивости остановился, дожидаясь, пока машина не исчезнет из вида. Его не зря удивила хорошо произнесенная по-русски последняя фраза иностранца. Еще пять лет назад настоящее имя Фила Голби звучало как Филипп Остапович Голобейко.
Сидя в машине и искоса поглядывая на Шумейко, Голби думал: «Подлая страна. Подлый народ. Им же стараешься сделать лучше, а они норовят плюнуть в рожу. Без меня этот бульдозерист шарился бы по мусорным бачкам у подъездов и само слово «забастовка» не мог вспомнить».
7
Совсем недавно коренной москвич Голобейко работал старшим научным сотрудником в одном из многочисленных научно-исследовательских институтов столицы. Ежедневно ездил на службу на метро, в одиннадцать часов пил чай с булочкой, в обед в институтской столовой съедал постные щи и котлету с гречневой кашей. Вспоминая сейчас те времена, Голобейко не мог понять, как можно было быть счастливым при такой жизни. А ведь он был почти счастлив.
В двадцать восемь лет защитил кандидатскую диссертацию, активно собирал материал для докторской. Ходил вместе со всеми на демонстрации и субботники. Когда у кого-то из сослуживцев наступал день рождения, сбрасывался вместе с остальными по рублю, бежал в магазин потому, что чаще всего в магазин посылали именно его, Филиппа, покупал вино и торт и, переполненный радостными чувствами, участвовал в застолье. Шутил, рассказывал анекдоты, отпускал комплименты женщинам. Трепетно держал за руку молодую сотрудницу Дашеньку Воронцову, при этом старался не встречаться с ней взглядом. Потому что, когда смотрел на нее, грудь наполнялась жаром, а сердце стучало так, словно под окном лаборатории включали отбойный молоток. Дашенька была от него беременна и вопрос об их свадьбе был уже решен. Все упиралось в дешевую квартиру, которую они никак не могли подыскать. Не случись ельцинской революции, женился бы Голобейко на Дашеньке, защитил докторскую, имел бы уже троих детей и жил где-нибудь в Чертаново или Орехово-Борисово в трехкомнатной квартире панельной многоэтажки. Но революция все перевернула в его жизни.
Началось с того, что в институте перестали выдавать зарплату. Сотрудники лаборатории, как, впрочем, и всего института, исправно ходили на работу, сидели за столами у своих компьютеров, делая расчеты и сложные вычисления. А за окнами бурлили страсти. На улице Тверской у памятников Пушкину и основателю Москвы князю Долгорукому собирались тысячные толпы, над которыми возвышались одетые в одинаковые пиджаки ораторы с мегафонами в руках. Надрывая легкие, они бросали в толпу слова, на которые могли откликнуться только самые простодушные люди: «Свободу народу!» «Частную собственность — всем!» «Богатство и счастье — каждому!» Собравшиеся на митингах жадно настораживали уши и хлопали после каждой фразы, отбивая себе ладоши.
На Горбатом мосту у самых стен Кремля поп-расстрига, изгнанный за неотпускаемые грехи из церкви, собирал десятитысячные толпы и, размахивая тяжелым католическим крестом, кричал истерическим фальцетом: «Коммунистов — на фонарные столбы!» Его желтое скуластое лицо нервно дергалось, вытаращенные, с красными прожилками, глаза, постоянно вращаясь, жадно горели. Широкоплечие парни в тех же пиджаках, что и на Тверской, стоя по обе стороны от расстриги, орали в мегафоны: «Только класс собственников может сделать всех вас счастливыми!»
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.