Страница 123 из 124
— Надеюсь, твой квартирант, в родных краях которого народ суровый, но справедливый, уже съехал? — высокомерно поинтересовалась она, вешая на плечики свою неприметную курточку.
— Да, свалил… Сразу после выборов… — нехотя уточнил Николай, понимая, что Цыпе будет неприятно любое упоминание об этом событии в российской истории. Тем не менее, решил прощупать почву сразу же.
Элка чуть повела бровью и выдрала сумку из рук хозяина.
— Значит, теперь здесь буду жить я!
Она усмехнулась, поглядев на отвалившуюся челюсть бывшего начальника, и неприязненно пояснила:
— К моему наиглубочайшему сожалению, твоя квартира — самое последнее место, где меня будут искать нанятые Снежаной Хомячковой киллеры. Потому что все знают, как я тебя ненавижу. И если бы не столь серьёзные обстоятельства, ноги бы моей не было на твоём пороге!
Вынув из кармашка сумки домашние тапочки, Цыплаковская надела их и прошествовала в комнату.
— Ты куда-то уезжаешь? — дрогнул её голос при виде собранных чемоданов.
— Угу! — кивнул Беда. — Завтра. Так что долго спать на полу, как Ивану Николаевичу, тебе не придётся…
— Не беспокойся! Я и это предусмотрела.
Элка вынула из-за пояса кинжал в отделанных серебряной чеканкой ножнах, загнутых на конце наподобие буквы «Г».
— Это подарок оманского шейха моему деду.
— Быть зарезанным таким кинжалом на собственной кухне — огромная честь для меня! — съязвил Колька.
— На кухне я тебя им убивать не буду, там и более прозаических орудий убийства хватает. Кстати, вот пакет с едой, пойди и приготовь что-нибудь: я жутко голодная! Я положу этот кинжал между нами, когда мы ляжем спать в одну постель. В знак того, что между нами ничего не будет. И уж поверь, при первом же твоём поползновении я тебя зарежу с огромным удовольствием!
Нахальный солнечный лучик, светивший Беде в глаз, говорил, что уже никак не меньше десяти утра. В общем-то, не так уж и много он проспал, учитывая, что уснули они только с рассветом. Чуть сдвинув голову, Беда осмотрел комнату. Сложенные чемоданы. Его одежда, лежащая стопочкой на стуле. Оманский кинжал, торчащий из звёздочки берета на вырезанном из доски портрете Че Гевары. Да, умеет Элка метать ножи! Висящие на рукоятке кинжала женские плавки… А это уже — чистая случайность: не до прицельных бросков, когда обезумевшая от страсти девушка требует немедленно войти в неё!
Колька чуть скосил глаза на счастливо улыбающуюся во сне Цыпу. Ещё пара минут, и лучик переползёт на её лицо, разбудит, разрушит счастье, которого он ждал несколько лет. Осторожно, чтобы не потревожить сон любимой, Николай высвободил плечо, на котором спала Цыплаковская, вытянул из-под её бедра ногу и, тихонечко ступая, прокрался к неплотно задёрнутой шторе. Ещё раз взглянув на спасённую от весеннего лучика девушку, Беда не стал искать свои трусы, а прямо голышом на цыпочках ушёл на кухню. Здесь он включил почти без звука телевизор и, с наслаждением закурив сигарету, предался воспоминаниям блаженства, полученного этой ночью.
По первому каналу показывали какой-то официоз, связанный с проходящим визитом американского президента. Улыбающийся на все тридцать два зуба Бардак подписал какой-то документ и принялся что-то бормотать. Но колькино внимание привлекла не речь старого друга, а другой, писклявый голосок, источником которого был зеленошкурый негодяй, с ехидной мордочкой взиравший на Беду с полочки, где стояли чайные чашки.
— Ну, сто, Коленька, сцястлив? Сидис, не дысыс! А как дысал!
— А ты что, подглядывал? — тихонько возмутился Беда. — И не стыдно, пакостник мелкий⁈
— Подглядывал! — довольно закивал ПэХа. — Ты зе подглядывал, когда я девуску в Киеве пливёл…
— Ну, то у меня случайно получилось…
— Зато я не слуцяйно пошалил! — радостно захихикал чертёнок.
— А как же ты шалил? — насторожился Николай.
— Ну-у-у-у… — протянул зеленокожий. — Тебя зе навелняка пледуплездали: остолознее с девусками. Одно невелное двизение, и ты папа…
— Какой папа? — округлил глаза Беда.
— Обыкновенный папа! Не знаю уз, кто у вас тепель лодится, мальцик или девоцька. Пледохланяца, Коля, надо было…
ПэХа был прав: ни ему, ни Элке за всю эту безумную ночь ни разу в голову не пришла мысль ни о презервативах, ни о других способах контрацепции. Они просто наслаждались друг другом. Нет, не просто! Неистово! Они выплёскивали друг на друга всю страсть, накопившуюся за время их знакомства!
— Ах, ты, негодник! — зашипел Колька, содрал с ноги тапок и, будто теннисной ракеткой, ловким ударом отправил чертёнка, порхавшего перед носом, прямиком в телеэкран.
За время их разговора с нечистью Бардак передал документ Хомячкову, цветущему от счастья не меньше Беды, вспоминанающего о давешнем сексе с Элкой, Твиттер подписал бумажку и взял её в обе ручки, чтобы торжественно вручить о’БАМу. Прямо на траектории влетевшего в экран ПэХа оказался макет межконтинентальной баллистической ракеты, высившейся на столе. Хотя снимавшая происходящее камера и не была предназначена для фиксации нечисти, но произошедшее после этого Колька представил настолько живо, что мог поклясться в обратном. Макет ракеты неожиданно подпрыгнул на столе переговоров, перевернулся в воздухе и брякнулся, видимо, на ногу Твиттеру. Хомячков взвыл от боли и дёрнул руками, непроизвольно разорвав свежеподписанный документ пополам. Перепугавшишь от произошедшего, Виктор Афонович машинально смял в руке обрывки, после чего что-то ударило его под локоть (Беда прекрасно разглядел, как на секунду смялся рукав пиджака), и мятые обрывки полетели в лицо американского президента. Следом началась настоящая буря, поднять которую одному ПэХа было просто не по силам: по залу беспорядчно летали бумажки, хлеща всех присутствующих по лицам, время от времени со стен с грохотом рушились картины, а письменнные приборы на шикарном столе отплясывали чечётку. Побледневший Хомячков с каменным лицом чётко, по военному, развернулся через левое плечо и строевым шагом двинулся прочь от оторопевшей американской делегации.