Страница 71 из 78
Глава 21 (Малик ч1)
Высокие столбы распахнутых настежь ворот отбрасывали длинные тени, пока солнце тускло освещало желтеющую листву заброшенного сада, а небесные плиты неумолимо надвигались на светило, стремясь закрыть его от людей. Карета, ведомая тройкой коней, въехала на территорию дворца, минуя врата ограждения и приближаясь к его дверям, рядом с которыми стояла пара охранников.
Уже снаружи, от самых ворот был слышен неразборчивый гомон множества голосов разных тональностей: высокие, низкие, визгливые и грохочущие, крики боли и наслаждения — они сливались в пугающую какофонию, напоминая крики обезьян. Помимо шума, впечатление от проводящегося аристократического приема дополнял вид из больших высоких застекленных окон, где едва различимые причудливые силуэты, словно привидения, извивались и трепыхались в диком танце без музыки и с ритмом, ведомом лишь им одним.
Арэнг, облаченный в свой темный камзол, вышел из кареты и остановился, оглядываясь вокруг. Возле входа, неподалеку от ступеней, ведущей к огромным дверям, валялось тело — измазанное в грязи, вине и бог знает в чем еще, это тело что-то бормотало, мертвой хваткой вцепившись в подол платья какой-то невысокой девчушки, лицом лобызая ступни то ли служанки, то ли рабыни, которая чуть не плача пыталась вырваться, придерживая руками разорванный лиф. Никто не пытался помочь ей — охрана безмолвствовала, даже с некоторой ухмылкой глядя на эту сцену. Им явно было скучно просто так стоять и лишь слышать развлечения других, и подобное представление скрашивало их скучный досуг. Зрелище было такое себе во всех смыслах, а вид слюнявого пьяного идиота был вовсе омерзительным и вызывал какое-то гневное чувство внутри Арэнга, не связанное с чувством справедливости или морали, а с чем-то, что даже он сам не мог точно понять. И все же, непонимание природы этого чувства не помешало ему действовать, из-за чего он, проходя мимо, саданул сапогом по безмозглой роже тела, отчего тот потерял сознание и рухнул, отпустив платье девушки. Та, в свою очередь, испуганно глянув на парня, ничего не сказала и быстро куда-то убежала — Арэнга это уже не интересовало, поскольку он прошел мимо и поднялся по ступенькам к двери, где его остановили охранники, напрягшиеся и положившие руки на свои мечи. Убедившись, что он в списке приглашенных, они с какой-то даже неохотой и нескрываемым разочарованием пропустили его, открыв перед ним двери.
Услужливый лакей, с приторной вежливостью провожающий всех новоприбывших в зал приема, был разодет по последней моде — правда его одежда была немного помята, а сам он был весь запыхавшимся и раскрасневшимся, когда выбежал из какой-то комнаты встречать нового гостя.
Дворец был не таким уж и большим, поэтому идти от входа от зала приема было недолго, и по пути к вечеринке можно было лучше рассмотреть внутреннее убранство помещения с высоким потолком, испещренное предметами роскоши и власти: все стены были заставлены многочисленными картинами и скульптурами, восхвалявшими красоту человеческого тела — мраморные воплощения мужества и изящности, призванные возбуждать восхищение и благоговение перед создавшей столь прекрасные изваяния рукой, в этих залах, наполненных запахом плотской любви, выглядели совершенно неуместными и вместо возвышенных чувств вызывали лишь низменные эмоции, искажая замысел их создателя. Мастера, создавшие эти произведения, видели в своих творениях одну сторону бытия, а приобретшие их — другую.
И вот он, зал приема. Сразу за роскошными резными дверьми, стоило только им распахнуться, перед вошедшим Арэнгом предстало просторное помещение, наполненное людью и нелюдью.
Рассмотреть происходящее сразу не вышло, поскольку за окнами стало быстро темнеть — то небесные плиты закрывали собой солнечный свет, и вслед за этим в помещении загорелись магические лампы, развешанные на стенах, вместе с большой люстрой, подвешенной у самого потолка. Но то был не чистый белый свет, а тусклый с легким желто-розоватым оттенком — распорядитель этой вечеринки явно хорошо к ней подготовился, и заранее создал освещение, подходящее под ситуацию.
Звуки вечеринки, снаружи сливавшиеся в потустороннюю какофонию, здесь слышались уже иначе и куда более разборчиво — безудержные оргазмические крики наслаждения, издаваемые женщинами и мужчинами, злой смех и стенанья боли перекрывали редкие разговоры, что иногда проскальзывали сквозь всю эту смесь звуков аристократических развлечений.
Гостей было прилично, несколько десятков. Но еще больше было слуг и рабынь, последних было особенно много — самки и самцы разных рас и полов. Они были или голыми, или разодетыми пошлее наготы, окружая гостей, ублажая их всевозможными способами. Куда ни глянь, везде глаз цеплялся за воплощение разврата: вот парочка мужчин с остатками разорванного парадного мундира на теле совокупляются сразу с двумя рабами прямо рядом с окном, держа в руках хлысты, с которых капала рабская кровь — спины этих рабов являли собой жалостливое зрелище, исхлестанные и кровоточащие. Но это было, пожалуй, единственная однополая оргия из всех, представленных здесь — остальные представляли из себя смесь гостей и рабов, мужчин и женщин, предававшимся всевозможным порокам без капли стеснения, смеясь и подчас общаясь на какие-то отвлеченные темы, покуда рабы угождали им, выполняя их прихоти. В то же время, некоторые просто сидели со спущенными штанами на расставленных диванах, попивая вино и с удовольствием смотря на развлечения других, давая им советы и вместе смеясь над их остроумными ответами.
Большинство господ чужих судеб были мужчинами, но в их общество затесалось и несколько высокородных девушек, которые во многом опережали сильный пол в развлечениях в стенах этого здания — причем, чувствуя себя в меньшинстве, все они образовали небольшую группу, отделенную от остальных, возлежа на столе вперемешку в перевернутыми подносами и кубками, обливаясь вином и слизывая напиток с горячих тел друг друга со смехом и безумным от переполнявшей их похоти огнем в глазах.