Приручить принца

— Да не краснейте так, милая принцесса, — добродушно хохотнул король, преодолев оставшиеся ступеньки. — Моему отцовскому взору всегда отрадно видеть, что мой младшенький всё же куда меньше походит на медузу, чем я думал.

Он что, решил, будто мы тут… уединяемся? Прямо перед лестницей, угу.

Затем увидела, как Лансель сжал кулаки, и вспомнила, как он рассказывал об отцовских требованиях.

Медуза, значит.

Ещё и за глаза говорит, и в присутствии посторонних, нимало не стесняясь.

Передвинувшись ближе к Ланселю, я постаралась как можно незаметнее коснуться его напряжённой руки. Обычный жест ободрения и поддержки, ничего более.

Теодор с минут взирал на нас с отеческим умилением и наконец нетерпеливо махнул рукой перед нашими лицами.

— Жаль прерывать ваше воркование, но мне надо бы переговорить с сыном с глазу на глаз.

Я покосилась на Ланселя, однако спорить с отцом принц явно не собирался. Оно и понятно, себе дороже.

— Доброй ночи. Ваше величество. Ваше высочество, — я склонила голову, дождалась ответных кивков от мужчин и удалилась.

Глава 9

Утро встретило необходимостью провести в обществе Теодора ещё и завтрак. Небо ясное, самую малость тронутое крошечными мазками белых облачков, тёплое солнце ласкало островерхие макушки деревьев и стелилось по зелёной траве открытых лужаек. В общем, вполне себе располагающая погода для трапез на свежем воздухе.

Идею нашего традиционного семейного завтрака в беседке король одобрил и охотно присоединился, хотя я, признаться, до последнего надеялась, что Теодор предпочтёт позавтракать у себя или, в крайнем случае, встанет попозже.

В результате завтрак прошёл примерно в той же атмосфере, что и ужин.

Не то чтобы совсем плохо, но и не сказать, чтобы присутствие короля поддерживало ту нотку безмятежной лёгкости и спокойствия, что бывала обычно. Даже наши с Ланселем не менее традиционные препирательства и шпильки в адрес друг друга ничуть её не умаляли.

Время от времени я украдкой поглядывала на сидящего рядом со мной Ланселя и пыталась понять по мрачному лицу, что явилось темой его беседы с отцом и чем она закончилась. Хотелось верить, что на сей раз обошлось без рукоприкладства.

Затем я переводила взгляд на Террену и пускалась в размышления, действительно ли моё упрямство и настойчивость могли утомить её настолько, что она рискнула воспользоваться приворотным зельем? И вроде ясно, что я первая начала и меня-то в идее подмешивания отворотного принцу ничего не смущало, но и не получалось избавиться от ощущения, будто со мной поступили нечестным образом. Оказывается, очень неприятно осознавать, что тебя ввели в заблуждение и действовали хитрым способом за твоей спиной, дабы исподволь подтолкнуть тебя к нужным другим решениям.

Наконец завтрак завершился и мы, оставив прислугу убирать со стола, отправились в замок. Королева и король шли первыми, мы с принцем за ними, члены свиты сегодня с нами не завтракали. Я слышала, как Теодор перечислял Террене места в городе, которые он желает посетить — инкогнито, разумеется. На следующий день король, к невыразимому моему облегчению, отбывал в Приморское королевство и снова нагрянуть в Лазурное обещал только на свадьбу сына.

Как-то незаметно, не сговариваясь, мы с Ланселем приотстали сильнее. Террена и Теодор ушли вперёд и вскоре громкий голос короля — ответные реплики тётушки тонули в нём, словно в пучине морской, — стих. Некоторое время мы шли молча, бок о бок, и, выждав немного, я решилась нарушить повисшую между нами тишину.

— Я поговорю с тётей.

— О чём? — равнодушно уточнил Лансель.

— О зелье, которое она нам подмешала. Она должна рассказать, что это и каково его действие. Не знаю, как ты, а я не могу жить в полнейшем неведении, теряясь в догадках, что я невольно выпила и не влияет ли оно на мои чувства.

— Какие чувства?

— Никакие, — выпалила я прежде, чем успела взвесить ответ. Смутилась и добавила тише: — То есть я имею в виду… я не хочу думать всякий раз, когда… когда я испытываю по отношению к тебе какие-либо добрые чувства, что они… искусственного происхождения. Я не говорю о романтике и прочем… просто добрые чувства, которые каждый из нас может испытывать к другому человеку. Дружеская симпатия, участие, желание поддержать, приободрить в трудную минуту. Возможно же испытывать эти эмоции к человеку… не самому близкому… не другу, не родственнику, не возлюбленному…

Смешавшись окончательно, я оборвала сбивчивую свою речь и отвернулась. И зачем я вообще стала рассказывать о собственных терзаниях принцу? Ну, решила я поддержать его накануне при отце, ну, усомнилась позже в искренности своего же порыва — Ланселю-то зачем об этом знать? Да и, если подумать логически, приворотное должно будить несколько иные чувства, нежели мимолётное дружеское участие.

— Я правильно понял, ты теперь будешь винить зелье королевы всякий раз, когда мы не грызёмся и не обливаем друг друга всем, чем в принципе можно облить? — в голосе Ланселя пробились какие-то странные удивлённые нотки.

— Я не это имела в виду.

— А что тогда?

— Просто я… понимаешь, раньше я точно знала, что и откуда берётся, — попыталась я растолковать жениху нюансы своих сомнений. — Я имею в виду свои эмоции, конечно же… и неважно, какого рода они были, хорошие или… не очень достойные. Главное, я знала! Знала чётко, что, например, если я злюсь на тебя, то это потому что ты… сказал что-то, что меня разозлило… или повёл себя как…

— Как козёл? — с готовностью предположил Лансель.

— Да, — ответила я откровенно. — Я была уверена в происхождении собственных эмоций, какими бы они ни были. А теперь мне нет-нет да начинает казаться, что любое моё доброе к тебе чувство есть проявление действия зелья. Скажи честно, разве ты сам об этом не думал?

— Нет.

Ну разумеется! Я бы сильно удивилась, если бы принц дал себе труд всесторонне обдумать всю эту ситуацию.

Внезапно Лансель остановился.

— Давай проверим.

— Что проверим? — я по инерции прошла вперёд и только потом замерла посреди дорожки и обернулась к принцу.

— Зелье ли действует или у нас просто секундное помешательство приключилось, — невозмутимо пояснил он.

— Как?

— Я тебя поцелую.

— Что? Опять? — я огляделась. Кажется, в первый раз он поцеловал меня — если тот вялый контакт его губ с моими можно назвать поцелуем, — на этой же дорожке. Затем я сообразила. — Хочешь выиграть спор?

— Какой спор? — недоумение Ланселя казалось совершенно искренним, подвохом не замутнённым.

— Мы поспорили в том заведении, куда ты нас привёл… как оно называлось… «Алый лепесток» вроде. На поцелуй поспорили, — напомнила я.

— Сердце океана, да я уже забыл об этом дурацком споре. Тем более с тобой и спорить неинтересно.

— Почему?

— Потому что ты не умеешь ни принимать, ни ставить условия. С тобой спорят из-за шутливого поцелуя, а ты сразу, если я выиграю, то ты разорвёшь помолвку, — передразнил меня Лансель. — Хотя знаешь распрекрасно, что требовать расторжения всё равно что выйти в море во время шторма, рассчитывая, что тот утихнет по одному твоему желанию.

— Но ты же принял моё условие, — опешила я.

— Принял. И, зная о зелье, вино из твоих рук выпил. Вот такой я безрассудный идиот.

— И впрямь, — удручённо покачала я головой.

Лансель вдруг шагнул ко мне, сокращая расстояние между нами, обхватил моё лицо ладонями, поднимая его, и поцеловал.

Совсем как тогда, в первый раз.

И всё же не совсем.

Прикосновение лёгкое, скользящее, идущее вразрез с последним заявлением Ланселя. Я почему-то ожидала напора… Неловко покачнувшись, потянулась навстречу, вцепилась в плечи Ланселя, словно опасалась, что не устою на ногах. Поцелуй сразу обрёл уверенность, капельку настойчивости, не переходя при том границы, отделяющей воздушную нежность от страсти, сметающей всякие разумные мысли. Одна ладонь опустилась с щеки на шею и затем на ключицы, открытые вырезом дневного платья. Ниже, на грудь, не передвинулась, хотя меня кольнуло смутное подозрение, что ничего против она не имела. Другая плавно переместилась на затылок, пытаясь растрепать уложенные в простую причёску волосы. Я таяла, совершенно по-глупому растворялась в собственных ощущениях, щекочущими искрами рассыпающимися по телу. Всё-таки может Лансель вполне себе прилично целоваться, если захочет…