Страница 8 из 13
– Мне правда очень жаль.
Он снова поворачивается к телевизору.
– Да сказал же, все окей! С тобой у него хоть семья будет.
– Кинг…
– Лучше скажи, что ты там хотел обсудить.
Я неловко откашливаюсь, чувствуя себя совсем погано.
– Да… в общем… Я больше не могу с тобой работать.
– Что? – оборачивается он. – С чего вдруг?
– Дре нас вычислил.
Кинг подскакивает с дивана.
– Вот же хрень! Ты что, сболтнул?
– Нет-нет, зачем бы я стал? Он сам как-то узнал… и уверен, что ты тоже в деле. Велел мне завязывать.
– Ага, и толкать одну травку для них с Шоном за гроши?
– Хуже того, он хочет, чтобы я совсем вышел из дела. Обещал, если не послушаю, сдать тебя Шону.
– И че? Не думал, что тебя так легко взять на понт.
– Да я за тебя боялся!
– А я тебя просил? Мне нужны эти деньги! Тебе нет, что ли?
Наша перепалка тревожит младенца, и я принимаюсь его укачивать.
– Нужны, ясное дело, но проблем не хочется. Дре пригрозил моим родакам стукнуть.
– Значит, бросаешь меня?
– Кинг, ну ты же понимаешь… Вообще, тебе тоже стоило бы завязать.
– Еще чего! Слушай, Мэв, мы вместе бы как-нибудь выкрутились. Неужели ты так просто позволишь Дре и остальным отжать у тебя заработок?
Да нет, меня не Дре пугает. Если Ма узнает, что я толкаю дурь, легче будет удавиться.
– Извини, Кинг, – вздыхаю я, – ничего не выйдет.
Он закатывает глаза к потолку и беззвучно ругается.
– Ладно, как хочешь, только я не брошу. Пускай наедут, мне плевать.
Вот такой он, Кинг, все ему по барабану. Наверное, я за него больше волнуюсь, чем он сам за себя.
– Я ничего им не скажу, – обещаю. – Погоди, отдам тебе товар… Подержишь? – киваю на младенца.
– Давай.
Он берет недовольного Малого на руки, шикает на него и укачивает – чувствуется опыт. Я иду в ванную. Ма заставляет меня там убираться каждую неделю, так что под шкафчик никто больше не заглядывает. Ложусь на пол и сдвигаю чистящие средства. Они отлично скрывают нишу между стеной и водопроводной трубой, где я прячу пластиковый пакет с застежкой, в котором лежат наркотики. В гостиной отдаю его Кингу и забираю обратно сына.
– Все окей? – спрашиваю.
– Угу, – кивает Кинг, – хоть ты и ведешь себя как мелкое ссыкло.
– Ты же знаешь мою мать! Тут кто угодно сдрейфит.
– Да понятно все. Ладно, потом звякну, еще дел полно. – Он смотрит на малыша. – Береги его, понял?
Я молча киваю. Он протягивает кулак, я ударяю по нему, и Кинг уходит.
5
Ближе к полудню подкатил Дре, чтобы отвезти нас с сыном в магазин.
Тачка у него, конечно, потрясная: старенькая «бэха» 94-го года, но с виду как 98-го или даже 99-го. Дре взял ее со свалки и сам восстановил, сделал из развалюхи конфетку: краска кенди[3], двадцатидюймовые диски, аудиосистема в багажнике – просто отпад. Сижу с ним в машине и балдею, честное слово.
Он помог мне укрепить на сиденье автолюльку – я-то в этой механике не секу ни фига, – и мы двинули в продуктовую лавочку мистера Уайатта, что на Астровом бульваре за углом. Дре опустил все стекла, развалился и рулит одной рукой. По радио передают 1st of tha Month группы Bone Thugs-N-Harmony, и он кивает в такт, а у меня даже на это сил нет, так вымотался. Закрыв за Кингом дверь, уложил Малого и думал придавить часок-другой, но так и не уснул, все думал о нашем разговоре.
– Че как, братец? – оборачивается Дре.
Я откидываюсь на спинку сиденья.
– С утра Кинг заглядывал, я ему передал, что ты велел.
– И что он?
– А ты как думаешь? Разозлился, но обещал завязать. – Вру, понятное дело, не подставлять же лучшего кореша.
– Вот и славненько, – кивает Дре. – А сам что такой кислый?
– Твоя Андреана когда стала спать нормально?
– Что, уже с ног валишься? – смеется он.
– А то! За все выходные глаз не сомкнул.
– Терпи, никуда не денешься. Скажи спасибо, что других дел нету и в школу не надо. Коротышке своей сказал уже?
Он имеет в виду Лизу. В моей коротышке от силы метр шестьдесят, но мячи она забрасывает получше иных верзил.
Я задумчиво кручу одну из тугих косичек, которые она заплетала мне неделю назад, когда мы сидели у нее на крыльце. Вокруг летали светлячки, стрекотали цикады… мир и покой.
– Нет, – вздыхаю, – пока случая не было зайти, а по телефону разве такое скажешь?
– Смотри, сама на улице узнает.
– Да никто ей не скажет.
– Ага, щас! Будешь тянуть, дождешься пинка под зад.
Можно подумать, так легко пойти и рассказать. Лиза с ума сойдет, и неважно, что мы с ней были в ссоре, когда я спутался с Аишей. Главное, спутался, и точка.
– Я пока не готов разбить ей сердце, Дре.
– Думаешь, будет легче, если она узнает от других? Поверь, брат. Мне самому неслабо везет, что Киша до сих пор со мной после всего, что я натворил.
Они с Кишей вместе класса с седьмого, их друг без друга уже и представить невозможно.
– Да ну брось, вас водой не разольешь.
– Надеюсь, – смеется он. – Скорее бы расписаться.
– Все равно трудно поверить, что ты… женишься. – Даже само слово произносить как-то неловко. – Я тоже Лизу люблю, но представить себя с ней навсегда…
– Это ты сейчас так говоришь. Настанет день, и все изменится, увидишь.
– Вот еще! Я свободный человек.
– Поглядим, – хмыкает Дре.
По радио звучит Hail Mary Тупака Шакура, самое то для меня. Он лучший, даже не верится, что уже почти два года его нет. Помню, как по радио сообщили о том, что его подстрелили в Вегасе. Я тогда подумал, что он выкрутится и на этот раз – в Нью-Йорке пять раз стреляли, и выжил. Чувак казался непобедимым, однако же через несколько дней помер.
Во всяком случае, так говорят.
– Эй, слыхал новости? – спрашиваю. – Тупак жив!
Дре смеется.
– Да брось ты, расскажи еще про конец света в двухтысячном.
Про этот двухтысячный на всех углах талдычат. Сперва надо девяносто восьмой пережить.
– Не знаю, правда или нет, просто по радио сказали, мол, он укрылся на Кубе у своей тетки Ассаты, потому что власти охотятся за его головой.
– Да ну, Билл Клинтон не стал бы трогать Тупака.
Ма тоже за Клинтона, говорит, он почти все равно что черный президент.
– Ну не скажи, у Тупака вся семья «Черные пантеры»[4], а в песнях слишком много правды. Ходят слухи, он вернется в 2003-м.
– Почему в 2003-м?
– Через семь лет после как бы смерти. У него же все на семерку завязано. Стреляли седьмого числа, а умер на седьмой день, ровно через семь месяцев после того, как выпустили альбом All Eyez on Me.
– Совпадение, Мэверик.
– Нет, ты послушай! Он умер в четыре часа три минуты – четыре плюс три будет семь. Родился шестнадцатого, опять семь – один плюс шесть.
Дре задумчиво потирает подбородок.
– А умер в двадцать пять лет…
– Вот, два плюс пять! А посмертный альбом, где он Макавели, как называется?
– «Теория седьмого дня».
– Именно! Говорю тебе, он нарочно так задумал.
– Ну хорошо, допустим, – говорит Дре. – Но почему семерка?
Я пожимаю плечами.
– Наверное, священное число… не знаю. Надо будет разобраться.
– Ладно, признаю, выглядит подозрительно. Но все же Тупак умер.
– Ты же сам говоришь: подозрительно.
– Да, но только трус станет прятаться и притворяться мертвым, а Тупак трусом не был. Пусть правительство за ним и охотилось, он скорее погиб бы с честью.
Да уж, кем-кем, а трусом Тупака не назовешь. Он бы прятаться ни от кого не стал.
– Ладно, сделал ты меня.
Дре заезжает на парковку. Магазинчик Уайатта – ровесник Садового Перевала, Ма бегала туда девчонкой по поручениям бабули, когда хозяином был еще отец теперешнего. Там найдешь что угодно, от свежих овощей до жидкости для мытья посуды.
3
Кенди – специальная автомобильная краска, которая за счет технологии окрашивания в несколько слоев дает особый переливающийся эффект.
4
«Черные пантеры» – афроамериканская леворадикальная партия 1960–1970-х годов, ставившая своей целью продвижение гражданских прав чернокожего населения.