Страница 9 из 10
В сущности, почти нет таких сторон современной жизни, таких лестных заблуждений о «естественном» инстинкте мужчины подчинять и разрушать, которые не искали бы себе происхождения и объяснения в мифе о Мужчине-Охотнике. Поколения самых авторитетных ученых воспевали хвалы ему и его товарищам: «Наш разум, интересы, эмоции, общественная жизнь, – сладко поют американские профессора Уошберн и Ланкастер, – всем этим мы обязаны охотникам былых времен». Стоит ли говорить, что это совершенно безосновательно: Дональд Джохансон называет «охотничью гипотезу» продуктом «живого воображения» Ардри и «позором антропологов». В профессиональных кругах вся эта концепция теперь изгнана в пустыню между посмеянием и забвением, и психолог доктор Джон Николсон – не единственный специалист, признающийся теперь: ему, мол, «стыдно, что когда-то и он был ею увлечен»[28].
Однако Мужчину-Охотника, раз уж он овладел коллективным воображением и рыщет теперь по его полям и лесам, чрезвычайно сложно оттуда изгнать. Немногие замечают даже самое очевидное: почему на протяжении тысячелетий он бегает по лесу в полном одиночестве? Где в его истории женщина? О ее развитии – если не считать эволюции сексуального аппарата – не говорится ни слова. «В ходе эволюции, – заявляет ведущий французский авторитет, – мужчина увеличивал размеры тела, мышечную силу и скорость, развивался его разум, знания и воображение, однако женщина едва ли разделяла с ним все эти достижения»[29]. То же, каждый по-своему, твердит и бесчисленное множество историков, археологов, антропологов, биологов по всему миру. Такое впечатление, что мужчина в одиночку эволюционировал за всех нас! А что же первобытная женщина? А она, ленивая и зависимая, этакая первобытная «душечка», слонялась вокруг пещеры, ожидая, когда господин и повелитель вернется с охоты – и эволюционировать ей не требовалось.
Однако, прославляя достижения первобытной женщины и разоблачая льстивые выдумки мифа о мужчине-охотнике, важно не удариться в другую крайность – не начать отрицать реальную деятельность мужчин так же, как историки прошлых лет отрицали деятельность женщин. Вклад мужчины в выживание нашего вида становится более нормальным, естественным и даже, парадоксальным образом, более заслуживающим восхищения, как только мы признаем, что первобытные люди не могли выжить друг без друга и действовали в тесном сотрудничестве.
Как объясняет Майра Шекли: «Успешная охота, особенно на крупных животных, бродящих стадами – оленей, лошадей, мамонтов, бизонов и шерстистых носорогов – требовала объединяться в стаи»[30]. И до наших дней в охотничьих сообществах, когда нужно загнать или убить добычу, ради этой цели объединяются все, включая женщин и детей. Да, и женщины прекрасно охотятся на более мелких, неторопливых или безопасных животных. Так, в XVIII веке один торговец из «Компании Гудзонова залива» в Канаде обнаружил эскимоску, которая в течение семи месяцев выживала с помощью охоты там, где «на тысячу миль вокруг не было ничего, кроме ледяной пустыни»[31].
Охота не означала борьбу и драку
Напротив, вся цель групповой организации состояла в том, чтобы первобытному человеку не приходилось встречаться со своей добычей лицом к лицу и с ней сражаться. Первые люди, как показывает Шекли, вместе трудились над тем, чтобы этого избежать: «Животных гнали к обрыву и заставляли бросаться навстречу гибели (именно это, несомненно, произошло на месте верхнепалеолитической стоянки в Солютре), или при помощи огня загоняли в болото (этот метод использовался в Торральбе и Амброне)»[32]. Кроманьонская пещерная живопись из Дордони во Франции выразительно изображает мамонта, упавшего в яму и напоровшегося на острые колья: такие ловушки известны по всему миру. Такой метод охоты даже не включал в себя убийство – достаточно было дождаться, пока животное умрет само. Вообще большинство способов охоты не предполагает прямую агрессию, нападение, смертельную схватку со зверем: гораздо чаще добычей охотников становятся медленные и безобидные животные вроде черепах, больные и раненые, рожающие самки или же туши, убитые и брошенные другими, более свирепыми хищниками.
Антрополог Констебл описывает первобытное племя юкагиров в Сибири, у которых при проверке ловушек мужчины шли впереди, а женщины, следуя за ними, брали на себя разделку туш и доставку их на стоянку[33]. Поскольку туши животных использовались для еды, изготовления одежды, укрытий, орудий из костей, украшений – словом, для самых разных ремесел, большинством из которых занимались женщины – неудивительно, что разделка туш была их обязанностью. Как напоминает нам Майра Шекли:
Помимо еды на животных охотились ради их шкур, костей и сухожилий, необходимых для изготовления одежды, палаток, ловушек и множества разных бытовых предметов. Подходящие шкуры высушивали, а затем размягчали животным жиром. Одежду кроили каменными орудиями, а затем сшивали сухожилиями, продетыми сквозь дырки, проделанные каменным орудием или костяным шилом… Нет причин полагать, что одежда неандертальцев была так примитивна, как любят изображать на картинках… Остатки скорлупы от страусовых яиц на мустьерских стоянках в пустыне Нигер заставляют предположить, что неандертальцы хранили в них воду, как и нынешние бушмены… А как использовались перья экзотических птиц? Археологических свидетельств о таких украшениях не сохранилось, так что неудивительно, что им совсем не уделяется внимания[34].
Как видим, мужчина-охотник не был бесстрашным одиноким агрессором, героем тысячи смертельных схваток. Единственным регулярным и неизбежным занятием, в котором находилось место мужской агрессии, была защита своих: забота о младенцах и защита группы – вот единственные занятия приматов и первобытных людей, в которых наблюдается несомненное половое разделение труда. Так что, когда первым мужчинам приходилось сражаться и убивать – этим они занимались не для развлечения, а ради выживания, в смертельном страхе, защищая свою жизнь и жизнь своих близких.
Поскольку столь важной частью работы мужчины была защита своей группы, важно пересмотреть и общепринятые представления о половом разделении эмоционального труда, согласно которым нежность, ласку и заботу проявляли только женщины, а мужчины бродили где-то поодаль от костра – этакие огромные волосатые громилы, существующие лишь затем, чтобы трахаться и драться. В реальности первые мужчины, как и первые женщины, стали людьми, только научившись заботиться о других. Согласно антропологу Джону Стюарту, скелет, открытый в пещерах Шанидар в современном Ираке, рассказывает любопытную историю:
Этот мужчина был искалечен… потерял правую руку выше локтя. Он был стар – лет сорока, что по неандертальским меркам равно нашим восьмидесяти – и страдал артритом. Кроме того, он был слеп на левый глаз: это показывает шрам на черепе с левой стороны. Очевидно, что такой калека не смог бы выжить без активной помощи… То, что у его семьи было и желание, и возможность поддерживать функционально бесполезного члена сообщества, много говорит об их развитом общественном сознании[35].
Так что там насчет «безжалостного мужчины-охотника, гордо шагающего в будущее»?[36] Не правда ли, он становится более человечным и живым?
28
Washburn and Lancaster, с. 303; Johanson, с. 65; John Nicholson, Men and Women: How Different Are They? (Oxford, 1984), с. 5.
29
De Riencourt, с. 6.
30
Myra Shackley, Neanderthal Man (1980), с. 68.
31
Peter Farb, Man’s Rise to Civilization as Shown by the Indians of North America from Primeval Times to the Coming of the Industrial State (1968), с. 36–37.
32
Shackley, с. 68.
33
J. Constable, The Neanderthals (1973).
34
Shackley, с. 206.
35
Там же, с. 94.
36
Lowe and Hubbard, с. 114–115.