Пасынки безмолвия

Глава 2

«Какими категориями определяется „человечность“ сознания? Его способность создавать конструктивное сверхсоциальное общество? Что позволяет доминировать одному виду над иными в многообразии их, выделяться интеллектом или умением приспосабливаться, самосовершенствоваться и устанавливать поведенческие нормы? Ведь современная биология знает массу примеров проявления недюжинных способностей без всякой попытки превалировать над собратьями по экосистеме… Так, например, проживавшие огромными, до десяти миллионов особей колониями, пингвины имеют весьма развитый язык общения, базирующийся на взмахе крыльями, утробных звуках и качании головами. Эти уникальные вымирающие птицы даже умеют выставлять дозорных, которые, отслужив смену, совершенно по-человечески будят своих собратьев, призывая заступить на службу».

«Социализация высших млекопитающих и иных живых организмов», д. б. н., академик РАН, ректор Российско-Европейского Университета систематики и экологии животных СО РАН Эльдар Котляков, 2064 год.

— Бодрячка заварил?

— Чего?..

Дремота никак не хотела отпускать, делая речь бессвязной.

— Бодрячка, спрашиваю, заварил уже?

— Вставай, балбес, опять на работу опоздаешь… — В руку ткнулась тёплая железная кружка, благоухающая ароматами свежезаваренной соломы.

Неугомонный Ливень крутился по общей комнате, одеваясь и жуя. Казалось, время на сон он не тратит принципиально.

— Убегаю, сегодня моя смена. Не забыл, надеюсь? После обеда придёт Тугой, заплатишь ему за квартиру, деньги в тайнике. Да, кстати, это уже второй месяц, как я за двоих башляю, в курсе? Ты мне уже на триста целковых торчишь.

— Да помню, помню… — Сорока поскрёб редкую бородёнку. Нагнулся, свободной рукой нашаривая под койкой носки. — На днях Сливоносый зэпэ выдаст, рассчитаюсь…

Он глотнул горького, но мигом прочищающего сознание напитка. Скривился, заставив себя допить до дна. Со стуком поставил пустую кружку на фанерную прикроватную тумбу, чуть не уронив сломанный вентилятор.

Побрёл в сортир. Отлив в специальный бак, прополоскал зубы защитной жидкостью.

— Надо помои вынести, уже через край льёт… — Парень вернулся в комнату, всё ещё пошатываясь. — И за водой сходить, на дне едва осталось.

— На выходных сходим, ага…

Сон был тяжким, сумбурным. Такие ещё долго не отпускают, после себя оставляя лишь зловонный провал или обрывки неприятных образов.

В квартиру, которую они снимали на пару с Ливнем, медленно вплывала утренняя жара. Солнце, окончательно проснувшееся и осмелевшее, пыталось пробраться внутрь, выискивая бреши в дырявых шторах. Солнце, которого всегда мало, даже когда загорелая кожа начинает шелушиться и чесаться.

— Пожрать есть чего?

Сорока наконец нащупал под кроватью носки. Надел мешковатые оливковые штаны, сунул ноги в разношенные ботинки с высоким голенищем.

— Пара сосисок на сковородке, хавай. — Ливень натянул кепку, принялся собирать сумку — бросил внутрь пару перчаток из тефлоновой ткани, скомкал фартук, стёганый такой же армированной нитью. — Сегодня обещали паёк, так что ужин с меня, не заморачивайся.

— Добро… — Почёсывая голое пузо, Сорока прошлёпал на кухню, вдыхая запах сосисок, не имеющих ничего общего с мясом. — Я тогда самогонки раздобуду.

— Есть повод?

— А он нужен?

Ливень рассмеялся, заливисто и заразно, как умел.

Иногда Сорока искренне благодарил судьбу за друга, с которым жизнь свела восемь лет назад. Бывали в их непростой житухе моменты, когда удержаться на плаву обоим позволяли только его оптимизм или вёрткость…

Подобрав со спинки стула мятую майку, парень набросил её на голову, на ощупь пытаясь включить радио. Чуть не своротил приёмник с холодильной камеры, ругнулся. Ругнулся снова, сонно вернулся в комнату, забрал кружку. Налил ещё бодрячка, глотнул.

— А для тех, кто только что присоединился, — ловко подловил его ведущий сквозь лёгкую трескотню помех, — напоминаем, что температура сегодня составит примерно двадцать семь градусов выше нуля, осадков не предвидится. Во всяком случае, из окна нашей радиостанции я вижу кристально-чистое небо. Возрадуемся же, дети мои.

Сорока сел за кухонный стол. Вывалил ещё тёплые колбаски в пластиковую тарелку, из которой чуть раньше ел Ливень. Тот всё ещё возился в коридоре, шнуруя ботинки.

Компаньон работал сортировщиком на одном из секторов свалки — одном из самых крупных и прибыльных предприятий Циферблата. Туда стекались потоки мусора из Пробирок, содержащие всё необходимое для поддержания жизнедеятельности их умирающего города.

— Настало время объявить очередного победителя Лотереи! — Продолжал упиваться солнечным летним утром ведущий радиопередачи. — Буквально через несколько секунд я назову фамилию счастливчика, а вы, уважаемые радиослушатели, пока трепещите в ожидании. Трепещите, я говорю!

— Что за пальба ночью была, не говорили?

Охваченный тоскливым ожиданием, но старавшийся этого не показать, Сорока сунул в рот первую сосиску. Закусил пресной галетой.

— Нет. — Ливень закинул сумку за спину. — Бандосы, стопудово, никто даже желтопузых не вызвал. Ты слушай, слушай, — выглянув из коридора в кухоньку, он многозначительно кивнул на радиоприёмник. — Вдруг сегодня вечером будем в «Загуле» пировать, вспоминая о прошлом, как о страшном сне?

Мусорщик хохотнул, а Сорока показал ему неприличный жест.

Он уже давно разочаровался в Лотерее, и временами даже жалел, что вообще подал заявку. В конце концов, это было небезопасно. Хотя, что вообще безопасно в современном мире?

И всё равно, пусть и в безверии, когда по радио объявляли фамилии, сердце замирало…

— Итак… Вскрываю конверт… — Ведущий сделал трагическую паузу, а барабанная дробь усилила эффект. — Один миллион июньских рублей выигрывает Лариса Бажанова из Восьмичасового Сектора! Поздравляем счастливую обладательницу этой огромной суммы и желаем ей с умом распорядиться богатством. Если в данный момент Лариса не слушает нашу станцию, найдите её и сообщите эту радостную новость! Как можно скорее найдите, вы слышите меня⁈ Вот так сюрприз, право слово…

— Ну, значит пока не судьба. — Криво усмехнулся Ливень. — Но ты не грусти, старина. Лотерея — дело пожизненное, а тебе только двадцать три. Успеешь свою удачу словить, я верю…

— Ага, или пулю, — оскалился в ответ Сорока, запивая остывшим бодрячком.