Страница 71 из 78
Глава 19
19
Всё. Приехали.
Воздушный поток бьёт его по лицу, забивается ледяными свёрлами в уши и Мирон понимает, что забыл про капюшон. Тот треплется за спиной, как спущенный в знак поражения флажок.
Тонкие мембраны вингсъюта расправляются, он чувствует себя парусом, натянутым на непрочную мачту. Лицо леденеет.
Он не может согнуть руку и натянуть капюшон — нарушится аэродинамика полёта.
Зато перед глазами моментально вспыхивают биты информации — выбравшись за пределы экранированного пространства, проснулись Плюсы.
Мирон пытается высмотреть Мелету. Среди моря сигналов он старается обнаружить один.
Возможно, ей удалось высвободиться из хватки клона, раскрыть мембраны и полететь… Мысли путаются. В чёрном и густом, как чернила, воздухе нет ничего, кроме ледяной крошки.
— Программа… — произносит он одними губами. Горло болезненно сжимается, на губах трескается ледяная корочка.
— Слушаю, — тут же откликается в голове бесплотный голос.
— Найди Мелету.
— Принято, — говорит голос в голове. — Но есть некоторые замечания. Вы летите слишком быстро. Нужно изменить угол наклона…
Перед глазами появляется координатная сетка. Красная нить на ней — его траектория полёта. Рядом мелькают разноцветные цифры: текущая скорость и безопасная. Текущая намного, намного больше той, что программа рекомендует для выживания.
Некоторое время Мирон пытается выровнять полёт. Честно говоря, стремительное, всё более быстрое скольжение нельзя назвать полётом. Скорее, слегка контролируемым падением. Парашюта нет. Мышонок заверил: когда придёт пора, ткань вингсъюта модифицируется, молекулы нитей приобретут эластичность и он сможет «трэчить». Он не разобьётся.
Так ему сказали.
Из-за метели земли не видно. Ни огней, ничего. Только голодная ревущая пустота. И если бы не постоянные вспышки надписей перед глазами: ГУМ, Новая площадь, Чистопрудный бульвар… он бы решил, что падает в тёмный, не имеющий дна, колодец.
— Внимание. Входим в зону повышенной плотности, — говорит программа.
— Что это такое?
— Высотная застройка.
Красная нить перед глазами высвечивает извилистый путь. Трехмерная картинка наводит на мысль о полёте в узком, сдавленном острыми скалами каньоне.
Проскочить между Сциллой и Харибдой… — приходит в голову мысль. И тут краем глаза он уловил какой-то тёмный массив. Он промелькнул слишком быстро для того, чтобы его рассмотреть, но Мирон всё же заметил поделенную на соты, будто истыканную иголочками света вертикальную стену…
— Еб твою мать!
Он чудом избежал столкновения с высоткой.
— Внимание слева.
Такая же громадная, с точками света, стена.
Стрелочки рядом с траекторией указывают, как ему двигать руками: чуть вверх левую, чуть вниз правую. Затем — наоборот… Он чувствует себя Орвиллом Райтом, рискнувшим подняться в воздух на деревянной этажерке.
Стены мелькают одна за другой, как гигантские секвойи, увешанные светлячками. Мирон догадывается, что это — громадные плоскости высоток, таких же, как его родной Улей.
— Где мы? — спрашивает он.
— Жилой комплекс «Красные Ворота». Высота зданий — пятьсот и более метров…
— Как нас сюда занесло?
— Ветер слишком сильный. Для прыжков — неблагоприятная погода…
— А то я, на хрен, еще не понял… — бесплотный голос без намёка на эмоции раздражает.
Кажется, что кожа на черепе смёрзлась, скукожилась и вот-вот слезет, обнажив голую кость. Волосы представляются ломкими тоненькими сосульками.
Дальше пошёл просвет: внезапно под собой он увидел море огней, реки раскаленной лавы — забитые транспортом магистрали, тёмные озёра парковых зон…
— Где мы? — слёзы бежали беспрерывно, промывая на щеках тёплые мокрые дорожки, и кроме размытых светлых пятен, Мирон ничего не видел. Даже надписи на координатной сетке почти не читались.
— Приближаемся к Котельнической площади.
— Это где три вокзала, да?
— Казанский, Ленинградский и…
— Неважно. Рассказывай, как там сесть.
Вокзалы — это хорошо. Даже если кому-то придёт в голову проследить его полёт, три вокзала — это минимум три направления. Тысячи людей, сотни синкансэнов, миллион вариантов…
— Ваша скорость всё еще высока. Вероятность жесткой посадки восемьдесят шесть процентов.
— Забей. Если я не спущусь в ближайшие тридцать секунд, мой мозг превратится в ледышку.
Ушей он уже не чувствовал. Глаза покрылись ледяной корочкой — во всяком случае, так казалось. Внизу, характерной подковой, поблёскивала площадь.
Нельзя свалиться с неба прямо на дорогу, — подумал он.
Чуть изменив угол наклона рук — он уже худо-бедно научился управлять своим телом, затянутым в лёгкий вингсъют — Мирон устремился к скопищу огней за пределами зданий.
Программа сообщила, что там — сортировочная. Автоматический завод-погрузчик, совершенно безлюдный. А с камерами, заверила программа, она справится.
— Слева по курсу кран, — предупреждает бесплотный голос.
Мирон, едва шевельнув пальцами, уворачивается он перекрестья металлических балок, едва подсвеченных оледенелыми огоньками.
Как призрачные маяки Святого Эльма, — думает он. — Бестелесные, бездушные, безнадёжные…
— Прошу разрешения перейти в фазу торможения.
— Давно пора, — буркнул он. Или показалось, что буркнул. Губ он тоже не чувствовал.
Вингсъют хлопнул, перестраивая мембраны. Мирон провалился в воздушную яму — сердце ударилось о свод черепа изнутри и улетело в пятки. А потом земля ухнула куда-то вниз.
Тканевые плёнки, ранее похожие на упругие паруса, теперь мягко растянулись, как зонтик медузы, позволив его телу парить, словно на крыльях.
Всё застыло. Перестало свистеть в ушах, не гудела больше натянутая ткань. Образовался кокон тишины. Он повис, будто подвешенный на невидимых тросах, между небом и землей.
Горизонт больше не заваливался, земля перестала походить на несущийся поезд, превратилась в широкую вогнутую чашу.
Если бы оставались силы, если бы горло не было перемолото железной хваткой Хидео, если бы он не превратился в ледышку — то обязательно закричал бы от восторга.
Наконец-то он испытал кайф. От полёта, от парения в невесомости, от свободы. Здесь не было никаких преград. Ни камер, ни вездесущих дронов — только он. Один.