Страница 61 из 78
— Откуда ты знаешь французский? — спрашивает он на бегу. Хочется отвлечься, перестать считать эти проклятые ступени.
— Программа-переводчик, — говорит Мелета.
— У тебя? Сейчас?
— Нет, дурачок. Я учила по ней языки. В детстве.
— И сколько ты их знаешь?
— Шведский, арабский, японский…
К середине марафона Мирон задыхается, как кролик, застрявший в лабиринте. Лодыжка то и дело подворачивается — мягкий тапочек не даёт никакой опоры.
— Платон тоже любит языки… — пыхтит он на бегу. — Даже выдумал свой собственный. Акселерандо. Так он его назвал…
Пыхтя, стиснув зубы, он старается отключить боль. Но измотанное адреналиновыми атаками тело не желает сотрудничать.
— Ты злишься на брата, — говорит Мелета. Она бежит легко, перескакивая с ступеньки на ступеньку, как горная коза. — Почему?
На сто сороковом этаже они останавливаются — программа заранее открыла дверь в коридор, проверила, нет ли кого поблизости и дала добро на выход.
— Панель линии доставки находится на потолке, — сообщает она тоном, который только что принял освежающий душ, сделал зарядку и выпил две чашки эспрессо. — Вам нужно подняться на три с половиной метра, снять заглушки, забраться внутрь и закрыть панель за собой. Пересменка — через две с половиной минуты.
— Уйма времени, — машет рукой Мирон, прислоняясь к стене и упирая руки в колени. — Подумаешь, забраться без лестницы на высоту двух человеческих ростов… Раз плюнуть.
— Напряги ладони и пальцы, — говорит Мелета.
— Что?
— Во внутреннюю поверхность перчаток вшита система «хамелеон». Миллионы микрокрючков. Просто напряги ладони, приставь их к стене и увидишь, что получится.
— Ух ты, — Мирон висит на одной руке в полуметре от пола.
Костюм перераспределяет нагрузку на мускулы всего тела, и держаться довольно легко. Будто исчезла гравитация.
Переставляя растопыренные, как у лягушки, ладони, он ползёт по стене. Раскачавшись, переводит перчатку на потолок… На ногах таких липучек нет, так что он просто висит на руках. Панель доставки светится перед глазами зеленым прямоугольником.
Добравшись до неё, он закрепляется одной ладонью на прочном потолке, а другую лепит к панели. Чуть расшатывает её, вытаскивает из пазов…
— О чёрт.
Безвыходное положение: он болтается на одной руке, как приклеенная на липучку муха, не имея возможности совершить манёвр.
— Держись, — Мелета, добравшись до открытого люка, забрасывает в него ноги, подтягивается на руках и исчезает. Затем разворачивается и перехватывает у Мирона панель.
Он, закрепившись на двух руках, тоже пытается забросить ноги в узкий люк. Больная лодыжка неуклюже цепляется за край, срывается, тело пронзает болью. Он висит на растопыренных ладонях, как паук над пропастью.
— Раскачивайся, — советует девушка. — Я тебя поймаю…
— Осталось десять секунд, — жизнерадостно предупреждает программа.
Внутри шахты — узкой, как кишка, — они вытягиваются во весь рост и наконец переводят дух.
По всему коридору раздаётся пронзительный трезвон. Мирон дергается. Что? Их обнаружили? Охрана бежит по их следу?
— Пересменка, — говорит программа. — Советую не шевелиться и не издавать звуков.
Двери открываются одновременно. В коридор высыпают служащие.
…Они лежат, тесно прижавшись, чувствуя сквозь тонкую ткань костюма малейшие изгибы друг друга, дыхание на коже и тепло, исходящее от тел.
— Я ненавижу своего брата, — говорит Мирон на ухо девушке. Та ничего не отвечает, только смотрит, не мигая — её глаза близко-близко, зрачки кажутся огромными и в них отражаются крошечные звёздочки.
— Но ты помогаешь ему, — наконец говорит она одними губами, но он прекрасно всё понимает.
— Всю жизнь мы делали то, чего хочет он. Я, мама, отец… Пока был жив. Мы — куклы, он — кукловод. А теперь, я погляжу, он обзавёлся новыми игрушками.
— Но твой брат знает, как лучше!
В этот миг он ненавидит и своего брата и девушку. Столько в её голосе незамутнённой веры, наивной и безоговорочной, что ему хочется взять Мелету за затылок, и колотить лицом о пластиковую стенку шахты, пока она не образумится.
Мирон делает глубокий вдох. Он считает удары сердца Мелеты — кажется, оно бьётся о его рёбра, не имея никаких преград.
Внизу, под ними, спеша разойтись по домам, люди негромко переговариваются. Кто-то смеётся, какой-то мужчина приглашает свой отдел на вечеринку — отметить рождение первенца…
Это обычные люди, — с удивлением, граничащим с паникой, думает Мирон. — Не пешки, не винтики и не машины. Да, им по восемь часов не дают выйти из кабинетов, а по коридорам здания бродят роботы-убийцы, но человек ведь ко всему привыкает, так ведь?
Можно впахивать в закрытой комнате восемь часов кряду, а потом выйти на улицу, вдохнуть прохладный вечерний воздух, вызвать мобиль и поехать домой. Выпить пивка, расслабиться в Плюсе, наслаждаясь очередной голо-серией любимого мыла, а на следующий день, посадив на плечи сынишку и надев бейсболку любимой команды, отправиться на стадион…
…А я лежу здесь, над ними, одетый в стелс-костюм, и собираюсь выкрасть самую секретную разработку компании, на которую они работают. И если меня обнаружат, то в лучшем случае скинут с крыши без стелс-костюма, а в худшем — утащат под землю, на какой-нибудь минус-пятидесятый этаж, отпилят крышку черепа и засунут электроды прямо в мозг — чтобы скачать всё, что я знаю об Акире…
А я ведь, на самом деле, ничего о нём не знаю. Ничегошеньки кроме того, что говорили Платон и Михаил. Ну, и еще их ищейка. Этот, как его… Хидео. Страшный мужик с металлическими клыками.
А значит, всё это может оказаться хренью собачьей. Всё, что наговорил драгоценный братец… Он, конечно же, не умеет лгать, но кто мешает ему искренне верить в ту чушь, что он сам же и придумывает?
Верил же он в детстве, что Супермен реально прилетел с Криптона, на Мелмаке едят кошек, а маска Роршаха — это вовсе не носок с интерактивным рисунком…