Страница 2 из 82
— А, Шайтан-машина, — беззлобно ругнулся мужик. — Это замороженное говно — не еда. Мясо — вот настоящая еда. Хлеб — настоящая еда. А эту дрянь даже овцы не едят.
Мирон бросил взгляд на синеватые, величиной с кукурузный початок стручки генмодифицированных соевых бобов. Они глянцево поблёскивали на ярком уже утреннем солнце и походили на коконы сотен миллионов металлических бабочек.
Он представил, как бабочки вылупляются, прорезая коконы острой режущей кромкой крыльев и содрогнулся.
— Куда путь держишь? — небрежно, глядя в сторону, спросил мужик. Тело его под курткой и малахаем пахло мускусом и железом. Мирон подумал, что так должны пахнуть хищники — кем кочевник и являлся.
— Хочу выехать к Каспию, — ответил он.
Мужик сплюнул в пыль.
— Каспий пересох. Города забрали всю воду.
— Хреново, — посочувствовал Мирон.
— Скоро мы раскурочим все комбайны, — доверительно сообщил кочевник. — Соберем огро-о-омную орду и разрушим все города. Будем пасти овец, растить лошадей и отстреливать дроны. Женщины будут варить шорпо, а мужчины есть мясо. Тогда в Каспий вернётся вода.
— От всей души желаю удачи, — сказал Мирон.
Он заметил, что мужик время от времени бросает задумчивые взгляды на винтовку. Коротко вздохнул, а потом протянул оружие кочевнику.
— Подарок, — пояснил он. — Удобно отстреливать дроны…
— Дело, — дядька вновь залучился улыбкой, осматривая винтовку. — «Сумрак» две тысячи двадцать второго. Раритет, однако. Но состояние отличное… — он закинул ружьё себе за спину. — Парадигма кочевого образа жизни предполагает обмен предметами быта в качестве подарков, дабы закрепить доверительные отношения и упрочить временные союзы, а?
Мирон икнул. А мужик, вынув из багажника на байке лазерный пистолет, небрежно протянул ему.
— Дрон — слишком мелкая цель для винтовки. Это куда эффективнее.
— Спаси-бо, — выдавил Мирон.
Мужик расхохотался, откинув голову, а затем активировал зажигание на байке.
— Доберешься до стойбища — кочевник махнул рукой на восток. — Передай, что тебя пригласил Торгутай-Кирилтух.
Привстав, он дал газу и беззвучно канул в сою.
Мирон остался один.
Одним движением сложив палатку, он запихал её в карман, а затем нажал кнопку брелка, активируя турбо-джет. Металлическое яйцо треснуло по швам, разошлось, выпуская колёса, рулевую колонку и сиденье. Кофр, в котором пряталась походная плитка и два последних питательных батончика, он решил не открывать. Кто его знает: вдруг этот начитанный, но прикидывающийся дурачком кочевник решит, что винтовка — слишком малая цена для закрепления доверительных отношений?
Оседлав машину, Мирон рванул на запад. Его специально предупреждали ни в коем случае не приближаться к стойбищам. Всем известно, что кочевники делают с пленниками…
Выжимая из турбо-джета всю мощность, он думал о том, что в момент опасности ему приснилась Амели. Она превратилась в Сонгоку — зеркального кибер-демона, который пытался убить его в Токио.
Не в первый раз демон прикидывается Амели — понимая, что её образ вызывает у Мирона особые чувства. Он не догадывался, почему: внучка покойного главы Технозон была сумасшедшей на всю голову. Её безумие чуть не погубило его самого и Платона, обрушив им на головы хакеров всего мира.
Технозон рухнул. На его месте образовался новый конгломерат — множество мелких компаний. Эдакий садок с пираньями, которые будут жрать друг друга, пока не останется кто-то один.
Мирон отказался участвовать в кибер-войнах. Хватит с него. Хватит убийств, смертей, хватит покорёженных жизней. Он сам — продукт и жертва стабильной войны, которая тянется с тех пор, как первый кабель соединил в одно целое два компьютера. Если он что-то и понял — так это то, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на виртуальность. Спасибочки, как-нибудь без него.
Пару месяцев он наслаждался покоем: ни Платона, ни Призраков, ни Сонгоку. Затем, мерно покачиваясь на волнах вместе с траулером, который шел через Корейский пролив на материк, он увидел во сне Амели.
В Париже, под дождём, среди цветущих каштанов.
А на следующий день, в Пусане, его настиг первый дрон…
Пристрелив соглядатая и бросив в пустом пакгаузе, из которого только что вытащили сухогруз, он вышел в незнакомый город с твёрдой целью исчезнуть с радаров. Затеряться, осесть на дно, забыть, что в мире есть что-то, кроме простых потребностей: набить брюхо, найти безопасное место для сна, найти сговорчивую девчонку, которая не будет болтать о том, с кем провела ночь, а потом переместиться в следующий город.
И ждать. Ждать, пока его отпустит.
Поначалу он не придавал значения снам. Пару недель провёл в монастыре у профессора Китано. Гонял вместе с Хитокири по ночному Токио, даже работал в саду — что-то такое было в мерном опускании лопаты во влажную унавоженную почву…
Затем ему стало тесно. И скучно. Раньше он компенсировал этот мандраж, этот неприятный зуд под коленками, погружаясь в Ванну — Кровавый Точила всегда приходил на выручку.
Но после странного аттрактора одна мысль о погружении в биогель вызывала тошноту. Даже Плюсы, обычный интерфейс для входа в киберпространство, не хотелось брать в руки.
Профессор говорил, что это — гиперкомпенсация. Состояние перенасыщенности информацией, которую его разум никак не может переварить.
Пройдёт, — успокаивал старик, покачивая белоснежным венчиком волос. — Однажды ты проснёшься, и почувствуешь, что готов.
С памятной атаки на Технозон прошло шесть месяцев. Пока ничего не изменилось. Корпорации делили власть, Нирвана, раздробившись на сотню пользовательских сеток, продолжила принимать посетителей, а Платон, доказав Призракам, что является в Плюсе силой, с которой нужно считаться, занялся обустройством личного пространства.
По словам профессора, он «отделил» часть Плюса, закрыв её непроницаемым файерволлом, и теперь что-то усиленно строил там, за этой новой Великой Китайской Стеной.
Внутрь он никого не пускал.
Мирон был уверен, что для него-то лазейка найдётся — брат неоднократно выказывал стремление к более тесному общению, чем было при жизни.
Но даже ради Платона он не хотел нарушать собственное эмбарго на посещение Плюса. Когда-нибудь. Может быть. Но не сейчас. Однозначно.