Страница 15 из 16
Мирон поймал себя на мысли, что действительно не может отвести глаз от её лица. Радужки глаз Оссеан были бледно-серебристыми, в них тёмными змейками ветвились кровеносные сосуды. Моргнув, он переключил внимание на свои ботинки — точнее то, что от них осталось после путешествия по степи, плена и пребывания в воде.
— Неохипстеры, — сказал Виталик. — Они не похожи на молодых руководителей начала двухтысячных. Никаких игр в тимбилдинг, никаких веганских заморочек. Осталась, пожалуй, любовь к зауженным костюмам и причёскам в стиле помпадур.
Мирону разрешили навестить парнишку на следующий день. Палата походила на надутый полиэтиленовый пузырь, с мембранным входом, не пропускающим бактерии.
Ему тоже пришлось пройти биообработку, а еще надеть маску-фильтр и перчатки — у Виталика еще не было естественного иммунитета.
Для его запуска понадобится бомбардировка кожи пучками радио-излучения, — так объяснил Айзек, пока вёл его к палате.
— Им можно доверять? — спросил Мирон. — Ты знаком с ними дольше, чем я, так что…
— Настолько, насколько это возможно по отношению к людям, облеченным неограниченной властью, — пожал плечами Виталик.
Под больничным халатом проступали тощие, похожие на куриные косточки, ключицы. Руки вылезали из рукавов сантиметров на двадцать.
— Оссеан сказала, что они пытаются не допустить какой-то жопы, которая должна, по их расчётам, случиться в самое ближайшее время.
— Я не настолько знаком с верхушкой, — покачал головой Виталик. — Всего лишь подопытный кролик, помнишь?
— Ты социолог, — сказал Мирон. — И понимаешь в этой муре больше, чем я. А еще я тебе доверяю.
— Почему?
— Ты сам говорил, что узнал меня еще там, у кочевников. Но не сдал — хотя деньги предлагали немалые.
Виталик какое-то время молчал, только хлопал длинными ресницами. Его нескладная фигура едва умещалась на функциональной кровати, да и то, как заметил Мирон, пришлось выдвинуть дополнительный карниз.
Но глаза его больше не светились той наивной верой в себя, что так бесила Мирона в стойбище. Теперь её даже не хватало…
— Что они конкретно сказали? — спросил он.
— Падение Технозон вызвало ударную волну, которая прокатилась по экономике всей планеты. Они стараются минимизировать последствия — в конечном итоге диверсификация Нирваны пойдёт на пользу… Но до этого еще далеко. Сказали, сейчас наша цивилизация как нельзя близка к началу техногенной катастрофы.
— Средние века, — кивнул Виталик. Затем пояснил: — Роберто Вакка. Он выстроил модель падения цивилизации еще в двадцатом веке. Всё начинается с автомобильной пробки и аварии на железной дороге…
— Деградация крупных систем, — кивнул Мирон. — Это произошло в Америке, в двадцать первом. Из-за аварии диспетчеры аэропортов не смогли добраться до работы, и два реактивных лайнера упали на высоковольтную линию. Из-за перегрузки случилось полное выключение электричества, да еще и снег выпал… Словом, тогда всё закончилось гражданской войной с применением ядерного оружия. И теперь у них там феодальные государства. То есть, средние века…
— На самом деле, это происходит по всему миру, просто не так заметно, — сказал Виталик. — Государства деградировали до корпораций — они были слишком обширны и сложны, чтобы какая-то центральная власть могла координировать их действия. Теперь настала очередь корпораций, — парнишка дотянулся рукой, опутанной множеством трубок, до груши с водой, и сделал пару глотков. — Технозон — только первая ласточка. Ты же понимаешь, что остальные — и ЕвроТранс, и Санскрит-нешнл — колоссы на глиняных ногах. Они обязательно разделят участь Технозон. Вопрос — когда?.. Но проблема в том, что вместе с ними обрушится вся промышленная цивилизация. По самому неприятному прогнозу, мир раздробится на множество замкнутых, слабо связанных между собой кластеров, а люди — в массе — неизбежно лишаться тех знаний, что успела накопить техногенная культура.
Мирон вспомнил, что профессор Китано считал этот сценарий неизбежным. И даже начал к нему готовиться.
— Эти чуваки — Минск-Неотех — говорят, что стремятся удержать технологии от уничтожения, — заметил он.
— Новые тёмные века неизбежно породят неолуддитов. Которые будут громить машины каменными топорами, — кивнул Виталик. — А еще расцвет религий.
— Суеверий и мракобесия, — перевёл Мирон.
— Называй, как хочешь, — покладисто согласился парнишка. — Да только я УЖЭ этого насмотрелся. Кочевники, — пояснил он после того, как хорошенько побулькал питьевой грушей. — Они отказались от технологий — кроме самых необходимых. Человеку, который проводит жизнь среди степей, среди высокого неба и россыпей звёзд, гораздо легче поверить в существование бога, чем в существование роботизированной Ванны, и как следствие — Плюса.
После визита к Виталику Мирона потянуло на воздух. Айзек предупредил, что на балконы Термитника — так он назвал дом-пирожное — можно выходить безбоязненно. Они защищены облаками нано-ботов, не дающих любопытствующим заглядывать в окна…
Теперь он стоял на одном из таких балконов, на высоте тридцатого этажа. Вид расстилался великолепный: голубая излучина реки, на дальнем берегу — смешанный лес. Отдельных деревьев он не различал, но общая зелёная масса выглядела пышной и довольно густой.
Ближний берег представлял собой поля, засаженные гречихой. Сиреневые метёлки невысоких кустиков колыхал лёгкий ветерок, он же доносил пряный медовый аромат.
— Это для пчёл, — на балкон вышла Оссеан. Со вчерашнего дня, когда его, почти «никакого» Айзек проводил до комнаты, похожей на дорогой гостиничный номер, они не виделись.
— Гречиха — это для пчёл, — повторила девушка. В улыбке вновь блеснули неестественно белые зубы.
— Ты всегда отвечаешь на невысказанные вопросы? — спросил Мирон, освобождая ей место у перил, рядом с собой.
— Я изучаю язык тела, — снова быстрый высверк улыбки. — А с тобой и гадать не надо: все, кто смотрит на нашу гречиху, задают один и тот же вопрос: зачем?
— И что, у вас есть пчёлы? — он вспомнил, что у профессора в монастыре был жизнеспособный рой.
— Пока только боты, — вздохнула девушка. — На их примере мы изучаем, какие условия необходимы для настоящих насекомых. Но растения самые настоящие. Ты когда-нибудь пробовал гречневую кашу?
— В глубоком детстве.