Страница 5 из 29
Ал-Хасан ал-Ваззан увез в памяти несколько картин из той жизни – майоликовые плитки, которые всплывали перед его глазами, когда позже он видел похожие предметы в школе при мечети в Марракеше, характерное белое покрывало до колен, в которое его мать куталась, гуляя с ним по улицам, и которое она, вероятно, продолжала носить в Фесе, и еще кое-какие воспоминания. Рассказ о своем обрезании и о празднике с танцами по этому случаю он, должно быть, слышал от родителей, потому что в Гранаде и в Магрибе привыкли совершать этот обряд на седьмой день после рождения мальчика25. Остальное – о прошлом мусульманского ал-Андалуса, о его славных мужчинах и женщинах, о его поэтах и ученых знатоках ислама, о его мечетях и памятниках – он узнал из рассказов, книг и воспоминаний, уже находясь в другой стране.
Некоторые из андалусских эмигрантов горько жаловались на свое новое положение: им не удавалось найти способ зарабатывать на жизнь в Марокко и хотелось вернуться в Гранаду. Их жалобы были столь громогласны, что ученый законовед из Феса, Ахмад ал-Ваншариси, упрекал их в маловерии. Зато другие эмигранты процветали. Гранадские улемы – мусульманские богословы – издавна имели тесные связи с коллегами в Фесе, так что заслуженные выходцы из Гранады занимали посты священнослужителей не только в мечети Андалусцев, но и в большой городской мечети ал-Каравийин26.
Семья ал-Хасана ибн Мухаммада принадлежала к преуспевающим. Его дядя, вероятно, из более ранней эмиграции, состоял на дипломатической службе у султана Мухаммада аш-Шейха, основателя новой фесской династии Ваттасидов, пришедшей на смену двухсотлетней династии Маринидов. Этот высокопоставленный родственник, по-видимому, облегчил семье ал-Ваззана переход к новой жизни. Возможно, Мухаммад ал-Ваззан стал в Фесе помощником контролера мер и весов или занялся торговлей шерстяными и шелковыми тканями из Европы – в этой отрасли здесь преобладали беженцы из Гранады. Отцу ал-Хасана удалось купить виноградники на севере, в Рифских горах, а также арендовать замок и землю в горах над Фесом, но в основном семья жила в городе27.
Фес, в стенах которого насчитывалось около ста тысяч жителей, был в два раза больше Гранады, на его улицах встречались арабы, берберы, андалусцы, евреи, турки и рабы из Европы и африканских земель южнее Сахары. Город раскинулся по обоим берегам реки Фес и привлекал к себе торговцев из обширного прилегающего округа, привозивших ткани, металл, продовольствие. Призыв к молитве раздавался из сотен мечетей по всему Фесу, самой знаменитой из которых была многовековая мечеть ал-Каравийин на западном берегу реки. Сюда на лекции и в библиотеки стекались студенты и ученые из городов и селений всего Магриба. К западу от старого города лежал Новый Фес, созданный как правительственный центр двумя столетиями ранее, с его дворцами, конюшнями, базарами. Семья ал-Ваззан, вероятно, обосновалась на одной из улиц, уходящих вверх от восточного берега реки, в Андалусском квартале, где столетиями обосновывались переселенцы и беженцы из‐за Гибралтара. Здесь и рос юный ал-Хасан, жадно впитывая виды холмов, строений, садов и звуки кипящей жизни Феса28.
Он начал учиться в одной из многочисленных квартальных школ, где мальчики заучивали Коран наизусть от начала до конца и учились грамоте. Позднее ал-Хасан ибн Мухаммад вспоминал, что отцы в Фесе задавали пиршества, когда их сыновья усваивали наизусть всю священную книгу: юноши и их соученики ехали на великолепных лошадях, с пением гимнов во славу Аллаха и его пророка29.
Далее он перешел к более продвинутым занятиям в медресе – школе при мечети. Судя по всему, ал-Ваззан посещал лекции и дискуссии в мечети ал-Каравийин и в расположенном поблизости изящном здании медресе Бу Инанийя. Стержень программы составляли грамматика, риторика, вероучение и фикх (суннитское право и юриспруденция), причем последний в изложении маликитской богословско-правовой школы, преобладавшей в Магрибе30.
В студенческие годы ал-Ваззана своими блестящими лекциями славились двое крупных ученых – эрудит Ибн Гази и законовед Ахмад ал-Ваншариси. Последний в это время составлял многотомный свод судебных решений всех юристов ал-Андалуса и Магриба, а первый писал и читал лекции на различные темы, от Корана, хадисов (то есть преданий о речениях и деяниях пророка Мухаммада) и фикха до истории, биографии и стихотворных размеров. От своих учителей ал-Ваззан должен был получить представление об основных проблемах, занимавших исламских ученых Магриба того времени, о вопросах, которые оказались важными для него в дальнейшей судьбе с ее непростыми изгибами и поворотами. Как следует относиться к сектам в исламе, к евреям, к вероотступникам? Что думать о нововведениях – бидаа, которые нельзя обосновать Кораном и мусульманским правом? Знаменитый марокканский суфий Заррук (ум. 899/1493) осуждал бидаа как, с одной стороны, избыточный аскетизм и экстатические проявления, а с другой – упорную приверженность к молитвенным коврикам и разукрашенным четкам. Все это не имело отношения ни к шариату, ни к Сунне, то есть к примеру пророка. Но существуют ли допустимые нововведения? А как же быть с вольностями в отношении закона, такими как винопитие, принятое в Рифских горах, неподобающее общение мужчин и женщин во время танцев и тому подобное? Ведь некоторые из подобных злоупотреблений происходили в распространяющихся суфийских орденах и обителях.
И, что особенно важно, как следует понимать обязанность джихада, священной войны, в то время, когда португальцы захватывают мусульманские города вдоль Средиземноморского и Атлантического побережья? Ал-Ваззан наверняка слушал посвященную этому лекцию Ибн Гази, а потом, в 919/1513 году, видел его, уже семидесятилетнего старца, в числе приближенных султана Феса, когда мусульмане тщетно пытались отбить у христиан город Азелла к югу от Танжера на берегу Атлантики31.
Годы учения принесли ал-Хасану ибн Мухаммаду и другой опыт. В то время студент уже не мог, как прежде, рассчитывать на полную финансовую поддержку от своего медресе в течение семи лет обучения. Благочестивые жертвователи учредили в свое время благотворительные имущественные фонды (ахбас, авкаф) для поощрения образования, однако эти имущественные дарения были разорены войнами между династиями Маринидов и Ваттасидов за верховенство в Марокко в конце XV века, а теперь их по кусочкам догрызал жадный до денег ваттасидский султан. Ал-Ваззан дополнял свою стипендию, подрабатывая в течение двух лет нотариусом в фесской больнице для занемогших путешественников и умалишенных. На такой ответственный пост его должен был назначить судья (кади), ведь нотариус оценивал надежность предстающих перед ним свидетелей. Годы спустя ал-Ваззан помнил сумасшедших пациентов в цепях, которых били, если те буйствовали, приставали к посетителям и жаловались на свою судьбу32.
Впрочем, у ал-Ваззана все еще оставалось время для студенческой дружбы, например с братом святого отшельника из Марракеша, с которым они вместе слушали лекции о мусульманском вероучении33. А еще было время для поэзии – формы самовыражения, равно любимой и учеными, сведущими в юриспруденции, и святыми людьми, и влюбленными юношами, и купцами, воинами, кочевниками пустыни. Ал-Ваззан изучал поэтические формы в медресе, ведь серьезные идеи религиозных учений вполне могли излагаться стихами, и к тому же образцом ему служил дядя, искусный поэт. В Фесе часто проводились публичные чтения стихов, а вершиной года было поэтическое состязание в день рождения Пророка, мавлид ан-наби. Все местные поэты собирались во дворе главного кади и с его кафедры читали стихи собственного сочинения, восхваляющие посланника Всевышнего. Признанный лучшим становился князем поэтов на год вперед. Ал-Ваззан не сообщает, удалось ли ему победить хотя бы раз34.
25
CGA. F. 71r–v, 169v; Ramusio. P. 97, 187–188; Épaulard. P. 105, 202; Hieronymus Münzer. Viaje por España y Portugal (1494–1495) / Trad. J. López Toro. Madrid, 1991. P. 129–131; Weiditz Ch. Authentic Everyday Dress of the Renaissance: All 154 Plates from the «Trachtenbuch» / Ed. by Th. Hampe. New York, 1994, ил. 79–88; Gaignard C. Maures et chrétiens. P. 201–206; Harzallah F. Survie grenadine à travers le costume féminin et les recettes culinaires, en Tunisie, au XVIIe siècle // L’écho de la prise de Grenade dans la culture européene aux XVIe et XVIIe siècles. Actes du Colloque de Tunis 18–21 novembre 1992 / Sous la dir. de F. Haddad-Chamakh, A. Baccar-Bournaz. Tunis, 1994. P. 85–86; Wensinck A. J. Khitan // The Encyclopaedia of Islam (New edition). Leiden, 1954–2001. Vol. 5. P. 20–22.
26
Galán Sánchez Á. Los mudéjares del reino. P. 63; Lagardère V. Histoire et société en Occident musulman au Moyen Âge: analyse du «Mi‘yar» d’al-Wansharisi. Madrid, 1995. P. 48, n. 182; Abun-Nasr J. M. A History of the Maghrib in the Islamic Period. Cambridge, 1987. P. 142; García-Arenal M. Sainteté et pouvoir dynastique au Maroc: la résistance de Fès aux Sa‘diens // A
27
CGA. F. 99v, 155r, 163v, 203r, 240r–v; Ramusio. P. 123, 176, 183, 214, 251; Épaulard. P. 136, 198, 207, 241–242, 287–288.
28
Brignon J., Amine A., Boutaleb B. et al. Histoire du Maroc. Casablanca, 1994. P. 185–189; Le Maroc andalou: à la découverte d’un art de vivre. Casablanca; Aix-en-Provence, 2000. P. 86–130; CGA. F. 137v–140r, 159r–v, 192v–195r; Ramusio. P. 160–164, 179–180, 206–208; Épaulard. 182–185, 202–203, 232–235.
29
CGA. F. 173r–v; Ramusio. P. 191; Épaulard. P. 215–216.
30
CGA. F. 140r–142r; Ramusio. P. 162–164; Épaulard. P. 184–186; Benchekroun M. B. A. La vie intellectuelle marocaine sous les Mérinides et les Wattasides. Rabat, 1974. P. 56–75; Hajji M. L’activité intellectuelle. P. 95–132; Rodríguez Mediano F. Familias de Fez (ss. XV–XVII). Madrid, 1995. P. 32–53.
31
Benchekroun M. B. A. La vie intellectuelle. P. 385–401, 486–488; Hajji M. L’activité intellectuelle. P. 233–334, 399–400; Rodríguez Mediano F. Familias de Fez. P. 43–50; Powers D. S. Law, Society and Culture in the Maghrib, 1300–1500. Cambridge, 2002. P. 407; Lévi-Provençal E. Les historiens des Chorfa: essai sur la littérature historique et biographique au Maroc du XVIe au XXe siècle. Paris, 1922. P. 226–229; Khushaim A. F. Zarruq the Sufi. Tripoli, 1976. P. 189–202; García-Arenal M. Sainteté et pouvoir. P. 1034; Kably M. Société, pouvoir et religion au Maroc à la fin du Moyen-Âge (XIVe–XVe siècle). Paris, 1986. P. 317–318; CGA. F. 219r–v; Ramusio. P. 231; Épaulard. P. 262.
32
CGA. F. 142v–144r; Ramusio. P. 165–166; Épaulard. P. 187–188; Hajji M. L’activité intellectuelle. P. 141, 151–152.
33
CGA. F. 75v, 78v (еще одно упоминание о друзьях по дням учения в Фесе, законоведах, которые впоследствии жили в Высоком Атласе, в области Марракеш); Ramusio. P. 101, 104; Épaulard. P. 109, 112.
34
CGA. F. 172r–v; Ramusio. P. 190; Épaulard. P. 214–215; Hajji M. L’activité intellectuelle. P. 107. Ал-Ваззан описал куда более пышную прежнюю церемонию празднования мавлид ан-наби при маринидских султанах, в том числе богатые подарки поэту-победителю от самого султана. При Ваттасидах, «уже лет тридцать или около того», султаны отменили торжественное празднование (CGA. F. 172v; у Рамузио сказано «сто тридцать лет», но в рукописи CGA стоит «тридцать», что кажется более правдоподобным с точки зрения хронологии политических событий). См.: Le Tourneau R. Fez in the Age of the Marinides / Trad. par B. A. Clement. Norman, 1961. P. 142–143; Kably M. Société, pouvoir. P. 285–288.