Книга историй

Али-паша, увидев поражение своей стороны, а также [то], что это действительно шах, взял с собой сына своего и, явившись к шаху, пал к стопам его и молил даровать ему свободу. А шах благосклонно и милостиво принял его, держал с великими почестями при себе и повез с собою в Исфахан.

Одержав победу в бою, шах возвратился, вступил в Тавриз и, захватив его, покорил город и все гавары. И крепость городскую, разрушив до основания, сравнял с землей. [Шах] пробыл там несколько дней, завладел всей страной, назначил правителей и должностных лиц во всех концах ее.

А остальные османские войска, те, что убежали из города /21/ Тавриза, и те, что избежали войны, направились к Нахичевану и собрались [там]. Посовещались с войсками нахичеванскими и решили: дескать, персидский царь пришел сюда ради этой именно страны, и, следовательно, в конце концов он отнимет ее у нас. Так давайте же до его прихода мы разорим эту страну и, расхитив, награбим в селениях этого гавара, что можем, и, захватив с собою все, уйдем. Замысел этот стал известен крестьянам гавара и особенно [жителям] Джуги — поскольку больше всего решение это касалось Джуги, поэтому все [жители], покинув насиженные места, убежали из селений, поднялись в горы, пещеры и твердыни [и стали] дожидаться, чем же все это кончится.

Молва об этом дошла до шаха в Тавриз, вот почему он назначил Чрах-султана полководцем и послал его с большим войском защищать население Нахичеванского гавара. И тот поехал и добрался до Джуги. Османы, увидев это, отказались от своего намерения. Однако хоть и не очень много, но кое-что они сумели награбить в ближайших селениях, разорили и опустошили [гавар] и собрались в Нахичеване.

Жители же Нахичевана, как воины, так и простой люд, услыхав о взятии Тавриза, об изгнании оттуда войск, а также о том, что персы готовятся идти на них, растеклись, подобно [весенним] водам, по всей стране, с унынием в сердце, с опущенными руками. Войска османские, что убежали из Тавриза и пришли в Нахичеван, не смогли остаться там и противостоять персам, а, объятые великим страхом до глубины души, вышли в панике и тревоге из Нахичевана и направились в город Ереван. И в южной /22/ части Ереванской крепости, вплотную к ней, возвели ограду и построили еще одну крепость, а сами в боевом снаряжении вошли в нее.

В эти тревожные дни османы, ссудившие деньгами католикоса Давида и католикоса Мелкиседека, задержали католикоса Срапиона и стали требовать у него свое добро, говоря: «Долг этот числится за престолом, восприемником и католикосом которого нынче являешься ты, тебе и следует заплатить нам».

И хотя он в ответ им сказал много верных и справедливых слов, они ему не вняли. И хотели даже взять его с собою в крепость, но милосердие Божье помогло: Срапион дал одним много [денег], а другим — меньше и ускользнул из их рук, так что в крепость его не взяли, а оставался он в гаваре, пока в Ереван не приехал шах.

Шах Аббас, еще до того как выехал из Тавриза, послал Зилфигар-хана в Нахичеван обосноваться там и править городом до его прибытия, что Зилфигар-хан и сделал.

Приехав [туда], он расположился станом и осел близ крепости Нахичеван, так близко [к ней], что можно было достать выстрелом из ружья. Поэтому друзья Зилфигар-хана говаривали ему: «Будь осторожен, как бы османы не попали в тебя из ружья». И Зилфигар-хан отвечал им, улыбаясь и хуля османов: «Пусть пуля их попадет мне [прямо] в глаз». А на второй день он отправил к владетелю города посольство, дескать, не стреляйте из ружья или лука, ибо я с несколькими мужами иду к вам /23/ откровенно и по справедливости переговорить кое о чем.

И, взяв с собою двадцать человек, он вышел из стана и пошел пешим к городу; дойдя до городских ворот, [он] уселся там, и, когда собралась к нему вся знать города, Зилфигар-хан обратился к ней: «На что вы надеетесь и чего вы ждете, оставаясь здесь? Ведь пришел сражаться с вами не я и не подобный мне хан, а сам державный государь с многочисленными войсками пришел домогаться страны отцов своих. Что за сила у вас, чтобы сопротивляться и воевать с ним? Вот потому и говорю вам по-дружески, ибо мне кажется, так будет лучше. И если вы согласны со мной, сейчас же выходите вместе с семьями и имуществом своим и идите с миром — не сопротивляйтесь и не упорствуйте, сражаясь, ибо, возможно, вы не победите, а потерпите поражение. И тогда вас убьют, семьи ваши заполонят, а имущество разграбят».

И знать, и население османское, согласившись с ним, попросили назначить дни для выхода из города, что хан и сделал. Затем все османское население стало покидать город Нахичеван и расположилось станом недалеко от города, пока там не собрались все. Когда османы выходили из города, пришли воины из войска Кызылбаша и встали у городских ворот; они отнимали у османов из наличного оружия лишь ружья, и больше ничего. Взяв все свое имущество и оружие, кроме ружей, османы уходили.

К Зилфигар-хану пришли многие из воинов города /24/ и сказали: «Те, что собираются уйти, не коренные жители города сего, что же касается нас, мы коренные жители города и не желаем уходить отсюда. До сей поры власть в городе принадлежала хондкару — ему мы служили, отныне, так как власть перешла к шаху Аббасу, желаем остаться здесь и служить ему». Хан весьма охотно согласился с их речами, благосклонно и милостиво принял их и приказал быть посему. И воины, пришедшие [к хану], быстро сняли с себя османскую одежду, постригли длинные бороды свои, облачились в кызылбашскую одежду и стали похожи на стародавних кызылбашей. Затем хан приказал глашатаю выйти и громогласно провозгласить в городе, что отныне власть и управление страной перешли к шаху; кто доброжелателен к шаху — пусть спокойно остается здесь, а кто хочет уйти — пусть уходит с миром своей дорогой. Остальные мужчины остались в соответствии с этим предписанием в городе до тех пор, пока сам шах не прибыл в Нахичеван.

Шах, будучи еще в Тавризе, очень быстро уладил все тамошние дела и тут же приказал своим начальникам конницы двинуться прямо на город Нахичеван. И по пути, когда они достигли городка Джуги, все многочисленное и разнообразное население города, заранее подготовившись, вышло навстречу шаху, как и подобало [встречать] царя. Знать — как старые, так и молодые, разряженные и /25/ вооруженные, облаченные в чудесные златотканые одежды, — шествовала навстречу [шаху]. И юные отроки подносили сладкое, благородное вино в золотых чашах. Священники с зажженными свечами, ладаном и фимиамом и светские певчие, шествуя впереди, пели благозвучными голосами. Путь царя был украшен: от берега реки до дворца ходжи Хачика дорога была устлана коврами, драгоценной, прекрасной парчой, по которым царь прошествовал и вступил в дом ходжи Хачика. А дома ходжа Хачик, вручив сыну своему золотое блюдо, полное золотых [монет], преподнес [его] царю. Все вельможи джугинские тоже преподнесли дары, подобающие царю. Шах оставался там три дня, и джугинцы потчевали его прекрасными, изысканными яствами и благоуханным вином.

Шах Аббас же, этот вишап из преисподней, издревле исполненный змеиной ненависти к христианам, увидев такое богатство и благосостояние христиан, почувствовал зависть. И стал выискивать в уме повод и удобный случай, чтобы предать их. Однако, утаив на время яд, внешне притворялся довольным.

Спустя три дня он вышел из Джуги, направился в Нахичеван и, войдя в город, овладел им без боя и уж вовсе без усилий; пробыв там несколько дней, он назначил князей и должностных лиц во всех концах его.

А сам он со всем войском /26/ своим выступил, двинулся на город Ереван и, достигнув Еревана, окружил, осадил крепость без всяких трудов и усилий, осел и остался там, ибо окрестные земли, занятые по его же приказу, были благоустроенны и изобиловали всяким добром, откуда и восполнялось войско персидское людьми и животными. И, так разместившись, он преспокойно ждал. Сражался подчас жестоко, а подчас вяло. Временами посылал в крепость людей с предложением мирного союза и договора, с ложными клятвами и коварными речами, [прося] сдать ему лишь крепость, а самим, взяв добро свое, уйти с миром к себе на родину. Но османские войска не прислушивались к словам шаха, а продолжали надеяться, авось откуда-нибудь придет спасение.