Страница 7 из 14
Бушар коротко кивнул, по очереди обнял де Клэра и де Леви, махнул рукой оруженосцу, приказывая тому нести кожаный гамбезон, шлем, щит и мечи, подмигнул рыцарям и произнес:
– Постараюсь успеть. А если, не приведи Боже, я опоздаю! – Он гневно закатил глаза. – Тогда! Мне просто жаль всех живущих на расстоянии десяти лье от места засады!!..
Ги молча покачал головой. Бушар резко развернулся и направился к конюшням, откуда слуги уже выводили его гнедого иноходца.
– Я возьму белого испанца! Ведите его и сразу же седлайте! Гнедой пойдет запасным!.. – крикнул он слугам.
Не прошло и часа, как отряд уже был в седлах и готов выступить в направлении аббатства. Все всадники были в легких гамбезонах, которые не стесняли движений, но служили лишь слабой защитой. Каждый всадник взял с собой щит, копье, шлем, меч, арбалет с полным запасом болтов и трехсуточный запас воды и по одному мешку овса для кормления лошадей.
– С Богом! Неситесь, как ветер, и да храни вас всех Господь!!.. – Сенешаль крикнул всадникам, выстроившимся во внутреннем дворе цитадели. – Открыть ворота! Кавалерия, вперед!!..
– За Крест и Францию!! – Крикнул Бушар де Марли, поддав шпорами своего белого испанского жеребца. – Вперед, мои орлы!!..
Колонна выскочила из ворот цитадели и, пугая горожан, торговцев и зевак, с криками понеслась по узким извилистым улочкам нижнего города к Тулузским воротам. Сенешаль поднялся на площадку надвратной башни и, опершись руками о теплые каменные плиты зубцов, стал смотреть, как колонна миновала нижний город, выехала из ворот и устремилась на юго-запад, подняв тучу пыли и постепенно исчезая за грядой холмов, начинавшихся в полу-лье от крепостных стен Каркассона. Нещадное летнее солнце нагревало верхушку башни, делая нахождение на ней, вне небольшого караульного навеса, просто невыносимой пыткой. Тем не менее, сенешаль простоял на ней больше часа, неотрывно следя за узкой полоской пыли, постепенно исчезавшей за горизонтом. Его губы что-то беззвучно шептали, он молил Господа, веря всей душой, что, возможно, кому-нибудь из крестоносцев все-таки удастся спастись.
Ги-младший, все еще сомневаясь в словах своего отца, сказанных им о несчастной, как казалось сыну, сироте Флоранс, шел по улице нижнего города в направлении большой церкви. Мысли его смешались, он с трудом переваривал страшную действительность, пытаясь найти хотя бы какую-нибудь маленькую зацепку в оправдание Флоранс, к которой успел привязаться за короткое время их постоянного общения. Ему казалось, что отец, все-таки, ошибается. Ну, не может такая красивая девушка с чистыми, огромными и искрящимися глазами быть тем хладнокровным и подлым шпионом, который обрек на смерть предыдущего сенешаля Каркассона, выведывал тайна передвижения войск и, наконец, заманил в ловушку и обрек на верную смерть отряд итальянцев, ушедший в аббатство! Ги вышел на площадь и только сейчас обнаружил, что размышления завели его к собору. Он перекрестился и уже вошел в большие двери церкви, когда краем глаза увидел знакомый силуэт девушки. Ги развернулся и побежал за ней.
Несмотря на жару, незнакомка была в легком длинном плаще, капюшон был накинут на ее голову, почти скрывая лицо девушки. Он догнал ее и, положив руку на плечо, и воскликнул:
– Флоранс? Это вы, простите за бестактность…
Девушка резко обернулась. Ги увидел ее бледное лицо, дрожащие губы, промелькнувшие из-под капюшона. Флоранс вскрикнула и побежала от него, пытаясь скрыться среди толпы горожан в узких улочках нижнего города. Рыцарь быстро догнал ее и, развернув к себе лицом, спросил, сбрасывая с лица девушки капюшон:
– Чего ты испугалась? Это же я…
– Ты пришел за мной?.. – каким-то мертвым голосом спросила она. – Ты наслушался непонятно чего и решил…
– Нет! Что ты! Я еще ничего не решил… – растерялся рыцарь, поддаваясь видимой наивности девушки. – Я просто хотел тебе сказать, что сегодня или завтра в Каркассон приедет одна монахиня, ты должна ее помнить. Она была твоей воспитательницей в детстве…
Флоранс побледнела, но собралась с силами и, успокоившись, произнесла:
– Господи, счастье-то, какое…
Рыцарь обрадовался, он подумал, что его отец, все-таки, ошибся, считая ее главарем шпионов. Он представил, как расскажет отцу о ее реакции на известие, попробует передать словами все эмоции и чувства, которые он испытывает к несчастной сироте. В конце концов, он признается отцу, что давно любит ее и попросит соизволения жениться на ней, благо, что земель у семьи предостаточно, а род де Леви не беден. Пусть кто-то другой женится на дочери графа де Фуа! Пусть! Лишь бы он и Флоранс были счастливы…
– Я была в церкви. – Ответила девушка. – Молилась Господу…
– Пойдем в замок, Флоранс, – сказал рыцарь, беря ее за нежную руку, оказавшуюся до странности холодной, – мы придем к отцу и упадем ему в ноги. Я стану молить его о снисхождении к нам и благословении нашего брака!..
Рыцарю показалось, что девушка улыбнулась. Он не смог разглядеть улыбку, более похожую на оскал смерти или улыбку змеи. В эти минуты ему казалось, что счастливее него никого нет на всем белом свете.
– Ты так полагаешь? – Тихо спросила она, пряча лицо под капюшоном. – Ты хочешь жениться на мне? На сироте?..
– Да, милая моя… – он повернулся к ней спиной и, взяв ее за руку, повел к цитадели. – Мы сейчас идем к моему отцу.
Флоранс тихо высвободила вторую руку, в которой страшным и холодным блеском сверкнуло тонкое и длинное лезвие кинжала, и быстрым, но верным и точным движением всадила его в бок юноши.
– А-а-а… – застонал Ги и привалился к стене дома. Его глаза наполнялись каким-то туманом, тело становилось ватным и слабело с каждым ударом его крепкого молодого сердца. Он сел на землю и, теряя сознание, увидел, как Флоранс, или как там ее звали на самом деле, быстро спрятала кинжал под плащом, склонилась над ним, сорвала перстень с пальца его руки и скрылась в людском потоке, идущем от базарной площади к Тулузским воротам крепости. Возле ворот уже скопилось много повозок и людей, желавших выехать из города после утренней ярмарки. Флоранс рассчитывала затеряться в толпе и выскользнуть из города. Он закрыл глаза и медленно погрузился в небытие, охватывающее его молодой организм своими тонкими, но крепкими путами…
Каркассон. Цитадель. Дом сенешаля. Спустя час.
– Мессир! Мессир! Ваш сын ранен! – Слуга распахнул дверь комнаты сенешаля и упал на колени, обливаясь слезами. – Только что его принесли наши люди! Он лежал возле стены одного из домов, что в нижнем городе…
Ги де Леви вскочил с кресла, отбросил пергамент с текстом допроса пленных катаров и выбежал в коридор, по которому слуги осторожно несли тело его сына, потерявшего сознание и много крови. Он подбежал к ним и, обняв руками, бледное лицо Ги-младшего, стал трясти его, пытаясь привести в сознание:
– Сын! Ги! Родной мой! Очнись! Ради всего святого! Открой глаза!..
Один из рыцарей осторожно отнял его руки от лица бесчувственного сына и сказал:
– Сеньор, мы уже послали за докторами! Наши люди обегали уже всех в городе, даже евреи пришлют своего целителя, лишь бы ваш сын и наследник остался в живых…
Сенешаль закрыл лицо руками и застонал, проклиная себя за то, что взял сына в этот жуткий и страшный Каркассон, в эти Богом проклятые земли Юга Франции.
– Ваша милость, будем молиться, чтобы он спасся… – прошептал рыцарь, пытаясь поддержать сенешаля за плечи. – Слава Богу! Вот уже и первые лекари!..
Ги де Леви отнял руки от лица и увидел трех лекарей, одетых в еврейские одежды, подбежавших к его сыну и начавших осмотр тела и раны. Он о чем-то тихо переговаривались на своем родном языке, сокрушенно покачивая головами и цокая языками.
– Ну, инородцы, есть ли надежда? – спросил он у еврейских лекарей, с трудом сдерживая свой гнев, готовый выплеснуться на ни в чем неповинных докторов. – Отвечайте, как перед ребе в синагоге!..