Открытое окно

– Почему вы считаете, что… именно через сорок пять минут?

– Потому что кукушка кукует каждые четверть часа.

– И что тогда?

– Тогда я встала, накинула халат… – Она подошла к двери напротив и нажала на ручку.

Мы очутились в небольшой, безвкусно обставленной комнате вдовы. Прежде я не бывал здесь. В открытое окно долетал гомон птиц, обклевывавших в соседнем саду черешню.

– Хозяйка лежала вот так, ее голова свешивалась на пол, – показала мне наследница и стала всхлипывать. – Я взяла ее за руку. Но она уже… была мертва…

Наследница расплакалась. Я оглядел комнату, посмотрел в окно, чтобы выяснить: можно ли залезть сюда по водосточной трубе. Это было почти невозможно. Версию, будто кто-то забрался сюда извне, чтобы отравить вдову, следовало отбросить. Впрочем, сотрудники лаборатории уже выяснили, что на водосточной трубе нет никаких следов.

– Это вы открыли окно или оно было открыто?

– Нет. Это открыли ваши люди, которые искали следы…

– А дверь на лестницу?

– Она была закрыта на замок и на цепочку, я открыла ее, когда пошла в комиссариат.

– А окна в кухне и в комнате, где находится коллекция?

– Оба окна были закрыты.

– Рассказывайте дальше… Значит, вы увидели, что хозяйка мертва. Ночной столик возле кровати выглядел так же, как сейчас, или на нем что-то стояло?

– Ничего не стояло. Я испугалась и выбежала отсюда, чтобы осмотреть шкаф.

Речь шла о шкафе, где хранились марки.

Мы вернулись в комнату, где я начал допрос.

– Нитка была на месте, как и сейчас. Пожилой человек в спортивных брюках, что приезжал утром, – она имела в виду полковника, – не велел открывать шкаф… Ну, я как была, в халате, тут же побежала в комиссариат.

Последние слова она произнесла, встав на колени и заглядывая под шкаф.

– Да, нитка цела… Это придумала хозяйка: привязать ниткой дверцы шкафа к булавке, воткнутой в пол… Чтобы потом не нужно было проверять альбомы, ведь мы обе часто уходили и квартира оставалась пустой.

Она поднялась с пола, подошла к письменному столу. и села в кресло точно так, как это делала покойная вдова. Зазвонил телефон.

Это был НД.

– Сообщаю первые результаты вскрытия. Следы укола отсутствуют. На этот раз яд был введен через рот. Состав яда пока не определен. – Отправляйся, как тебе сказал старик, по следу Посла. Звони из города, я буду у себя в лаборатории. Следует проверить, не совершено ли в связи с убийством новой кражи. Не думаю, чтобы убийцей была наследница, – закончил НД и положил трубку.

Я снова сел в кресло и взглянул на ссутулившуюся наследницу.

– Вашей хозяйке в последнее время не делали уколов?

– Нет. Она чувствовала себя хорошо. Ей не нужны были ни лекарства, ни уколы.

– А может, она испытывала жажду и пила воду вечером или ночью?

– Нет. Я знала бы об этом.

– Вам, конечно, известна ценность коллекции?

– О-о, это… очень ценная коллекция, – услышал я в ответ.

Таким же тоном превосходства и своеобразной гордости говорила о коллекции вдова.

– А о завещании вы действительно до сих пор не знали?

– Нет. Я всегда думала, что умру первой. И этот вопрос меня не интересовал.

Я разговаривал теперь с человеком, равным мне по уровню культуры, в ней нельзя было уловить отсталости домработницы.

– А вы… умеете делать уколы?

– Нет. Почему вы об этом спрашиваете?

– Почему – это мое дело… Не выходила ли ваша хозяйка вчера после обеда или вечером из дому?

– Кажется, ходила в кафе… После того как убили нашего хозяина, она иногда ходила в кафе пить кофе.

– В какое кафе?

– Не знаю. В разные. Здесь. В центре. В Северном и Южном районах.

– Могла ли она там с кем-нибудь встретиться? С каким-либо знакомым?

– Не знаю. Скорее всего, нет.

Не задавая больше вопросов, я попросил, чтобы она сняла нитку и вместе со мной посмотрела альбомы.

Просмотр, занявший почти час, не выявил новой пропажи. Все было в том же состоянии, как и при жизни вдовы, до моего отъезда в ГДР. В сомнительных случаях мне помогала опись, составленная с помощью вдовы, неожиданно явившейся второй жертвой преступника.

Часы прокуковали половину девятого. Комендант комиссариата сообщил мне по телефону, что где-то в пригороде разыскали племянницу наследницы.

– Девка – что лошадь норовистая, да еще упрямая. Требует от меня объяснений. Я ничего ей не сказал, чтоб она тебе не мешала с расспросами.

Я уже заканчивал разговор с наследницей и попросил прислать к ней племянницу.

– Не забывайте, пожалуйста, что, согласно закону, коллекция является предметом наследования. Поэтому прошу ничего не обменивать и не продавать. Сейчас придет ваша племянница. О времени похорон вам сообщат.

– Спасибо, – ответила она устало.

Шагая к площади Коммуны, я думал:

«В принципе убийство вдовы могло быть совершено или Послом, или наследницей. Последняя имела бы для этого даже больше оснований: только теперь она почувствовала себя человеком. В доме прислуге достается больше от хозяйки, чем от хозяина. Кроме того, именно она является наследницей. Но всплыло дополнительное обстоятельство: отравление ядом наталкивает на мысль, что наследница связана с Послом! Так или иначе, вывод один. Нет смысла заниматься наследницей, раз у нас уже есть какие-то данные о самом После. Ведь все говорит о том, что вскоре мы его изобличим. Может показаться, что наследница ни о чем не энает, а Посол договорился с вдовой встретиться в кафе и, опасаясь разоблачения с ее стороны, подсыпал ей медленно действующий яд. Если добраться до Посла, то это автоматически решит вопрос о виновности или невиновности наследницы…»

Обдумывая различные версии, я сел в автобус и, согласно указанию полковника, направился в сорок первое почтовое отделение.

По словам подлинного доктора Кригера, с момента ликвидации почтового ящика на его имя прошел год. Но возможно, что-то осталось в памяти персонала почтового отделения? Может, по тем или иным причинам они запомнили бывшего владельца ящика?

Войдя к начальнику сорок первого почтового отделения, я случайно оказался свидетелем заинтересовавшего меня разговора начальника с одним из практикантов.