Близнецы по разуму

Бежать Лера не пыталась. Пробовать добраться до первого этажа, вломиться к Коле? Нет, не успеет. Еще и подставит друга детства, если каким-то чудом добежит. Человеку с фангом не тягаться в скорости. В квартире, у двери которой она сидела, никто не жил, а жил бы, вряд ли открыл. Хозяева квартир на четвертом и третьем этажах сдавали комнаты в аренду от случая к случаю. На остальных надежды тоже никакой. Высадить же железные двери и укрыться в пусть пустующем, но человеческом жилище, в которые ни один фанг не зайдет без разрешения, Лера не сумела бы при всем желании. И взломать тоже не выйдет: она не медвежатник, она за компьютером сидит и следит по спутнику за всякими разностями, творящимися на Земле-Варе!

С жестяным звоном один из серпов полетел вниз по лестнице. Убийца отхватил защитнику косу вместе с вплетенным в нее оружием. Лера подобрала серп, другой рукой вытащила из кармана собственный нож — выкидной, недлинный, но с посеребренным лезвием и рукоятью — тварь долго скулить будет! Еще один серп ударил убийцу в бедро, но фанг, казалось, не ощутил никакого дискомфорта. Лишь на миг тень, скрывавшая его лицо, исчезла. Лере хватило мига запомнить, однако для того, чтобы описать его Киру, следовало для начала как-то выжить. Выжить, встретившись с этим хищником лицом к лицу, иначе шанса не будет: он попросту ударит в спину.

Снова жестяной звон: убийца лишил защитника еще одной косы, оставшиеся волосы намотал на кулак, оттянул, заставив открыть шею. Ждать дальше было нельзя: сейчас налакается сангри и спастись от него, не говоря о том, чтобы остановить, станет невозможным.

«Ненавижу!» — Лера кинулась вперед, не составляя плана, до конца не осознавая, что она делает и почему не встречает ни малейшего сопротивления. Серп вошел под лопатку, посеребренное лезвие, стоило твари обернуться, ударило в правый глаз, утопнув по рукоять.

Рева Лера не услышала, хотя, скорее, попросту не осознала. Ее подхватило, закружило, будто исполинской морской волной, понесло куда-то вверх и… очень аккуратно опустило на коврике возле двери ее собственной квартиры.

Ключи сами прыгнули в ладонь. Замок щелкнул. Порог отделил ее от всего остального мира. Однако закрывать дверь Лера не стала. Кир мог сколько его душе угодно разглагольствовать о чувстве благодарности, на котором фанги ловят глупых людей, это было только его дело, как дело Леры позвать.

Убийцы видно не было, вероятно отступил, ушел или затаился, пережидая, когда затянется рана. Серьезная — Лера могла собой гордиться, пусть в удачном спасении немалый вклад ее защитника: наверняка, не бездействовал, когда она напала со спины.

— Кто ты?..

Фанг, не оборачиваясь, мотнул головой. Он застыл статуей на лестничной клетке, слегка опираясь на балясины бедром, руку держа возле бока. Косы некогда достигавшие щиколоток, лишились двух третей длины. Иссиня-черная волна спускалась на плечи, обнимая их едва-едва. На полу разлилась целая лужа ярко-алой, чуть светящейся фангской крови. Вернее, сангри.

— Кто ты? — повторила Лера. — Назовись!

— Закрой дверь! Звони брату! — говорил он спокойно, легко, по-человечески, не допуская в голос свистяще-шипящих или рычащих нот, но напряжение все равно слышалось. — Пожалуйста, поторопись.

— Иди сюда.

Он снова помотал головой, едва заметно покачнулся.

— Быстро! Как тебя зовут?!

К счастью, этот конкретный фанг не оказался ни идиотом, ни героем, решившим смело, но по-кретински истечь сангри возле ее двери.

— Ки-И-ас гран-Эльдин, — произнес он после секундной заминки.

Глава 17

— Пришел?

«Нет! Приплыл, приполз и прилетел», — подумал Кир.

Отвечать вслух он счел лишним: ни к чему реагировать на бессмысленные вопросы. К тому же, если их задает неприятный во всех отношениях собеседник. К которому Кир пришел… Почему и зачем? А вот здесь он и сам терялся. Желания разговаривать с Пашей он точно не испытывал. Верить, будто именно Паша способен поведать ему некую страшную тайну, касающуюся личностей стрелка, донора, их сообщников и места, где они дружно скрываются. Да ну! Это же Паша: бывший мажор с понтами, которые ничем не подтверждены, трус, бездарь, нацист.

И все же Кир был здесь. Поскольку, зная Пашу, не сомневался: тот станет топить подельников и рассказывать о том, о чем не только знает наверняка, но и мельком слышал. Пашу сама мысль о том, что кто-то избежит наказания, когда как сядет он, душила почище удава-людоеда.

Паша сидел в гордом одиночестве в камере, которую некто посторонний счел бы комнатой отдыха для сотрудников. Обстановка, если не учитывать отсутствие окон, соответствовала гостиничному номеру эконом-класса гостиницы не самой плохой руки. В распоряжении задержанного находилась кровать, тумбочка, стол и стул, за еще одной дверью скрывался совмещенный санузел со всем необходимым. Однако язык не поворачивался сказать, будто Паша хорошо устроился. Тем более Кир знал, что помещение это — идеальная клетка, созданная для буйных фангов в те времена, когда руководство еще не отказалось от идеи хватать отступников и стайров.

— Бить будешь?

Кир приподнял брови, все еще не произнося ни слова.

Помещение имело отличную звукоизоляцию, в нем велась постоянная видео-запись. Вот только останавливала от рукоприкладства Кира отнюдь не она, а банальная брезгливость. Об таких задержанных руки марать — последнее дело.

Вадим рассказывал: Паша просил, даже требовал позвать его несостоявшуюся жертву, еще находясь в КПЗ людского отдела. Когда его повезли в фангский, едва не прыгал от радости. Хотел попробовать договориться? Поторговаться? Вряд ли полагал, будто Кир спустит ему эту выходку, впрочем, от подонка следовало ждать и этого.

— Ну да… — понял по-своему его молчание Паша. — Ты ж у нас весь такой… герой.

— Я рук стараюсь не марать, — все же произнес Кир, иначе подследственный мог свернуть не туда и понести лишь ему известную чушь.

— Служил бы ты в полиции, будь так.

— А у меня повышенная чувствительность к несправедливости, — Кир поискал взглядом куда бы сесть, направился было к столу, но вспомнил сцену в своем кабинете и решительно повернул к стулу.

— Смешно! Жажда справедливости у него. И потому с фангами спутался?

— Не без этого.

Паша прошипел какое-то ругательство. Только Кир плевать хотел на его мнение даже не с Останкинской телебашни, а с орбиты. В мире существовало поразительно мало людей, к которым Кир прислушивался. Одной из них была Лерка, следующими — Василь Дмитрич и Виктор Викентьевич. Все утверждали, что с некоторыми фангами дело иметь стоит; в отличие от многих людей, с которыми и на одном поле по нужде присесть и то противно.

— Ты поосторожнее: чуЙство справедливости, наиболее сильно выраженное по утрам, с постоянным ощущением вины или обиды, сочетаясь с тяжестью в груди, может быть проявлением депрессивного состояния, — пробормотал Паша и сам же захихикал собственной шутке.

— Не дождешься, — Кир не собирался смеяться над его шутками, тем более несмешными.

Тому, кто чуть не умер, депрессии нестрашны. Поскольку живет, зная, как может быть иначе, и не страдает дуростью по надуманным поводам.

— А если обостренное чуЙство справедливости наблюдается как черта характера еще с детского и подросткового возраста, — не отставал Паша, — сохраняясь всю жизнь, то говорят об «акцентуации» характерологических черт личности, — блеснул он эрудированностью. — Че смотришь? Может, я на психолога хотел…

— Хорошо, что не стал. Так выпьем же за тех, кто очень хотел, но так и не сумел, — откуда он подцепил этот тост, Кир не помнил, но сейчас он очень неплохо лег на язык.

— Издеваешься?

— Издеваюсь, — не стал скрывать Кир.

— И не совестно тебе? Мало отца засадил, теперь еще и меня!

— Нет. Я давал тебе немало шансов, но, видимо, ты из тех людей, которые не умеют и не собираются начинать думать.

Паша выглядел паршиво. Бледный, осунувшийся, с красными припухшими глазами, весь какой-то дерганный, резко оборачивающийся на всякий шум, якобы слышавшийся из коридора. Как наркоман. За тем лишь исключением, что Паша не принимал наркотики. Наркоманы долго не живут, а Паша хотел протянуть подольше и слишком боялся за собственную шкуру.