Страница 7 из 13
История средневековых государств Дальнего Востока давно уже занимает исследователей. И один из наиболее сложных вопросов, связанных с ней, — о происхождении и исторических корнях этих государственных образований, возникших и развивавшихся в одно время с Киевской Русью.
Некоторые из крупных исследователей прошлого, например Палладий Кафаров, связывали возникновение Бохайского королевства и империи чжурчженей Цзинь с влиянием соседних стран, где рано возникло классовое общество и государственность.
Однако, с марксистской точки зрения, классовое общество и государство возникают не под влиянием соседей или в процессе завоевания, а в результате закономерностей прогрессивного развития производительных сил и общественных отношений внутри данной страны.
И эта материалистическая точка зрения блестяще подтверждается археологическими исследованиями на территории, где существовал Бохай и возникло государство чжурчженей.
С самого начала местные государства испытывали, конечно, разнообразные и порой мощные влияния извне. Но само государство выросло здесь не под влиянием какого-то импульса или внешнего толчка, а развивалось в силу внутренних потребностей общества. Как мы видели, коренные народы Амура и Приморья накопили большой исторический опыт, достигли значительных успехов в развитии своей материальной культуры еще в каменном веке, задолго до возникновения Бохая и государства Цзинь. И этот опыт явился основой их дальнейшего развития от первобытной общины к государству. Развитое специализированное рыболовство амурского типа в низовьях Амура и первобытное земледелие — таковы прогрессивные перемены в развитии производительных сил населения нашего Дальнего Востока, которые не могли не сказаться на его дальнейшем развитии и явились стимулами к еще более важным новым переменам в его жизни, в общественных отношениях. Нельзя отрицать, конечно, и прогрессивного влияния взаимодействия дальневосточных племен, с их соседями, как близкими, так и более далекими. Племена эти не «варились в собственном соку». Они многое получали извне и, в свою очередь, давали другим. И этот обмен культурными достижениями стимулировал более быстрый рост культуры тех и других. Так, уже на самом раннем этапе каменного века Приморья, известном нам сейчас (памятники типа Осиновки около Уссурийска), в каменном инвентаре обнаруживаются черты культуры, сопоставляя которые, можно совершить неблизкий путь до Бирмы и Северной Индии. Во всяком случае, широкое распространение оригинальной техники отесывания целых галек — «галечной техники» невозможно было без столь же древних, как и широких по масштабам конкретных этнических связей. Последним и совершенно неожиданным отголоском этих связей являются галечные орудия, найденные в неолитических поселениях на Среднем Амуре, на стоянках в устье речки Громатухи и у деревни Сергеевки, а также в бассейне Онона. Эти инструменты из целых галек, отесанных вдоль краев с одной только стороны, являются точными копиями таких же странных орудий из мезолита Вьетнама, типичных для хоабинской культуры этой страны. Как уже говорилось выше, мезолит Приморья сближается с древними культурами Японии и Аляски, а также Монголии.
Не менее наглядно видны признаки таких связей в более поздние времена. Таково, например, сходство обряда погребения костей в двойных урнах, соединенных горловинами. Его соблюдали в Индокитае, Корее, Японии и на Амуре у Хабаровска. Об этом же говорит и сходство бронзовых мечей с реки Майхэ с древнекорейскими и японскими эпохи яей, удивительная близость узкогорлых сосудов с блюдовидными венчиками на Дальнем Востоке к сосудам, характерными для той же культуры яей в Японии.
Вместе с тем, хотя кое-где имело место взаимопроникновение не только отдельных культурных элементов, но даже и целых культур, факты свидетельствуют не о каком-то исключительном или преобладающем влиянии одного мощного культурного центра. Налицо нечто совершенно иное: синтез разнородных по происхождению черт, качественно новый сплав местных и пришлых признаковые менее важно и то, что в процессе культурного обмена и контактов особенно рельефно выступают самобытные, неповторимые черты культурного коренного населения Дальнего Востока. Самобытность культуры дальневосточных племен, ее независимость и самостоятельность, «культурная суверенность» этих племен в ходе тысячелетий обнаруживаются во всем — в образе жизни и в ведении хозяйства, в типах орудий труда и в орнаментике.
Среди орудий труда выделяются, например, неолитические рыболовные снасти Амура. В то время как в Сибири и в Америке ловили рыбу при помощи рыбок-приманок, здесь уже в каменном веке изобрели блесну. Ярким примером суверенности в искусстве может служить орнамент «амурская плетенка», который сам по себе уже стал признаком оригинальной культуры.
Столь же своеобразны удивительные наскальные изображения в долинах Амура и Уссури. Вместе с замечательной неолитической орнаментикой на сосудах петроглифы Дальнего Востока свидетельствуют, что на берегах Амура находился мощный источник своеобразной художественной жизни и культуры, существовал свой художественный мир.
Новый, крупный этап в истории культуры дальневосточных племен начинается с появлением у них первых металлических орудий труда.
Прогрессивное развитие хозяйства, в особенности земледелия, всюду в истории связано с внедрением металла, и в первую очередь железа. Железо революционизировало жизнь древнего человека, стимулировало прогресс не только в области экономики, но и в области общественных отношений. Оно, по выражению Ф. Энгельса, сыграло свою революционную роль в истории. Такую же роль сыграло внедрение металла и на Дальнем Востоке. Распространение бронзы и железа в этом районе было, однако, своеобразным, особенно если сравнить с тем, как шел этот процесс по соседству, в Сибири.
Его первая отличительная черта заключается в том, что новый металл (железо), судя по результатам радиоуглеродного анализа угля, взятого из поселения в пади Семипятной, появился в Приморье много ранее, чем можно было предполагать — не в I–II веках до н. э., а в X—XI веках до н. э., а может быть, еще раньше.
Можно думать, что железо пришло на наш Дальний Восток из Малой Азии от хеттов, через Индию или Тибет, может быть, через Монгольские степи.
Вторая особенность этого процесса состоит в том, что хотя железо здесь и опередило бронзу, но при этом не вытеснило ее. Оно, по-видимому, получило распространение столь быстро и внезапно, что рядом с железными и бронзовыми орудиями еще долго употребляли шлифованные каменные топоры и тесла. Если бы на полуострове Песчаном вместе с многочисленными топорами и наконечниками стрел не были обнаружены железные кельты, это поселение пришлось бы отнести к неолиту, а не к железному веку. Что касается соотношения бронзы и железа, то, как это было и в соседней Маньчжурии, в середине железного века (V–IV века до н. э.) оружие здесь выделывалось из бронзы, а земледельческие орудия (кельтовидные тесла) из железа. Об этом свидетельствует погребение с бронзовым оружием и каменными топорами, найденное на Голубиной сопке в долине реки Майхэ, и находка в поселении у хутора Патюкова, вблизи города Артема, обломков бронзового клинка, такого же сосуда, и единственного в своем роде слитка олова.
Эти находки заставляют применять к Приморью обычные в археологии для того времени (конец II и начало I тысячелетия до н. э.) термины «бронзовый» и «железный век» только условно, не так, как в соседних степях и в таежной зоне Сибири.
На Амуре, тем не менее, как показали находки в Кондоне и на реке Эвуре, а также у Благовещенска, культура бронзового века все же существовала. Население этого таежного района проходило тот же путь развития, что и в соседних таежных областях Сибири: от камня к бронзе, от нее — к железу.
В другом поселке на крутом левом берегу Амура вблизи Амурского санатория в городе Хабаровске при раскопках найдена небольшая, но крайне интересная коллекция глиняных изделий-моделей, передающих формы реальных бытовых предметов. Может быть, это были шаманские принадлежности — амулеты или культовые изображения. Может быть (и это всего вероятнее), перед нами игрушка древнего мальчика. Но, независимо от их конкретного назначения, эти вещи дают возможность судить о том, что вообще трудно представить по обычному материалу, которым располагает археолог, об этнической принадлежности обитателей мертвых поселков раннего железного века в долине Амура. Перед нами в одной из землянок лежали модели трех бытовых предметов, изготовленных из глины, — защитного щитка для стрельбы из лука, лодки и детской колыбели. И все эти три предмета несли на себе четкий отпечаток определенной этнической культуры, в недрах которой они возникли и «индикаторами» которой являются. Эти вещи, как показатели этнической принадлежности, по-своему не менее выразительны, чем, например, орнаментальные мотивы и композиции. Они характерны для культуры определенного типа — лесных охотников Сибири. А среди них они более всего типичны для коренных племен Восточной Сибири — тунгусских племен, распространенных от Амура до Енисея. Защитными щитками, как найденный на поселении у Амурского санатория, только лишь костяными или металлическими, до недавнего времени пользовались стрелки лесных племен Сибири и Дальнего Востока.