Порочное полнолуние

Тону в холодном ужасе, когда слышу за спиной шуршание ткани и размеренное дыхание. Нагнал! Всхлипываю, и меня валят на мягкую траву. Изнутри рвет страхом и запертыми визгами. Только в кошмарах так терзают немые вопли и липкое отчаяние.

А, может, это очередной кошмар? А если и Боб с вином и прогулкой мне приснился? Ну, или же я сейчас ловлю галюцинации в психиатрической больнице под волшебными укольчиками и убегаю на самом деле от санитара. И он ничего плохого не подразумевает под яростной погоней, а лишь хочет помочь, чтобы я себе не навредила.

— Какие мы резвые! — хохочет Чад надо мной и вжимается пахом в ягодицы.

Чувствую его стояк и, взбрыкнув под мужскими руками, бью затылком о нос. Хруст костей, утробный рык и отползаю в сторону отшатнувшегося Чада. Вскакиваю на ноги, и мужчина с ворчанием подхватывает меня на руки и закидывает на плечо:

— Сучка.

— Пусти… — сдавленно прошу я, и получаю тяжелой ладонью по заднице.

А потом еще раз. Больно, и не вырваться из крепких и сильных рук. Вместо криков булькаю.

— Поздно дергаться, Полли, — шипит и тащит к машине, за рулем которой в ожидании сидит скучающий Крис.

— Почему? — бью слабыми кулачками по спине.

— Потому, — открывает дверцу и буквально швыряет в салон на заднее сидение, сверкнув глазами.

В истерике нахожу рычажок и в отчаянии дергаю его.

— Она мне нос сломала, — жалуется Чад молчаливому Крису и ныряет в салон.

Забиваюсь в угол и в изумлении наблюдаю, как он с хрустом резко вправляет нос одним уверенным движением. Губы, борода и шея залиты кровью.

— Отпустите меня…

— Нет, — холодно отвечает Крис, глядя в зеркало заднего вида. — Полли, возьми себя в руки.

Да хрена с два я возьму себя в руки! Меня похитили среди бела дня и увозят в неизвестном направлении. Вновь дергаю ручку, а затем с криками, что, наконец, вылетают из меня потоком, бью кулаками по стеклу.

Чад рывком тянет к себе и въедается в губы, стиснув в пальцах левый сосок. Искра боли ныряет в мышцы и пробегает по позвонкам. Замираю под жадными губами и наглым языком, что ворочается в моем рту, и жалобно всхлипываю. Ноги тяжелеют от волны жара.

— Рот на замок, — Чад вглядывается в глаза. — Ты меня услышала?

Сглатываю соленую от крови слюны. Кивает и разжимает пальцы. Охаю и накрываю ладонью горящую болью грудь, скосив взгляд на Чада, который вытирает платком лицо и бороду и распускает волосы. Вьются легкими и небрежными волнами.

— Ни за одной сукой я так не бегал, — откидывается назад и разминает шею.

— Ага, — Крис недовольно смотрит на дорогу, — а еще мы убили смертного, но это так мелочи.

— Насчет этого у меня нет никаких сожалений. И да, убил его ты. Я, так, покусал ласково. До костей.

— Не смог сдержаться, — Крис ухмыляется уголками губ.

Перевожу взгляд с одного мужчины на другого. Холодно, и меня трясет мелкой дрожью. Это их голоса преследовали меня во снах и звали во тьму, которая шумела листвой и оглушала волчьим воем.

— Кто вы такие? — едва слышно спрашиваю я.

— У тебя три попытки, — Чад чешет бороду.

Молчу. Нет. Я не буду говорить вслух жуткую догадку. Чад поворачивает ко мне лицо, и темная радужка его глаз меняет цвет на желтый. На меня смотрит зверь в человечьем обличии.

— Ну? — он вскидывает бровь. — Твой ответ, Полли?

Икаю от испуга и прикрываю рот ладонью. Помнится, я однажды в колледже читала романчик про оборотней сомнительного содержания: каждой главе похотливые кобели в разных позах сношали героиню. И, похоже, меня ждет та же участь: в глазах Чада вижу тень похоти.

— Вас не существует, — шепотом отвечаю я. — Вас выдумали.

— Слышал, Крис? — Чад ухмыляется, всматриваясь в мои глаза. — Нас не существует.

— Мне снится очередной кошмар, — отворачиваюсь от него и скрещиваю руки на груди.

Стискиваю до скрежета зубы и зажмуриваюсь. Сейчас я открою глаза и очнусь под теплым и уютным одеялом.

— Что ты делаешь? — насмешливо интересуется Чад, когда я в третий раз широко распахиваю ресницы.

— Я должна проснуться!

Вновь смыкаю и открываю веки. Я все еще в машине, что мчится по трассе прочь от пригорода. Крики мне не помогут. Дверца заблокирована, а драться с Чадом бессмысленно: он раза в два больше меня.

— Что вам от меня надо? — сглатываю горькую от страха слюну.

Стискивает до боли запястье и прижимает ладонь к паху. Очень внушительный и твердый намек. Меня встряхивает паникой, когда в памяти всплывает видение, во тьме которого Чад пожирает мой рот поцелуями. Я будто вновь чувствую его нетерпеливый толчок, и он выдавливает из меня глухой стон.

Я была в объятиях двух мужчин. Я помню их руки, что ласкали тело, алчные губы и шепот, который спрашивал, согласна ли я стать Бесправницей. И я помню громкий ответ, пропитанный густым желанием и дрожью подкатывающего экстаза.

Страх под взглядом желтых глаз тает, обнажая то, чего я не хочу испытывать к жестокому и кровожадному чудовищу, что прячется под личиной человека. Я улавливаю терпкие и мускусные нотки вожделения, и этот запах путает мысли и кружит голову желанием подчиниться воле Чада, который с нажимом проводит большим пальцем по моим губам.

— Порадуй своего хозяина.

Глава 7. Бесправницы не задают вопросов

Чад пробегается пальцами по щеке и повторяет просьбу порадовать его. Я знаю, чего он хочет, и его удовлетворит вовсе не шутка. Он хочет мои губы и язык, а я, подчинившись густым и пряным феромонам, желаю его члена. Скромность и стыд тают с каждой секундой и я тянусь руками к ширинке Чада.

Где-то там на краю сознания часть меня стыдливо краснеет, с визгами сопротивляется, но я вынуждена подчиниться чужому желанию, которое врастает меня тонкими нитями и лишает воли. Пять минут назад я в ужасе убегала от Чада, а сейчас я хочу доставить ему удовольствие. В этом и был смысл его погони: нагнать и насладиться добычей.

Расстегиваю молнию и юркаю ладонью в брюки. Растворяюсь в теплом и влажном поцелуе, сжав пальцы на твердом, как камень, естестве Чада, который пропускает мои волосы через пятерню и через секунду увлекает к паху.

С готовностью продажной шлюхи и сиплым стоном смыкаю губы на подрагивающей головке. Меня всю трясет от вожделения, и в черном пламени безумия жадно заглатываю член Чада до половины. Даже при всем желании я не смогу его принять полностью. Головка касается корня языка, и меня схватывает слабый рвотный рефлекс. Сглатываю и вновь бегу губами по стволу желанного члена.

Чад неторопливо поглаживает меня по затылку, перебирая волосы и тяжело дышит. Через несколько махов, он ласково, но требовательно давит на голову, вынуждая нырять лицом глубже. Истекаю густой слюной, захлебываюсь в мычании и темном вожделении. Хочу этот скользкий и толстый агрегат почувствовать внутри себя.

Чад повелительно и молча убирает мою руку, что кулаком ограничивала глубину движений, и шепчет, какая я умница. Воодушевленная похвалой, ускоряюсь, с нажимом лаская шелковую и гладкую головку, которая неожиданно и грубо проскальзывает за гланды, распирая мягкие ткани и хрящи. Болезненный спазм прокатывается по глотке, и Чад громко стонет, вжимая мое лицо в пах.

Хочу вырваться, но безжалостный Чад, дергает бедрами, прорываясь сквозь мычание и судороги. В рот и глотку будто запихали деревянную биту. Задыхаюсь, непроизвольно сглатывая, и чувствую, как хрящи с едва уловимым хрустом расходятся под уверенными толчками.

— Глотай сучка, — рычит Чад.

Вязкое и теплое семя обжигает слизистую мягкими спазмами, что отдаются болью и паникой, и стекает по пищеводу. Чад крепко удерживает голову, наслаждаясь моими конвульсиями. В глазах темнеет, и он рывком дергает за волосы, с влажными звуками выскальзывая из рта. С кашлем и хрипами падаю на колени Чада, заливая вспененной слюной его брюки. Делаю несколько судорожных вздохов, и растекаюсь под одобрительными поглаживаниями тряпичной куклой.