Порочное полнолуние

— Нет, — поджимаю губы.

К чему весь этот допрос? Возможно, соседи спали, а я кричала не так громко, как могла. Или они просто не успели. Я предпочитаю думать, что они временно оглохли, а не испугались и не решили отсидеться в тепле и уюте.

— Ты подтверждаешь, что Чад Ветер Ночи и Кристиан Лунный Клык явились на твой зов о помощи?

Молчу. От моего ответа зависит, останусь ли я в лесу или вернусь домой, но соврать не смогу. Священник и его мохнатые друзья сразу учуют ложь в голосе.

— Отвечай, дитя.

— Но я звала не их, — тихо шепчу я, — и не их просила о помощи.

— А это уже не важно, — хмыкает Чад и замолкает под равнодушным взглядом Священника.

Волки фыркают, неразборчиво бурчат и недовольно переглядываются. О чем-то беседуют и спорят. Крис обводит их ленивым взором и холодно интересуется:

— Нам, что, стоило позволить ей подохнуть?

Волки, уставившись на него желтыми и недобрыми глазами, глухо и согласно рычат. Им тоже не по душе происходящее. В груди расцветает надежда, что я покину лес.

— Я хочу домой, — едва слышно и жалобно говорю я священнику.

— Ты в долгу перед ними, дитя. Если они спасли тебе жизнь, то, — он пожимает тощими плечами, — ты его должна выплатить. Таковы правила.

— У оборотней альтруизм не в чести? — я криво улыбаюсь.

— Увы, — священник клонит голову набок, всматриваясь в лицо. — Они не любят и презирают людей.

Волки фыркают и слабо скалятся, подтверждая его слова. Я не прошу любви или симпатии оборотней и других чудовищ. Мне будет достаточно того, чтобы меня отпустили домой.

— У тебя есть два варианта, дитя, — священник жует тонкие губы. — Ты готова меня выслушать?

Глава 9. Выбор без выбора

Пробирает дрожь липкого страха от вопроса священника, и резко разворачиваюсь к поскрипывающей двери, чтобы затем броситься наутек. Ну его. Я не участвую в этом бедламе. Какой бы мне вариант ни предложили, каждый из них меня точно не обрадует.

— Куда?! — Чад дергает меня за запястье и заключает в тиски объятий. — Что же ты такая упрямая?

Опять вместо криков из меня льются всхлипы и скулеж. Чего вы ко мне пристали? Не просила я вас о помощи, чтобы сейчас вы требовали у меня уплату долга!

— Первый вариант, — блекло говорит священник, — уйти в рабство на год…

— Чего сразу рабство? — охает Чад, прижимая меня к себе. — Меня не устраивает такая формулировка.

— А меня вполне, — Крис хмыкает. — Что рабыня, что Бесправница — одно и то же.

— Бесправницы это Бесправницы, — Чад встряхивает меня, когда я пытаюсь осесть на пол и выскользнуть из его объятий. — Мы не держим рабов. Мы же не варвары, в самом деле, а оборотни.

— Как это не называй, — кривится Священник, — все равно это рабство.

— Сексуальное… — сипло вздыхаю я.

— Есть ли тот, кто оспорит право на тебя у Чада и Кристиана? — Священник прячет руки за спиной. — Тот, кто выйдет с ними на бой?

— А поподробнее? — цежу сквозь зубы.

Несколько из зверей фыркают и встряхивает ушами. Дело дурно пахнет. Предпринимаю новую попытку вырваться, но Чад крепко удерживает меня в стальном захвате.

— Наши мохнатые друзья очень любят побузить и им дай только причину устроить кровавую бойню, — священник оглядывается на недовольных волков. — Так ведь?

— Почему бы тебе, как человеку Церкви, не спасти несчастную смертную? — шипит Крис. — Я бы с удовольствием тебя, сука, сожрал.

— У меня нет ни сил, ни желания с кем-то из вас конфликтовать, — священник равнодушно смотрит в его лицо, а затем переводит мутный взгляд на меня. — Ну, дитя?

— Только родители.

Волки ворчат. Чад усмехается мне в висок:

— С пожилыми мы не сойдемся в поединке.

— Не такие уж они и пожилые, — вскидываюсь в его руках.

Даже будь мои родители молодыми, то не было бы у них шансов против двух оборотней. У них ни когтей, ни клыков. Тут если и оспаривать меня у оборотней, то выстрелом в голову и желательно в упор.

— Кто-нибудь еще? — священник вскидывает бровь. — Может, возлюбленный?

Ах ты, мерзавец. Даже ты решил меня унизить тем, что я одинокая и некому изъявить возмущение по поводу творящегося безумия? Да, мать твою, как-то у меня не завалялось рыцаря, который бы бесстрашно рискнул своей шкурой ради любви! Будь у меня мужик, я бы в поход не пошла, а провела бы время иначе!

Почему все считают, что имеют право на то, чтобы ткнуть меня носом в мое одиночество, в котором до недавнего времени было комфортно и спокойно. Ну, было вечерами иногда тоскливо, но печаль отступала, стоило мне хорошенько поужинать и посмотреть мелодраму.

— Тогда Церковь от моего имени подтверждает, что Чад Ветер Ночи и Кристиан Лунный Клык на взыскание долга со смертной… — священник замолкает и глядит на меня рыбьими глазами. — Как твое имя, дитя?

— Пошел ты! — в ярости клокочу я.

Крис скучающе почесывает бровь и называет мое полное имя. Священник повторяет свою ахинею про уплату долга, и волки сердито подвывают его словам. Воздух сгущается, грудную клетку спирает ужасом, и меня выворачивает вязкой слизью на пыльные туфли священника.

На короткую секунду мне кажется, что дом вибрирует тонкими нитями, что пронизывают мои мышцы и кости острыми струнами. Вскрикиваю от вспышки боли под затылком, и Крис промакивает мои губы платком.

— Лишаем тебя имени…

— Если я не вернусь домой, — рвусь к священнику, но Чад вновь ловко меня перехватывает, — пап и мама заявят в полицию! И вас всех посадят, — перевожу взгляд на волков, — всех! Уроды!

Последнее слово было лишним. Хибара полнится рыком, от которого внутренности связываются в узел страха. Различаю в волчьем ворчании “мелкая дрянь”, “приструните свою сучку”, “никакого уважения к старшим” и “наказать мерзавку”. Как-то нелогично. Это я тут жертва, которую выкрали с похорон, и наказывать стоит моих похитителей.

— Приносим извинения, — Чад тащит меня к выходу, — она еще не освоилась в новой роли.

— Твоих родителей уведомят, что ты в целости и сохранности, — священник с отвращением смотрит на туфли в слизи.

— Успокойся! — рявкает на ухо Чад.

Обмякаю от его злого приказа, и жалобно всхлипываю. Чувствую себя резиновым шариком, и которого выпустили воздух. Крис величественно кивает священнику и волкам и открывает скрипучую дверь, чтобы Чаду было сподручнее выволочь меня на улицу.

— Пусть проревется, — он аккуратной отпускает меня.

— Пусть, — соглашается Крис.

Оседаю на траву и роняю голову на грудь, проконючив:

— Отпустите меня.

— Реви, кому говорят! — повышает голос Чад. — Нам твои слезы потом будут не нужны. Только если от оргазмов.

— Фу, — поднимаю взор на бородатого бесстыдника.

И меня прорывает поток слез и криков. Не хочу я близости с монстрами и не желаю получать в их объятиях удовольствие. и ублажать их я тоже отказываюсь. Меня удовлетворит лишь ненависть, презрение и отвращение к их телам.

Мимо трусцой пробегают хвостатые Старейшины, и я раскрываю рот, чтобы обласкать их проклятиями и громкими оскорблениями, но под немигающим взором Криса ругательства застревают в глотке. Набираю полной грудью воздух, и мой вопль отчаяния летит над лесом порывистым ветром.

— Ух ты, — Чад усмехается, — какой голосок прорезался.

Без сил валюсь на спину, раскинув руки. Гляжу на белые пушистые облака и судорожно дышу. Воздух чистый, свежий и полон запахов хвои и мха.

— Слушай, тебе же хорошо с нами, — Крис наклоняется ко мне и вглядывается в лицо. — Чего ты ерепенишься?

— Вы меня силой притащили в лес и лишили на год свободы!

— Ну, планы у нас как бы поменялись, — цокает Чад. — Твой тощий дружок все карты смешал. Ты бы сама к нам пришла, но жизнь вносит свои коррективы.

— Да не пришла бы я!

— Пришла, — Крис расстегивает верхнюю пуговицу рубашки. — Сучка упрямая. Вставай.

Вот теперь они меня точно в свое логово утащат. И что станет со мной за год рабства у двух оборотней? Выживу ли? А если выживу, не сойду ли с ума? Крис протягивает руку, и зло от нее отмахиваюсь.