Страница 26 из 41
— Как ты думаешь, Мариусу сильно прилетит от Ивара? — Жрец откидывается на спинку стула и складывает ладони на животе.
— Без понятия, — прижимаю салфетку к губам.
— И сболтнет ли этот старый черт Ивару о том, что увидел в твоей душе? — переводит на меня хитрый взгляд.
Сдержанно откладываю вилку и салфетку.
— Он же в полном раздрае, — Жрец чешет щеку. — Он, конечно, обычно молчаливый, но сейчас он полон девичьих обид, которые надо обязательно высказать.
Встаю и медленно выдыхаю через нос, а затем торопливо шагаю прочь, подхватив юбку. Мариус сдаст меня с потрохами Ивару, а не желаю, чтобы перед ним раскрывали мои истинные чувства, которые я глубоко закопала в душе. И раз в Темном Чародее сквозило разочарование, то он отыскал не ненависть, не презрение и не равнодушие.
И не права я сейчас выжечь душу истериками до холодной пустыни, потому что не могу показать себя слабой. Мне бы с сыновьями скрыться от мужа и всего мира, и в какой-нибудь глуши вскрыть раны, промыть их слезами и принять реальность, в которой я обманутая жена. Тогда бы и пришло равнодушие и знание, как быть дальше.
Выскакиваю из гостиной в коридор и сталкиваюсь с Иваром, который неосознанно хватает меня за плечи, а я рявкаю:
— Пусти!
***
Темный Чародей Мариус
Кухарка Даза
Анрей и Эрвин.
Глава 40. О любви
— Пусти! — повторяет Илина, а крепче стискиваю ее плечи и вот-вот перейду на рык.
Низкий, требовательный и возбужденный. Она одновременно разъярена и испугана. Щеки тронуты румянцем, глаза горят, губы приоткрыты, а дыхание сбивчивое. Если не в лес ее сейчас утащить, то точно в спальню, а там повалить на кровать, разорвать платье и добраться до ее тела. От ее сладкого цветочного запаха темнеет в глазах.
— Ивар, пусти…
— Дети спят, — отвечаю я.
Несколько секунд молчания, и Илина шипит:
— Мне надо идти, Ивар. И мне больно.
— Ты не сможешь меня долго избегать, — вглядываюсь в глаза. — И ты моя жена…
— Иди и расслабься со своей милой чародейкой, — ей приходится встать на носочки, чтобы приблизить лицо.
— Чтобы ты мне закатила новую истерику.
— Истерики не будет, — зло щурится.
— Пожалуй, ты права, — глухо клокочу в ответ, не в силах совладать над гневом, но все же разжимаю пальцы, — и моя милая чародейка будет рада мне.
Я чувствую ярость Илины. Она пропитывает каждую ее клеточку, и она хочет сказать пару ласковых слов, но вместе этого поджимает губы и щурится. Над ее аккуратными бровками пробивается белая шерсть. Мой зверь тоже рвется наружу: мы не можем найти общий язык, примириться друг с другом, и Илина продолжает нас отталкивать и злиться.
— Вот и иди к ней, — толкает в грудь. — И где ты ее спрятал? Или гриза решила наконец не мозолить мне глаза, и в ней совесть проснулась?
— Я приказал ей уйти.
— Да неужели? Какая жалость, — с издевкой складывает бровки домиком. — Считатешь, что выгнал шлюшку свою и все будет, как прежде?
— Она должна была уйти, чтобы ты вернулась! — повышаю голос. — А ты должна была вернуться из-за наших сыновей!
— Какая прелесть! — топает ногой. — Не было бы у Энрей и Эрвина проблем с оборотом, то ты бы от меня избавился, да, чтобы тут под ногами не мельтешила? Вручил бы их ей кормилице, а после твоя ведьма стала бы им мамочкой?
— Что ты несешь?
— Такой у тебя был план?
— Да бегала бы ты тут волчицей! — обнажаю зубы с рыком. — С милой розовой ленточкой на шее! Кого-нибудь сожрала бы…
— Твою шлюху! Вот бы был славный ужин! На твоих бы глазах и задрала ее! На клочки разорвала! Вот ты ее и спрятал, чтобы чокнутая жена не навредила любимой крошке! — замолкает на мгновение и выпаливает со злостью. — Козел!
Опять замолкает и оглядывается. До меня тоже долетел смешок Верховного Жреца.
— Выгони его!
— Почему? — вскидываю бровь.
— Он мне не нравится! И раз я твоя жена, то будь добр прислушиваться к моему мнению! — голос Илины дрожит.
— Я согласен, что я должен прислушиваться к тебе, как к жене, — делаю шаг к ней, — но тогда ты, как жена…
— Не смей продолжать.
— А что? — вглядываюсь в ее желтые глаза. — Вспоминаешь о том, что я твой муж, когда удобно? Когда надо что-то потребовать? А что взамен я получу?
— Ничего! Я тебе сыновей родила!
— А, может, это я их тебе подарил, моя милая? Я был вторым участником их зачатия, — сдерживаю в себе порыв зажать Илину в темном углу и заткнуть ее рот поцелуем.
— Я тебе всю себя отдала, — цедит сквозь зубы. — Всю без остатка! Но тебя это было не нужно! Я была для тебя глупой девкой, которую ты не любил и лишь терпел рядом ради своего зверя! А теперь ты мышей готовишь, бусики ждешь и песен от меня?
Я бы не сказал, что хочу того, чтобы Илина сейчас вернулась в прежнее состояние, в котором она душила меня своей любовью. Сейчас она злая, недовольная, громкая и… настоящая?
— Ты не любила меня.
— Да как ты смеешь…
— Ты любила образ любви ко мне, — тихо говорю я. — Ты ничего обо мне не знала, Илина. И влюбилась во сне…
— Какой же ты…
— Ты нырнула в свои мечты, свою фантазию… Да поэтому я и смог тебя так легко обмануть, — едва слышно отвечаю я. — Это не делает мне чести, но я не думаю, что моя ложь была продуманной и сложной. Ты бегала тут такая воздушная, сладкая, приторная, пела песенки, рассказывала сказки, потому что они были нужны только тебе. Ты решила, что влюбленные так себя ведут. И своей ложью я оправдывал твои ожидания, каким должен быть любимый. Ты играла роль, Илина, и ты в нее поверила. Как ты могла меня полюбить, если ничего обо мне не знала?
Она отступает.
— Давай с простого вопроса начнем, — скрещиваю руки на груди. — Какой у меня любимый роман в библиотеке.
— Ты мне этого не говорил…
— Я не раз читал, когда ты прибегала ко мне в библиотеку, прыгала на колени и отвлекала от чтения. Эта книга либо была у меня в руках, либо всегда лежала на столике.
Какая растерянность в ее глазах.
— Ты даже ее у меня отнимала, — щурюсь, — и отбрасывала в сторону. Хочешь сказать, что за столько раз ты не удосужилась поинтересоваться, что я такое интересное читаю?
— Не обвиняй меня…
— Я не обвиняю. Я удивляюсь. Так влюблена, что все равно на интересы мужа?
— Я любила тебя.
— Ты в это поверила, Илина.
— Это была слепая любовь, — неуверенно отвечает она.
— А она не должна быть слепой…
— Да что ты знаешь о любви?!
— А ты?! — повышаю голос. — Ты о ней что знаешь?! Да мы с тобой только сейчас такие, какие есть! Злые, разочарованные и ничего не понимаем, что происходит! У нас нет согласия даже со зверем, не то что друг с другом! Нас кинули друг другу! И ты спряталась за своими фантазиями, потому что тебе было так легче принять тот факт, что тебя из дома увозит незнакомый мужик! Ведь ради любви можно и отказаться от старой жизни, в которой бегаешь босая и счастливая! Это счастье должно было что-то перевесить, чтобы ты смирилась! И это любовь!
— Прекрати, — у Илины дрожат губы и она прячет руки за спину.
— Ты знаешь, что я прав, — медленно выдыхаю. — И твои фантазии для меня тоже были спасением, потому что я знал, как играть роль мужа. Только мои измены выбились из этого образа, но я не хотел отказываться от части своего прошлого, в котором я был свободен. И не из-за великой любви к Гризе, а из-за упрямства. Я, мать твою, Альфа, но у меня нет права выбирать и любить! Я проснулся однажды посреди ночи и зверь меня повел к тебе, потому что пришло время. И нет, не было в тот момент у меня трепета перед встречей, восторга, только осознание того, что я марионетка.