Страница 17 из 41
— Миледи будет против, — тихо говорит один из стражников.
— А что делать? И девку ее тоже из комнаты выведите, — Жрец разминает плечи. — В темпе, милые.
Слуги приносят зачарованное полотно, и стражники с парочкой ловких охотников решительно вваливаются в спальню. Крики, рык, грохот, уговоры успокоиться и не кусаться на грани ругательств и проклятий, но зверь во мне терпеливо ждет, не распознав во мне намерений навредить его Нареченной.
— Да что же ты опять задумал, ирод проклятый?! — орет в мою сторону служанка Илины и пытается вырваться из крепкого захвата. — Да чтоб тебе пусто было! ты ее проклятие, наказание!
Ее тащат прочь, а мне суют поскуливающих испуганных волчат окровавленные руки в глубоких равных укусах:
— Милорд…
Я прижимаю подвывающих пушистых сыновей к груди, и тут мой зверь подает голос. Легкие заполняет вибрация тихого и ласкового рыка, и волчат замолкают, настороженно фыркнув.
— Иди, папаша, погуляй, — Жрец переводит на меня усталый взгляд.
Я молча киваю и иду по коридору, прижимая к себе волчат и прислушиваясь к надрывному вою Илины, которая ничего не понимает. Обездвижили, детей забрали, и ее Нареченный опять куда-то уходит.
— Пасть ее свяжите, — доносится сердитый голос Жреца. — Она ведь мне руку откусит по локоть! Миледи! Вспомните о приличиях! Зубы у вас, конечно, очаровательные, но такая агрессия не к лицу молодой особе!
Спускаюсь по лестнице к визжащей служанке, что яростно отбивается от стражи:
— Я должна быть с ней!
Замечает меня и затихших волчат в моих руках, и замирает. В злобе шипит:
— Избавиться от нее решил?
— Вернуть, — сажусь на ступень и поднимаю взгляд. — Думаешь, я способен убить жену?
— Да, — отталкивает стражников, который отступают от нее на шаг. Поправляет юбку и кривит губы. — Она же вам так мешает!
— Ночь сегодня сложная, поэтому пропущу твою дерзость мимо ушей, — усмехаюсь. — И я доволен твоей верностью Госпоже.
— Отдайте их мне, — дышит тяжело и хрипло, а взгляд дикий и гневный.
— Нет.
— Вы еще им шею свернете…
— Совсем ополоумела?
Молчит, поджав губы, и через минуту говорит:
— Она вас так любила… — сжимает кулаки. — К черту вашу истинность, Альфа, потому что та любовь, что была в ее человеческом сердце, была чистой и настоящей. Да, наивной, глупой, но живой! И именно такой любви посвящены стихи поэмы и романы в вашей библиотеке! А вы лжец и чурбан! Ваша история должна окончиться одинокой и холодной старостью!
Разворачивается, вскидывает подбородок и уходит, преисполненная возмущением и презрением. Вздрагиваю, когда толстые каменные стены пронзает мерзкий звук, будто раскрошили осколок стекла в порошок. Кристалл Забвения разбит.
Глава 27. Что под одеялом?
— Зверь - друг человеку, а не враг, — кряхтит старик, вглядываясь в мои глаза. — Ладно девка из тебя не очень умная, но ты-то чем думаешь?
Веревки стягивают пасть, и я глухо рычу в ответ. Где мои волчата? Почему их забрали?
— Я твоим родителям пообещал, что я верну тебя, Илина, — старик скалит зубы, — а я привык сдерживать слова. И я даже не знаю, кто из вас двоих с Иваром выбешивает меня больше всего.
Вот бы откусить его морщинистое лицо вместе с его носом. Обманул меня своей слабостью и немощностью.
— Знакомая штучка? — разворачивает платок.
Прозрачный камень на его ладони переливается белыми искрами, и я замираю в нехорошем предчувствии.
— Это твое, Илина. Знаешь, а твой муж вроде бы и сглупил, когда воспользовался артефактом, а вроде бы и нет. И ведь его бы интрижка все равно вскрылась однажды и не будь камушка, то вариантов для тебя бы никто не нашел. Череда ошибок, жадности и глупости привела к твоему спасению. Как удивительна наша жизнь.
Мне ни отползти, ни вырваться, ни дать бой. Шерсть на загривке встает дыбом, и язык прилипает к небу. Я дергаюсь, и старик с улыбкой крошит прозрачный камушек. В его пальцах вспыхивают искры, и на меня обрушивается видения полные боли. Не физической, а иной. Она рвет меня на куски, пронзает кости, плавит костный мозг. Меня охватывает страх. Эти вспышки ослепляют, оглушают криками и бьют меня невидимым молотом. Я раскалываюсь на куски…
— Мой Альфа, Мой Господин… — шепчет Гриза в губы Ивара.
Нет, нет, нет! Мой кошмар вернулся, и он вырывает меня из тишины и темноты, стискивая сердце когтистой лапой. Я вновь бегу по лестнице, по лесы и за мной гонятся гончие Ивара.
— Пустите меня! — кричу я, и кто-то накидывает на плечи одеяло.
Нет, не одеяло. Шелковое полотно, которое потрескивает острыми искрами. Лицо обхватывают теплые сухие ладони, и барабанные перепонки царапает хриплый шепот:
— Илина…
За вспышкой обиды и ревности меня охватывает паника. У меня что-то отобрали! Что-то очень важное! Отняли и спрятали!
— Илина…
Размытое пятно становится четче в тусклых отсветах свечей, и я вижу морщинистое лицо старика.
— Где?!
— Что? — он мягко улыбается и развязывает мои руки и ноги.
Я его отталкиваю, вскакиваю и бегаю по разгромленной спальне. На коврах пятна крови, в углу какой-то шалаш из одеял. Кидаюсь к нему, заползаю внутрь, переворачиваю подушки в поисках своего сокровища, но не нахожу.
— Где?! — откидываю одеяло и в ненависти смотрю на спокойного Верховного Жреца, который стоит посреди спальни и наблюдает за мной, как старая змея на бешеного птенца. — Где?!
— Что именно?
— Я не знаю! — срываюсь на визг. — Верните!
Сквозь кожу пробивается жесткая шерсть. Я его сожру.
— А вот нет! — вскидывает в мою сторону руку и грозит пальцем. — Вернем, но не волчице. Тебе вернем, Илина.
Цепенею под его холодным взглядом и тихо спрашиваю:
— Точно вернете?
— Да, — Жрец медленно кивает. — Только возьми себя в руки, милая.
Вдох и выдох, и сквозь боль возвращаю себе контроль. Волчица бесится, рвется в кровавый бой и готова выгрызть глотку каждому в замке.
— Как ты себя чувствуешь?
— Где?! — рявкаю я и вытираю слезы дрожащей рукой.
— Будет жестоко тебя сейчас томить, — разворачивается, делает шаг к двери, и кидаюсь за ним.
— Назад, — оглядывается и щурится, когда я замираю. — Дыши. И тряпочку накинь.
Ждет, когда я укутаюсь в шелковое полотно, и вздыхает:
— Я теперь знаю, как выглядят безумцы.
— Что вы забрали у меня?! Что?! Отдайте! Верните!
— Увидишь.
— Тогда поторопись!
Вот поэтому я ненавижу жрецов. Наглые, напыщенные болваны, которые возомнили себя властителями чужих судеб! Везде лезут, всё портят и к остальным относятся с высокомерным пренебрежением.
— Тон, юная леди, смените. Перед вами Верховный Жрец, а мальчишка с конюшни.
Стискиваю зубы, выдыхаю через нос и в гневе выплевываю каждое слова:
— Прошу меня извинить.
— И не дергаемся, да? — расплывается в улыбке. — Ждем и не даем зверю воли. Ты меня услышала? А то не видать тебе того, чего ты так жаждешь вернуть. И это не пустая угроза, Илина.
— Я… — сглатываю и содрогаюсь в волне острой боли, — поняла…
Жрец выходит, дверь запирают, и меня пробивает судорога от скрежета замка. Я не в силах собрать мысли в кучу и понять, что происходит, меня будто вернули из мертвых и затем вырвали сердце. Я мечусь по спальне, кутаясь в полотно, расшитое зачарованными золотыми нитями, что сдерживают разъяренную волчицу.
Я должна быть сейчас в лесу, а не в замке Ивара. Я отказалась от своей прежней жизни, и вернулась в нее в еще большем отчаянии. Ожидание растягивается вечностью, и я теряю крохи надежды. Я захлебываюсь в рыданиях, содрогаюсь в ужасе и желании разорвать свою грудину, чтобы заткнуть кровоточащую рану подушкой.
Оседаю на ковер в бурых пятнах крови, задыхаюсь, и вновь раздается скрежет замка. Замираю, и в спальню проскальзывает бледная Лида, моя служанка, с корзиной, накрытой одеялом.