Страница 16 из 41
— Ты сейчас серьезно? — наконец говорит Мариус. — Может, ты сам это сделаешь?
— Не хочу я тут рыдать перед Альфой в обманутых чувствах, — Жрец цокает. — Мне по статусу не положено.
— А мне, значит, положено? — рычит Мариус. — Я, мать твою, Темный Чародей!
— Ну вот! — Жрец улыбается. — Ты Темный, потому что в глубине души очень ранимый, однажды очень горько плакал и поэтому на всех озлобился.
— Я никогда не плакал…
— Ну вот! — Жрец улыбается еще шире. — Порыдаешь и освободишься от беремени непрожитых эмоций.
Если меня мутит от разговоров двух сумасшедших стариков, то мой зверь с интересом за ними наблюдает. Если бы он сейчас сидел за столом, то обязательно бы навострил уши и в любопытстве крутил головой.
— Альфа, — Мариус разворачивается ко мне. — Я готов голову потерять, но не усилять Кристалл. Можете сейчас же вырвать мне сердце, и дело с концом.
— Экий трус, — Жрец щурится. — Способен только исподтишка гадить, — повышает голос, — Кристалл — твоих рук дело! Ты его и можешь усилить! Я над ним неделями буду корячиться!
— Можно уточнить, — вздыхаю я и подпираю лицо рукой, — для чего надо усилять камушек?
— Объясни ему, — Жрец кивает в мою сторону, не спуская взгляда с мрачного Мариуса.
— Что есть человек? — Мариус задает вопрос, полный печальной философии, к которой я совершенно не готов.
Я улавливаю в стенах отголоски слез Гризы, ее криков на слуг и проклятий в мою сторону. Я мерзавец, подлец и негодяй. Забрал ее лучшие годы, обманул и оставил ни с чем. И не желает мне счастья и любви с тупой деревенщиной, которая должна была подохнуть в лесу от зубов бешеного бобра.
— Человек есть его воспоминания, — зловеще произносит Мариус, не дождавшись моего ответа. — Мы должны разбудить вашу супругу ее самым ярким и болезненным воспоминанием. Так как глубоко спряталась под тенью зверя, то Кристалл надо усилить… — щурится и обнажает зубы в улыбке, — и какой я молодец, что камушек не уничтожил.
Закрываю глаза и выдыхаю. Было глупо ожидать, что Илина вернется милой и улыбчивой девочкой. Она очнется в истерике, ненависти и в новом витке ярости с желанием сбежать и разорвать связь.
— Может, в лес ее, Альфа? — заискивающе шепчет Мариус.
— Делай свою работу, — открываю веки и с предостережением вглядываюсь в его мутные глаза. — Если откажешься, то о смерти можешь только мечтать.
— Я впервые сожалею о своих темных делишках, — бубнит Мариус под нос и подхватывает Кристалл Забвения с ладони Верховного Жреца.
Вертит его в пальцах и обреченно шепчет:
— Я могу попросить вас оставить меня одного?
— Нет, — отвечаю я.
— Это процесс очень интимный, Альфа, — Мариус сглатывает. — И вас в том числе может зацепить моими чарами.
— Посмотри мне в глаза.
Ныряю в его открытое для меня сознание, и среди его вялых мыслей не нахожу желания уничтожить камень. Он будто тот, кто поднимается на эшафот и смирился со своей скорой смертью. Мариус выполнит мой приказ, усилит Кристалл Забвения и это будут его из самых отчаянных чар.
А еще он полный идиот и ему пора на покой, потому что к нему подкрался старческий маразм. Только слабоумный мог вести дела с Вестаром, который на хвосте всегда приносит проблемы и беды.
— Да, нам лучше его оставить, — Верховный Жрец плетется к двери. — И кстати, от слабоумия помогают разные головоломки, Мариус. Могу несколько одолжить. Мне их в свою очередь подарил Первый Старейшина.
Следую за Жрецом, который в коридоре падает на софу у лестницы и складывает ладони на животе:
— Наворотил ты, конечно, дел. Даже Мариуса пробрало до самых его гнилых костей. А ему говорил, что на каждую хитрую жопу найдется… — замолкает на секунду и продолжает, — внезапное обстоятельство, которое эту самую жопу накажет.
— Не пристало Верховному Жрецу так выражаться.
Поднимает взгляд и усмехается:
— Это ты еще не слышал, как ругаюсь на остальных жрецов, Ивар. Это я лишь притворяюсь очень мудрым, спокойным и воспитанным. Я думаю, что в той жизни, которую я отдал, я был тем еще засранцем. Слушай, может, тебе в жрецы пойти?
— Что?
— Ты еще тот засранец.
— Давай Вестара в Жрецы.
— Нет, спасибо.
— А что так?
— Его тягу к вычурной одежде не искоренить. И будут Жрецы ходить в модных шубках, обтягивающих штанишках и красивой укладкой на голове…
— Не понял.
— Он вполне может занять место Верховного Жреца, — зевает и прикрывает рот рукой. — Провидицы увидели его в одних из своих видений и впали в истерику.
— Ты хочешь сказать, что у него есть потенциал?
— У каждого из нас есть потенциал, дитя, — серьезно смотрит мне в глаза. — Все зависит от обстоятельств, о которых я говорил, когда упомянул тощую задницу Мариуса.
Нашу увлекательную беседу прерывает крик, завывания и вопрос:
— За что?!
А через секунду из моего малого кабинета вываливает в рыданиях бледный Мариус, который роняет вспыхнувший белым светом кристалл, и в хрипло шепчет, размазывая по лицу слезы:
— Чудовище…
Глава 26. Она вас так любила...
— Отпустит твоего темного дружочка через несколько дней, — меланхолично говорит Жрец, когда Мариус всхлипывая скрывается в кабинете, одарив меня презрительным и обиженным взглядом.
— Ты хочешь сказать, что он теперь в меня влюблен?
— Не совсем, — Жрец улыбается. — Но ваши отношения теперь точно поменяются.
— Хватит надо мной насмехаться.
— Была история со мной одна, — Жрец встает, — я только несколько дней был Верховным Жрецом и мне приснилось, что вся жреческая кодла явилась ко мне в келью, разорвала меня на части и сожрала. Видимо, переволновался, и приснился такой вот ужас. И этот кошмар был очень правдоподобный, я очнулся с криками, слезами…
— К чему это все?
— К тому, что с тех пор я ни одному жрецу не доверяю, — разворачивается ко мне. — Это был просто сон, а отпечаток оставил неизгладимый. Вот и с Мариусом будет так же. Он все прекрасно понимает, что твоя интрижка с Гризой его не касается, но осадочек останется. И он точно никогда не поверит в любовь и Истинность. А сейчас дай мне платок.
В моей жизни творится полный абсурд. У меня ведь все было под контролем, а теперь я скатываюсь в дикое безумие с рыдающим Темным Чародеем, ехидным Верховным Жрецом и женой-волчицей. Протягиваю жрецу платок, и он ухмыляется:
— Будь на твоем месте Вестар, он бы оценил по достоинству этот цирк. Он бы посмеялся.
— Да уж не сомневаюсь.
— Он из кожи вон лезет, чтобы свою жизнь окрасить в эпатаж, иронию, а у тебя все само по себе получается, — встряхивает платком. — Даже ты тут его уделал. Узнает, патлы свои шелковистые повыдирает.
— Да хорош тут хохмить, — цежу сквозь зубы. — Я не в духе.
— А я думаешь в духе? — шагает к Кристаллу и вздыхает. — Тот, кто много шутит, обычно самый печальный человек.
Наклоняется, аккуратно подхватывает Кристалл Беспамятства, накинув на него платок, и распрямляется, тихо покряхтывая:
— Мариус, ты там как?
— Оставь меня! Ненавижу тебя!
— Может, ты хочешь сладенького?
Молчание, и Жрец вздыхает:
— Я на кухне заприметил клубничный пирог. Разбитое сердце только сладким и лечится.
— Я тебя убью.
— Я понял, весь пирог хочешь.
Жрец шагает мимо, шаркая босыми ногами:
— Ты хоть ему скажи пару ласковых слов, Альфа.
Я зря вернулся. Лучше бы я остался диким волком в весеннем лесу, где все просто и понятно. Никаких тебе жрецов, чародеев. Только игривая волчица рядом, и вы с ней бегаете вокруг старой ели сытые и довольные.
Через пять минут мы стоим у двери спальни, и жрец мрачно обращается к стражникам:
— Волчат надо забрать.
И теперь в нем нет ни тени шутливости или насмешки.
— Волчат забрать, — повторяет он, — хвостатую красавицу, вероятно, придется связать. И где эта тряпка Мариуса. Ее тоже тащите сюда.