Страница 12 из 41
Я карабкаюсь на звон колокольчиков и вспышки света. Возвращаю свое тело. Свои глаза, руки, ноги. Прорываюсь сквозь боль и конвульсии. Ладони и колени утопают в мягком мху, и кто-то накидывает на меня расшитое заговоренной нитью шелковое полотно, предугадывая попытку зверя захватить мое тело.
— Господин, — слышу голос своего безымянного слуги.
Меня мутит, из носа течет кровь и голова раскалывается, будто по затылку каждую секунду бьют молотом. Слуга помогает мне встать на слабые ноги, и придерживает за плечи, чтобы я не упал и вглядывается в глаза:
— Вы меня слышите, Альфа?
Лес полнится трелями птиц и шелестом молодой листвы. Весна. Вытираю кровь под носом. Между стволами натянуты струны с колокольчиками, монетками и красными обрывками ткани.
— Долго же я за вами тут бегал, — слуга вглядывается в мои глаза. — Искал, ловушки расставлял.
Рык. Глухой и настороженный, и в нем я узнаю свою прелестную женушку. Оглядываюсь. Стоит мохнатая красавица у зарослей орешника. Прижимает уши, скалит клыки и не мигая смотрит на меня. И я не чувствую в ней человека. Волчица от кончика хвоста до черного влажного носа.
— Ну, привет, крошка, — обнажаю зубы в улыбке. — Я же тебе говорил, что вернусь, а ты мне не верила. Выходи, малышка, на свет. Побегали и хватит.
Рык Илины нарастает. Она требует, чтобы ее Альфа явился к ней немедленно, а его сдерживают шелк и чары, в котором я чую мастерство Мариуса и свой запах. Видимо, шкатулка, которую я однажды обагрил кровью, пригодилась. Старый хитрый черт.
— Вряд ли ваша супруга вас сейчас понимает, — едва слышно отзывается слуга.
Она хочет кинуться на меня, сорвать полотно, но не рискует. Колокольчики и монетки ее нервируют и пугают. А еще она тяжело дышит.
— Будешь хорошей девочкой, то твой пушистый дружочек вернется, — недобро щурюсь. — Ненадолго, чтобы не наглел. Сволочь хвостатая.
Гневно урчит в ответ. Неуклюже, тяжело и переваливаясь с лапы на лапу, обходит по кругу пятачок с зачарованной ловушкой. С подозрением поглядывает на колокольчики, нервно облизывается, и я понимаю, что Илина как-то округлилась. Видимо, мой зверь ее балует мышами.
Вновь смотрит на меня исподлобья с настойчивым рыком, а после вскидывает морду к кронам и воет. Зовет его, и я под волной боли падаю на колени.
— Нет, гадина, — цежу сквозь зубы я, вглядываясь в ее желтые звериные глаза. — Никакого тебе пушистика с мышами. Я вернулся. И, моя милая, я серьезно займусь его перевоспитанием, а то устроил тут волчий цирк.
Бросается к нам, но под звон колокольчиков резко разворачивается и отпрыгивает в сторону. В этом прыжке и тихом золотом треньканье на ветру я улавливаю удары трех сердец. И речь не про меня и слугу, что мрачно молчит, а про Илину и…
— Вот черт, — шепчу я, всматриваясь в волчью морду, искаженную оскалом неприязни. — Только не говори, что ты…
— Да, милорд, — хмуро отзывается слуга. — Ваша супруга в положении.
Илина срывается с места. Продирается с рыком через кусты и скрывается в лесных тенях. Минута шокированного молчания, и мой рев летит к кронам, распугивая певчих пташек.
— Илина!
Она игнорирует приказ вернуться, и я смеюсь на грани истерики:
— Вот дрянь… — с трудом встаю, зло отмахиваясь от слуги и поскрипываю зубами, — да я на тебя всех охотников спущу. Бежать некуда, Илина. Я тебя везде достану.
Глава 19. Будет больно
Врываюсь в приемную залу, шагаю мимо Старейшин, которые, вероятно, рулили тут в мое отсутствие. Среди них — мой дед, Первый Старейшина, который недовольно кряхтит:
— Вернулся?
Остальные старики лишь переглядываются. Сквозь витражи окон преломляется лучи солнца и расползаются на каменном полу и ковровой дорожке цветными пятнами. Меня при каждом шаге пробивают болезненные судороги и дикая ярость, но ее сдерживает шелковое полотно. Золотые зачарованные нити раскалены и обжигают кожу.
— Какие новости? — поднимаюсь на возвышение и опускаюсь на трон, обитый белым бархатом.
— На несколько месяцев в лес ушел… — зло начинает мой дед и хмурит седые брови.
— Тому были причины, — низко и утробно рычу я в ответ. — Верховный Жрец, вероятно, тебе доложился, раз ты тут со своими дружками поселился. Если так, то должен был сказать, что опоил меня отравой.
— Где Илина, твоя супруга? — зло щурится.
— Все еще в лесу.
При упоминании имени Илины, кажется, желудок переворачивается, а кишки связываются в узел. Голова гудит, а позвоночник будто идет трещинами. Адски больно. И я на грани обморока, но я вышел на свет и я не уступлю придурочному волку, который готов привести все к краху из-за Илины и оставить своих потомков диким зверьем.
— Мы все знали, что вы вернетесь, Альфа, — заискивающе говорит один из Старейшин, и мой дедуля закатывает глаза, — Лес не отказался от вас. Ваша сила неоспорима.
— Да хорош подлизывать, — дед кривится.
До сих пор бесится, что я его попер с места Альфы по воле Леса. Вот теперь заведует стариками и делает вид, что очень важный в своем статусе Первого Старейшины.
— Вы свободны, — закрываю глаза под новой волной боли и едва сдерживаю рык.
Мышцы словно режут ржавым ножом, а под ногти загоняют иглы, смазанные ядом. Во рту чувствую вкус крови.
— Тяжко тебе? — спрашивает дед, когда старейшины покидают гуськом приемный зал.
Поднимаю взгляд и глухо рычу на него, намекая, что и ему пора оставить меня.
— Вестар совсем плох стал, — хмурится.
— Да пусть уже сгниет где-нибудь в кабаке…
Дед к нему всегда тепло относился. Баловал, потому что тот был мягким и ласковым к нему.
— Займись им, Ивар. Он твой брат.
— Я не буду с ним нянчится, — сплевываю кровавую слюну и вытираю губы. — Мне жену надо вернуть из леса, дедуль. И он меня подставил с одной лишь целью. Знатно мне поднасрать.
— А ты как бы и ни при чем, да? — наклоняется и вглядывается в глаза. — Видел я твою шлюшку. Симпатичная девочка и талант у нее в чарах есть, но я не считаю, что она тебе сейчас поможет в таком состоянии. И, кстати, как ты думаешь, кто развел Мариуса на эту тряпку-то, чтобы выцарапать тебя из леса?
— Ты? — хмуро отзываюсь я.
— Верни жену и займись братом, — дед прикладывает руку к моему лбу, и на секунду боль отступает. — У тебя жар.
— Я в курсе.
— Ты должен взять себя в руки, Ивар, и показаться на публике с женой, — убирает ладонь. — И с братом. Приведи уже их в чувство, дружочек. Никто не просит тебя нянчиться с ними.
Шагает прочь, у дверей притормаживает и оглядывается:
— Тряпку все равно придется снять.
— Я знаю, — медленно выдыхаю и встаю, и меня охватывает сильная судорога.
— Будет больно, Ивар.
— А ты откуда знаешь? — смотрю на него исподлобья.
— Кровь у нас с тобой одна и она дурная.
Стискиваю зубы, сбрасываю заговоренный шелк, и с меня словно кожу содрали наживую с кусками мышц. С криком падаю на колени, ослепнув от боли, в которую ухожу с головой на несколько минут.
— Милостивая Луна… — очухиваюсь на спине и сглатываю. — Стоило предупредить…
— Я предупреждал.
Зверь предпринимает попытку прорваться, но я сжимаю кулаки и с рыком стискиваю зубы, не позволяя ему взять под контроль даже мизинец на ноге:
— Она будет рядом, но на моих условиях.
Глава 20. О, нет...
— Господин, охотники вернулись… С вашей супругой…
Я и так это знаю. До меня долетает обрывки ее ярости, ненависти и звериного отчаянья вместе с тихим поскуливанием.
В приемную залу двое охотников втаскивают Илину. На морде намордник из железных прутьев. Глаза бешеные, вся пасть в кровавой пене, лапы закованы в цепи. Дергается, рычит и беснуется. Белая шерсть в багровых разводах.
— Это ее кровь? — спрашиваю я, перекатывает в кулаке два золотых шарика, которые сдерживают моего волка.
— Нет, — отвечает один из охотников, а другой несет мне корзину, накрытую шерстяным одеялом. — Нам пришлось ее отбить от дикой стаи, Дуглас и Валис тяжело ранены. Это их кровь.