Страница 10 из 19
— Давнишняя. Интересно, сколько они ещё будут в ходу, прежде чем грифоны повсюду заменят орлов? — пробормотал Таринор, глядя на изображение Альберта Эркенвальда. У бывшего короля уже был стёрт нос, он всегда стирался первым. Монетка немало повидала и, должно быть, прошёл не один десяток лет с тех пор, как она покинула королевский монетный двор в столичном Энгатаре. Таринор пересчитал деньги. Одиннадцать маренов.
— Почти целый огген! — довольно заключил он. — Жить можно.
Наёмник уже давно не видел монет достоинством в один огген, которые народ ещё называл «большими» или «полновесными» маренами. Они были куда больше и тяжелее простых серебряных монеток, а портрет короля на них окружали маленькие короны.
Монеты же из самого драгоценного металла, звавшиеся золотыми маренами, Таринор видел лишь однажды. Когда-то давно, ещё в войну, Эдвальд наглядно продемонстрировал разницу между лордом и простолюдином. Он вложил наёмнику в ладонь золотую монетку, а в другую руку дал мешочек с серебрянными оггенами. Круглый кусочек золота в сравнении с ним казался совсем невесомым, хотя ценность они имели одинаковую. «Эти монеты, — сказал Одеринг, — равны по весу и размеру, но всё же один золотой марен стоит двадцати полновесных оггенов, как король стоит десятков своих лордов-вассалов. Мелких серебряных маренов в одном золотом наберётся почти две с половиной сотни, они сродни рыцарям, а крестьяне так и вовсе как бессчётные зёрна во всех тех мешках пшеницы, что можно купить на один единственный золотой. Так же короли, лорды, рыцари и простолюдины. Все они люди, но люди разного достоинства».
Таринору этот пример тогда показался странным, и даже немного обидным. Вот только золотых монет после того случая ему больше видеть не доводилось: платили ему всегда серебром, обыкновенными маренами. Но, пока на эти маленькие потёртые монетки можно было купить еды, оплатить комнату в трактире, починить меч и прохудившиеся сапоги, жаловаться не приходилось.
У здоровяка Кистеня, неподвижно лежавшего с глупым выражением лица, обнаружилась деревянная фляжка с плоским дном, украшенная орнаментом в виде виноградной лозы. Сам дуболом бы такое не сделал, наверняка у кого-то отнял. Внутри что-то булькало. Таринор вынул пробку, приблизился горлышко к носу и тут же отдёрнулся от резкого запаха спиртного. Чёрт знает, что за пойло налил туда Кистень, но пить это вчистую не возникало ни малейшего желания.
Таринор бросил трофеи в сумку и уже собрался уходить, но хлопнул себя по лбу: едва не забыл набрать воды. Он спустился к ручью и, наконец, наполнил свою потёртую оловянную фляжку, заодно промочив горло. Глотать было больно, да и шею жгло огнём. Провёл по ней ладонью — кровь. Наверняка останется след. Ещё, чего доброго, за беглого висельника примут. Надо бы прикрыть чем-нибудь или хотя бы воротник поднять повыше.
С этими мыслями он вернулся на дорогу и продолжил путь, размышляя о том, как всё-таки выгодно, хоть и рискованно, порой бывает сойти с проторённой тропы.