Страница 13 из 22
Славка, превозмогая боль в ноге, снял и с неё валенок. Размотал портянку. И вновь подал Романову.
– Товарищ майор…
– Минутку…
Майор стянул с ноги Моренова уцелевший валенок. Вылил из него воду. Снял носок и так же, как первый, отжав, сунул его Морёнову в другой карман полушубка. Стал оборачивать ногу портянкой, принятой от Потапова. Затем натянул на неё сырой валенок.
Бабенков, подрагивая, смотрел на происходящее, не в силах сойти с места, оторваться ото льда. Он понимал, благодаря чьей помощи сейчас находится здесь, на льду и кому, возможно, обязан жизнью. Ему было холодно. Вова шмыгал носом. Голову он не намочил, шапка была сухой, тёплой. Ватные штаны, которые он всегда надевал, – машина холодная, да и мало надеялся на её нормальную работу, больше, пожалуй, приходилось крутиться вокруг неё, а то и под нею, – не успели до конца промокнуть, лишь кое-где холодили, а благодаря тому, что валенки плотно надеты на ватные брюки, вода в них не набралась, и они обледенели лишь с внешней стороны.
Под полушубком ватная фуфайка, заправленная в ватные штаны, под ремень, местами промокла, холодила и, тем не менее, он сознавал, что чувствует себя комфортнее своего товарища, и подрагивал, скорее, из сочувствия к нему. Как тому сейчас холодно!.. Но сдвинуться с места и подойти к нему, принять посильное участие в его переодевании не мог. Прилип ко льду. Боль в груди притихла, осталась тяжесть и эта тяжесть, словно вода, зачерпнутая в полынье, сейчас вытекала из глаз, из носа, и он вытирал эту мокроту ладонями, кулаками, и руки у него зябли. Он втягивал их в рукава, но и в них, сырых, им тоже было холодно.
3
Во второй половине дня погода почти не изменилась. Возможно, похолодало или, быть может, так казалось, находясь на открытом месте, незащищенном от хиуса. Он протягивал по льду не слежавшийся снег, и эти лохматые кудели появлялись всюду, догоняя одна другую, прибивались к торосам, к снежным подушкам, к людям, копошащимся на льду.
На воде в полынье уже появлялась матовая корочка наледи, и белая крупа просыпалась на неё. Солнце ещё светило, но было в туманной поволоке. За каких-то двадцать-тридцать минут, прошедших с момента крушения, день, казалось, сократился на два-три часа. Савватеевская коса, что была рядом (глядя на неё из машины), за которой находилось село Ново-Советское, теперь как будто отдалилась, и представлялось, угрожающе далёкой.
Майор Романов прикинул расстояние: километра два, а то и с гаком…
– Бабенков, вы чего стоите?!. – крайне удивился Романов, увидев солдата. – Почему не бежите в село? Бегом!
– Я… Я прилиппп, товвварищ май-еор, – дрожа от холода, задёргал Бабенков ногами, которые стояли в центре заледеневшей лужи. Замёрзшие руки он отогревал дыханием и трением одной руки о другую.
Майор вскинул взгляд на Триполи.
– Триполи, помогите товарищу! Да сами смотрите, не прилипните.
Михаил подошёл к Бабенкову. Тот ёрзал на месте. Низ полушубка на нём побурел, и на подоле уже обвисла бахрома сосулек.
– Ну, Бабулка, дэржиса!
Михаил, наклоняясь, ухватился руками за правый валенок и стал с силой тянуть его, расшатывая из стороны в сторону. Бабенков, боясь упасть, обвис на плече товарища.
– Ай-яй!.. Ай-я-яй! – шептал Бабуля.
Михаил оторвал вначале правый валенок, затем левый и перенёс товарища на другое место. Поставил на снег. На прежнем месте остались темные следы от валенок с одной подошвой от пятки.
– Пришшивать бушш, – сказал Бабенков, дрожа.
– Ага, щас. Дратва только насучу. Нá вариги, – подал Вовке свои солдатские трехпалки.
– А ты?
– Перебьюса.
Тем временем было закончено одевание Морёнова. Потапов и Прокопенко, как из скорлупы, извлекли Юрия из полушубка, который уже задубел и прилип ко льду, перенесли парня на сухое место, поставили на ноги. Славка сбросил с себя полушубок и надел на Юрия.
Майор приказал:
– Наряд, слушай мою команду! Марш бросок до села Ново-Советское. Бегом, ма-арш! –
Лицо его было бледным, правая сторона, от виска до подбородка, изрезанна, иссечена, в крови, и на щеке зияла широкая рана. Он вновь достал из кармана галифе платочек и приложил его к щеке. Она мёрзла.
– Прокопенко, прихватите полушубок Морёнова.
Солдаты, наволновавшиеся, охваченные теперь единым желанием поскорее добраться до жилья, бежали по льду широким шагом, бежали гурьбой, стараясь не выпускать друг друга из вида. Сбоку, немного сзади, бежал майор. У всех отсутствовали автоматы. Остались в машине.
"Не беда, достанем. Главное, все живы". – Романов беспокойно поглядывал на искупавшихся.
В суете, в хлопотах возле Морёнова, боль в ноге как будто бы приутихла. Нога сгибалась и, казалось, ещё немного, и она совсем перестанет болеть. Поначалу так оно и было. Славка ходко взял с места, подхватив под руку Юрия, увлекая его за собой. Но чем дальше, тем всё острее стала чувствоваться боль, словно на месте ушиба вскрылась рана, горячая, ноющая. То ли от неё он вспотел, то ли от бега, но ему стало жарко и без полушубка. Под гимнастеркой у него был свитер, нательная рубаха и майка.
Юрий вначале не мог сдвинуться с места. Дрожь, судороги, охватили тело, сковали его. И только сила Потапова, с которой тот поволок Юрия, привела организм в движение, у него постепенно заработали суставы, мышцы. И он начал набирать темп бега, согреваться, и вскоре догнал Бабенкова.
Бабенков бежал, дырявая пятка мелькала из-под полушубка. Холодившая местами одежда теперь уже были согрета от температуры тела, и он чувствовал себя бодро. Грудь отложило, дыхание восстановилось. Но он подкашливал, прикладывая руку к груди.
– Ну, как ты, Вовочка? – спросил Юрий. – Очухался?
Бабенков повернулся, при этом, как обычно при взгляде, дернув головой, чему Морёнов улыбнулся, как доброму знаку.
Вовке хотелось сказать что-то душевное, благодарное, но как всегда красноречие нас покидает в минуты признательности, и он выдохнул с одышкой.
– В порядке, спасибо, ратан…
Какое-то время бежали вместе.
– Как ты, Юра?
– Да как? Как видишь, живой, жабры сушу, – и добавил с усмешкой: – Бегу по льду, как по горячей сковородке.
Бабенков посмотрел на его обувь, на портянку, лепешками пристывшего к ней снег и льдинок от остатков стекающей с галифе воды. Сказал ему: – Беги! – и подтолкнул.
Полушубок Морёнова, пока лежал на льду, задубел. Прокопенко нес его под рукой, как доску, и тот поскрипывал, лёд на нём похрустывал. Коля и Михаил бежали чуть сзади от Бабенкова и Морёнова, с боку.
Потапов перешёл на шаг. Отстал.
Романов остановился.
– Потапов, бегом! Не останавливаться.
– Не могу, товарищ майор. Нога разболелась, – ответил Славка, морщась и поглаживая больное колено.
– Что с ней?
– Да этот, мерин, топором по ней звезданул, обухом.
– Какой еще мерин? – не понял майор.
– Рядовой Урченко. Он держал топор на плече, а когда машина въехала в лёд, тот спрыгнул с плеча и саданул мне по ноге.
Романов от досады выругался в душе, тоже обозвав Урченко мерином. Его беспокоили бежавшие впереди, но они, слава Богу, бежали, следовательно, согревались, а этот…
Потапов был без полушубка, без шапки. На короткой стрижке уже серебрился нежным пушком иней и уши, похоже, прихватило. Солдат, видимо, не почувствовал этого.
– Ну-ка, постойте, – майор подошёл к нему и спрятал платок в карман. Сняв меховые перчатки с рук, и сунув их на борт полушубка, приложил ладони к ушам Потапова. Солдат было заупрямился, хотел вывернуться, но майор поймал в горсть уши. – Стойте, Потапов! Отломятся уши.
Левое, сильно прихваченное ухо, начало отходить и до того больно и шекотно, что не было никакой мочи сдерживать эти муки. Он, похохатывая, стонал, подергивал ногами на месте.
– Терпите, терпите, сейчас пройдёт, – успокаивал Романов.
После отогрева ушей, майор снял с себя шапку, распустил клапана и нахлобучил её солдату на голову. Его ушанка была немного шире и накрыла голову Потапова до самых бровей.