Страница 9 из 50
— Ты можешь ехать прямо на ярмарку. Записку-то я уже принесла, — напомнила Ильзе. — Брендон умотал на хутор, его не будет.
— В поликлинику зайду, — вывернулась Адель. — Мне надо, чтобы мелкому отметку о посещении поставили, иначе соцзащита докопается. В поликлинике может быть очередь, туда каждый раз как попадешь — проторчишь до вечера. Переночуем где-нибудь, попробую на «пятаке» возле вокзала угол снять. А послезавтра ярмарочную территорию откроют, и тогда уже или рядом с товаром, или у знакомых. Поспрашиваю по рядам, кто где остановился, приткнусь.
Они улеглись в разных комнатах — Адель постелила Ильзе в спальне покойного свекра, где сейчас обитал Рой. Сама ушла в свою спальню, когда-то бывшую супружеской, расплела собранные в узел волосы, расчесала, снова заплела в легкую ночную косу. Она не стриглась с тех пор, как переехала на ферму, только подрезала кончики волос. Темно-рыжая грива была тяжелой, мешала, но Адель отгоняла регулярно возникающее желание подстричься — длинные волосы напоминали ей о том, что она оборотень-лисица, а не бесполый фермер, способный и колоть дрова, и косить траву.
Утром их разбудил Джерри, который принес хлеба и молока от родителей, и, таким образом, обеспечил завтрак. Джерри Адели нравился — не как предмет воздыханий, а как взбалмошный, но готовый выручить товарищ. Молодой, бестолковый, предвкушавший ярмарку почти как Лютик — примчался с вестью, что родители отпустили его в Чернотроп.
— Можно я поеду с Роем? Я буду вам помогать! — тараторил Джерри. — Буду осторожно-осторожно носить ящики. Я ничего не разобью! Могу торговать! Прочту цены на бумажке, правильно посчитаю сдачу.
«Правильно посчитаю» вызывало у Адели глубокие сомнения, но поездку Джерри она одобрила — будет кому присмотреть за Лютиком на ярмарке. Мелкий тот еще непоседа, за ним глаз да глаз нужен.
Рой приехал чуть позже. Поздоровался с Ильзе, приложился к молоку, подождал, пока Адель сложит вещи в рюкзак, выслушал последние указания — «перецеди ежевику, там еще на пять бутылок, и вербену в мешок собрать не забудь» — и отвез их к трассе. Долго стоять не пришлось — через десять минут на горизонте появилась точка междугородного автобуса. Адель подняла руку, рейс «Усть-Белянск — Чернотроп» принял двух лисиц, рюкзак и ребенка в теплый салон, и даже сидячие места нашлись, повезло.
Они вышли не на вокзале. Почти все автобусы останавливались в пригородных районах, и Адель с Ильзе выгрузились вместе с порцией пассажиров, потащивших багаж к маршруткам. Документы могли проверить где угодно, но на вокзале вероятность возрастала всемеро, поэтому Адель решила не рисковать.
— Ты сейчас куда? — спросила Ильзе, приглядываясь к автобусам и маршруткам.
— В центр, к поликлинике. А ты?
— Пробегусь по знакомым. Надо где-то перекантоваться несколько дней. Сунусь на Масляк, там вахтеры по-прежнему на лапу берут.
— Удачи, — пожелала Адель, порадовавшаяся тому, что кремовая не попросилась остаться на ферме — кого-то другого, может быть, и пустила бы. А Ильзе — нет. Трудно объяснить, почему. Душа не лежала.
Они сели в разные автобусы. Адель заплатила за проезд, заняла место у окна, пристроив рюкзак в ногах и усадив Лютика на колени. Сын, притихший рядом с Ильзе, прилип к стеклу и начал болтать, задавая вопросы, не требующие ответа, комментируя увиденное.
— Ой, мам, смотри, кошка! А зачем дяди машине колесо откручивают? Грузовик! Картошка! Смотри, сколько картошки! Часы! Башенка! Остановка! Рыбки, смотри, красные рыбки!
Адель слушала и улыбалась. Радость сына при виде рыбок была неудивительна. Мозаичные остановки — примета Чернотропа — стоили того, чтобы на них полюбоваться. Добрую треть украшал морской орнамент, перекликавшийся с парком Камня-на-Воде, остальные притягивали взор цветами, плодами и разнообразием грибов. Работы Юлиана Громоподобного и его последователей сделали Лисогорское воеводство неповторимым — мозаики на станциях по главной ветке железной дороги, панно на городских зданиях, фонтаны в парках, остановки... Всего не перечесть. Адель привыкла, скользила по потрепанной красоте равнодушным взглядом, а Лютик живо реагировал на яркие пятна, расспрашивал об осьминогах и морских коньках — «мам, а что это такое?» — и восторгался, узнавая фрукты: «Арбуз, смотри, арбуз! А это яблоко!»
«Надо его в парк сводить, — подумала Адель. — День теплый, запасные вещи я взяла, даже если не захочет перекидываться, забрызгается и намокнет — переодену».
Она прислушивалась к себе. Росла, крепла уверенность — пора заканчивать. Полыхнувшее желание покинуть ферму никуда не делось. Вместо факела рдели угли — медленно раскаляясь, выжигая сомнения и мысли о долге и обязательствах.
Вышли возле Главпочтамта. Лютик повертел головой по сторонам, спросил:
— Почта? Или кофе?
«Уже запомнил, — отметила Адель. — И это тоже сигнал. Пора».
— Кофе, — ответила она, закидывая рюкзак на плечо. — А тебе что купить? Газировку? Будешь пирожное?
— Картошку, — подумав, выбрал Лютик.
— Договорились.
В кафе их встретили приветливо. Адель сделала заказ: «Пирожное «Картошка», газированная вода «Тархун», чашка кофе», сводила Лютика помыть руки и усадила за самый дальний стол, скрытый огромными пальмами в кадках. Получив заказанное, она вытащила из рюкзака конверт. Лесные братья заклеивали письма кое-как — достаточно было пара от чашки кофе, чтобы дешевая бумага пошла волнами. Адель осторожно подцепила край, вытащила записку, внимательно прочла и запомнила. На этот раз командиры полевых отрядов заказывали немного взрывчатки и хотели купить детали для самодельных минометов — значит, где-то еще остались снаряды, украденные с военного склада в позапрошлом году. Или произошло еще одно хищение. Впрок бы не покупали, это не их манера. Обмен товара на деньги предлагали совершить в море, выбрав точку между Медовиком и Буклином. Такое уже случалось — в первый год после рождения Лютика. Потом и взрывчатку, и детали на ферму доставляли посредники, медведи-пещерники. Что заставило лесных братьев отказаться от удобной схемы? Возможно, безденежье, экономия на услугах дорогостоящих посредников. Или же недоверие к Адели.
Она не могла объяснить даже самой себе, почему она постоянно ищет признаки, что её вот-вот обвинят в предательстве. Ничего необычного не происходило, ничто не предвещало... а точил и точил червячок. Накопилось? Или случилось какое-то событие, которое она запомнила, но неправильно истолковала, и теперь эта ошибка пыталась напомнить о себе приступами беспокойства?
Лютик расковырял «картошку» — каждый раз просил, но почти не ел — отдал Адели и пригубил кофе из её чашки. Пришлось доедать.
— Пойдем? — спросила она, расправившись с пирожным и отодвигая чашку и блюдце. — Посмотрим, как письма шлепают.
Здание Главпочтамта по какой-то неведомой причине не удостоилось мозаик — ни внутри, ни снаружи. Адель захаживала сюда, чтобы заклеить вскрытый конверт и отправить письмо, теряясь в оборотническо-человеческой толчее. Лютик посещение почтамта одобрял — рассматривал открытки в витринах, требовал, чтобы его подняли к окошку, наблюдал, как штемпелюют бандероли и письма. Адель этим пользовалась, чтобы купить конверт и выпросить листок бумаги. Ей никогда не отказывали: обаяние еще не потускнело, и работники-лисы — не лисицы — отвечали улыбкой на её улыбку.
Они побродили по залу. Адель дождалась, пока освободится место за письменной конторкой, встала лицом к толпе, быстро исписала клочок бумаги и заклеила конверты — свой и переданный Ильзе. Одно письмо отправилось в почтовый ящик, второе — в рюкзак, занимая место между двумя детскими трусами. Адель взглянула на светящиеся часы на стене и вышла на улицу.
— В парк? — предложила она сыну. — Но только если ты будешь бегать осторожно. Вода холодная, в фонтанах купаться нельзя. Можно пройти лабиринт, полазить по лесенкам...
Лютик так громко завизжал: «Да!», что у Адели заложило ухо.
— Договорились, — сворачивая в нужную сторону, сказала она. — До парка я тебя донесу, иначе ты устанешь, не будет сил гулять. Потом сходим в столовую, а потом будем думать, куда устроимся на ночлег.