Страница 26 из 50
— Я не со всеми такой, — честно ответил Валериан. — Даже не так. Правильнее будет: «С остальными я не такой». Вы с Лютиком — исключение.
Исключение тут же явилось в кухню, выдало им по полотенцу и потребовало зажечь свечки.
— Нет. Свечки — завтра. Ты уже капризничаешь, я вижу. Пора спать. Надо искупаться. Будешь спать в футболке?
Лютик немедленно начал торговаться. Адель долго доказывала ему, что скатерть — не покрывало, спорила, устала и сдалась. Лютик согласился искупаться, превратился и залег на раскладушку с бусами на шее. Подушечки были застелены полотенцем с розами, скатерть все-таки исполнила роль покрывала, а покрывало досталось тыкве и канарейке с попугаем, переехавшим в кресло. Носки Лютик предусмотрительно развесил на подлокотнике, так, чтобы их было хорошо видно с раскладушки.
— Спать, — зевнула Адель. — Срочно спать.
Лисенок заснул мгновенно, даже не выбрав, какую сказку хочет послушать на ночь.
— Ложись. Я пока со стола уберу.
Валериан попрятал остатки еды в холодильник, сложил посуду в мойку — подождет до завтра — и вошел в спальню, где уже слышалось ровное дыхание. Трогать Адель было жестоко, и, скорее всего, бесполезно, поэтому Валериан разделся и лег к ней под бок. Перед глазами поплыли пестрые ярмарочные картинки — тряпки, фрукты, овощи, сувениры. Во сне Валериан пробирался через толпу, цепляясь взглядом за пламенеющие волосы Адели. Догонял, и не мог догнать.
Утром они успели заняться любовью до того, как Лютик попал мячом в книжную полку. Стекло выпало, но не разбилось, и Валериан, счастливый от того, что обошлось без травм, сказал Адели:
— Не кричи. Я зимой постоянно в доме мяч пинал. Как-то раз люстру снес, она с крюка сорвалась. Не знаю, поверил ли папа, что она сама... когда книжный шкаф упал, точно не поверил.
— А шкаф-то как упал? — заинтересовалась Адель.
— За него бумажный самолетик провалился. Я решил стеллаж наклонить, чтобы достать, и он с тумбы свалился.
— Замечательно... — пробормотала Адель. — Чувствую, у меня еще все впереди.
После завтрака тортом Валериан отвез своих рыжиков к стадиону, выждал полчаса — под бормотание рации — и пошел на ярмарку, чтобы скоротать день. На этот раз он обошел ограду до восточных ворот и долго бродил по рыбным и мясным рядам. Возле рыбы завис, так и не решился, не купил, хотя огромные сазаны, обложенные льдом, были на диво хороши. Но зачем им с Аделью рыбина на восемь килограмм? Лютик больше куска не одолеет, они съедят по два... ну, по три ломтя. Ждать, пока почистят и порубят, везти сазана домой, больше половины отдавать хозяевам, самому становиться к сковородке...
«Лучше я три порции запеченной куплю», — подумал Валериан и перешел к бочкам с раками — поглазеть. Варить раков хотелось еще меньше, чем жарить рыбу.
Он гулял, заходил в кафе-палатки, чтобы погреться, болтал с коллегами, обсуждал сводку происшествий, читал ориентировки. К вечеру, накупив мягких игрушек, встретил огненное семейство возле машины, отвез домой, утром снова доставил на ярмарку, столкнулся с Эльгой, Айкеном и Брантом, которые шли проведать лошадей, и, после свидания с копытными, отправился на экскурсию по городу, чтобы посмотреть на мозаичные панно и фризы.
Записка нашлась в кармане куртки в обед, когда Айкен возжелал магнитик на холодильник из сувенирного киоска, а у продавца не нашлось сдачи с купюры. Выворачивая подкладку в поисках мелочи, Валериан уронил на асфальт смятую салфетку. Подобрал, развернул, решив, что это послание Адели, оставленное в кафе после побега. Он помнил, что сложил салфетку вчетверо и спрятал в карман. Помнил и слова, написанные печатными буквами: «Надо уйти. Не ищи. Я тебя потом найду». До сих пор у Валериана не было проблем ни с памятью, ни со зрением, ни с пониманием написанного. Тем удивительнее было обнаружить на салфетке совсем другой текст.
«Выкарабкался? Молодец».
Валериан машинально понюхал записку. Кардамон и черный перец.
«Нет-нет-нет. Я не рехнулся. Ту салфетку я убрал в книгу вместе с кленовыми листьями. Это что-то новенькое».
Он спрятал находку, выгреб мелочь, поделился с Брантом, кивнул Айкену, одобряя выбор магнитиков. Пряный запах встревожил. Голова закружилась, словно он балансировал на краю крыши многоэтажного дома — без страховки, без надежды на развернутый батут. Раздумья о том, мог ли написать записку кто-то из бывших любовниц, прервал вызов по рации. Участковому инспектору срочно требовалось вложить копию протокола о бытовой драке в чью-то папку, и Валериан, заверив Эльгу, что завтра в десять утра явится к южным ярмарочным воротам, чтобы идти на фестиваль, откланялся.
По дороге в инспекторский кабинет он еще раз понюхал записку — запах перца вызывал мурашки на спине и загривке, возникало острое чувство опасности, как будто попал под прицел. Бросив машину рядом с входом, он прошел по коридору, поздоровался с коренастым рыжим лисом, отпер кабинет и настрочил акт приема протокола. Папка нарушителя нашлась в одном из шкафов. Валериан подшил бумаги, пожелал удачи заторопившемуся по своим делам полицейскому и развалился в инспекторском кресле.
«Проверь, — шепнул внутренний голос. — Ты уже тут. Протяни руку и узнаешь. Хватит прятаться от реальности».
Он подбросил на ладони связку ключей, и — сразу же, не позволяя себе передумать — отомкнул сейф. Замок гулко щелкнул, раздался противный скрип несмазанных петель. Семь папок с красными кружками, семь дел лисиц, находившихся на особом контроле, по-прежнему лежали на нижней полке. Валериан вытащил стопку и положил на стол.
С фото в первой папке на него посмотрел чернявая незнакомка, хозяйка швейной мастерской. В мастерской собирали гранатометы из деталей, поставляемых медовыми медведями. При облаве лисица застрелила полицейского, но была отправлена под домашний арест, потому что в одиночку воспитывала сына. Во второй папке обитала блондинистая домохозяйка, снайпер, мать двоих детей. На третьем фото была запечатлена сестра снайпера, часовых дел мастерица, изготавливавшая взрыватели для бомб и имеющая трехлетнюю дочь.
Адель — чуть моложе нынешней, коротко остриженная — взглянула на него с фотографии в четвертой по счету папке. Валериан тронул надпись на внутренней стороне картонной обложки: «Особо опасна, может оказать вооруженное сопротивление», и поднес к носу перченую салфетку, чтобы сосредоточиться на сухих казенных строчках.
Он не ошибся. Адель О’Хэйси (добрачная фамилия Заболоцкая) была его ровесницей. На год младше.
Адель Заболоцкая родилась в поселке городского типа Лесной Лисогорского воеводства — небольшом населенном пункте, расположенном возле одноименной железнодорожной станции. Главной достопримечательностью поселка был самый крупный южный засолочный завод, специализировавшийся на переработке грибов и овощей. Заболоцкая покинула отчий дом в восемнадцать лет, успешно сдала вступительные экзамены в общевойсковое командное училище в Волчьем Степном воеводстве и без нареканий проучилась до четвертого курса, выбрав специализацией снайперское дело. С Артуром О’Хэйси, сыном чернотропского террориста Морана О’Хэйси, Адель познакомилась, совершая отпускной вояж по родному воеводству — летом, в Лисогорске, возле «Зеркальных». Вероятно, знаменитая двойная статуя Камула и Хлебодарной, накрытая витражным куполом, одарила огненную пару нитью привязанности. Оставшееся время отпуска Адель провела вместе с Артуром, осматривая мозаики в Чернотропе.
О помолвке они не объявляли. Адель отбыла в училище, а через три месяца была отчислена в связи с утратой доверия. Командование выбрало пункт закона «д-1», выставив причиной отчисления «непринятие военнослужащим мер по предотвращению и (или) урегулированию конфликта интересов, стороной которого он является». В деле имелась пометка — Адель задержали при передаче методических материалов по обучению снайперскому делу курьеру из Чернотропа. И она, и курьер избежали суда — командир предпочел замазать грешок, чтобы не портить репутацию училища.