Страница 58 из 157
Темноватый зал с низким потолком, стойка, за которой ловко орудовал тяжелыми пивными кружками грузный, потный старик, развесистые оленьи рога на стене, используемые вместо вешалки, крепкий пивной дух, тяжелая завеса табачного дыма…
За большими узкими столами, вплотную друг к другу, сидели люди в синих мятых картузах и кепках, в рабочей одежде, пахнущей железом и машинным маслом.
В мутном свете двух лампочек, окруженных сиреневым нимбом табачного дыма, лица сидящих казались нездорово-серыми, расплывчатыми, до крайности утомленными.
За одним из столов четверо играли в карты.
Из глубины зальца доносился треск домино и возбужденные выкрики игроков.
Человек, сидевший напротив, читал «Роте Фане»[25]. Я не видел его лица, — оно было закрыто развернутой газетой, видел только кисти рук, темные, тяжелые, с плоскими деформированными пальцами. Время от времени, ни к кому, собственно, не обращаясь, он комментировал прочитанное: «А ведь прямо в глаз Мюллеру!..»; «Ловко чешет проклятых соглашателей!..»; «Мы дохнем с голоду, а они строят броненосец…»
Никто из сидящих рядом не обращал внимания на чтеца. Каждый говорил о чем-то своем: об умирающей от чахотки жене; о каком-то пройдохе Ленцере («взял десять марок, обещал устроить подносчиком и теперь не показывается»); о квартирной плате, которая растет, словно поганые грибы под дождем; о конфликте с мастером («разорался вчера: недоволен, так убирайся к дьяволу, не очень-то ты нужен заводу»); о предстоящей лотерее («купил десять билетов в одной серии, может, повезет, выиграю ковер или пианино!»)…
Слова падали тяжело и глухо, как камни на разрыхленную землю. И их никто не подбирал. Каждый тащил собственный груз.
Я быстро управился с сардельками, закурил и попросил еще одну кружку пива. Вечер представлялся бесконечным, я решил скоротать его здесь, и когда мой визави смачно выругал Зеверинга, я спросил, какая статья в «Роте Фане» произвела на него столь сильное впечатление.
Газета медленно легла на стол, прикрыв собой несколько пивных кружек. С костлявого, давно не бритого лица на меня подозрительно глянули глаза, запавшие в коричневые впадины. И вдруг взгляд налился желтой, беспощадной ненавистью.
— Чего ты суешь свой паршивый нос в чужую газету?
— Простите, я просто так спросил…
— Просто так?! — Человек, не спуская с меня глаз, откинулся на спинку стула. У него были очень широкие плечи и впалая, будто расплющенная грудь. — А что ты делаешь здесь? Просто так?
Я пожал плечами. Может, он здо́рово выпил и теперь рад, что есть повод покуражиться.
— То же, что и вы: сижу, пью пиво, — изобразив что-то вроде улыбки, сказал я.
— Нечего скалить зубы! Знаем мы таких вот молодчиков в шляпах.
Ох, черт!.. Фетровая шляпа, шелковый шарф, хорошее пальто. Конечно, я казался здесь белой вороной!
— Герр обер… — как можно спокойнее позвал я. — Цаален.
— Торопишься смыться?.. Нет, приятель, без моей метки ты отсюда не выйдешь!
Он встал.
Мне показалось, что голова его в старой суконной фуражке достает до самого потолка. Потертый пиджак висел на его костях, как на огородном чучеле. Темная короткопалая рука пошарила по столу, и пальцы судорожно обхватили пустую пивную кружку.
— Соглядатай! А ну встань-ка во весь рост и покажи, на что способен.
За моим столом наступила выжидательная тишина. Несколько пар глаз разглядывали меня с холодным любопытством, как какую-нибудь ядовитую козявку.
— Посмотри-ка, Герберт, что там у него под шляпой! — бросил мой сосед справа.
Оборвался стук костяшек. Тишина прокатилась по всему залу и погребла звон кружек, шипенье пивной струи, шелест карт и отрывистые восклицания. Хозяин пивной положил голые по локоть, руки на стойку и с явным интересом наблюдал за нашим столом.
— Вы принимаете меня за кого-то другого, — сказал я, хотя уже понимал, что эти слова ни к чему, и мне никто здесь не поверит, и придется драться беспощадно, изо всех сил, до конца.
— За того, кто ты есть, — дерьмо! — откуда-то из-под потолка рявкнул мой противник и, перегнувшись через стол, взмахнул кружкой.
Я отклонил голову, вскочил. Последнее, о чем я подумал, было: там шупо играет с рабочими в кегли, а здесь рабочий, вероятно коммунист, собирается излупить другого коммуниста.
Герберт отшвырнул стул и, потрясая кружкой, шагнул мне навстречу. И тотчас же наперерез ему рванулась какая-то плотная фигура в юнгштурмовской форме, крепко перехватила руку с занесенной кружкой, молодое напряженное лицо на мгновение повернулось в мою сторону.
— Уходи отсюда. Быстро. Я их успокою.
— Пусти, щенок… Я проучу этого типа! — ревел Герберт.
Мой неожиданный защитник вырвал у него из рук кружку. Нет, как это ни нелепо, а драться придется. Не могу же я допустить, чтобы они измолотили этого парня. И я бросился к нему на помощь. Но кто-то сзади сильно рванул меня за плечи. Ах так!.. Пеняйте на себя… Резко повернувшись, я ударил «крюком» справа, человек ахнул, отшатнулся, на вновь бросился ко мне:
— Не будь идиотом! Выметайся. Мы всё уладим.
Еще один юнгштурмовец! А вот и еще. Случайно они здесь оказались или же?.. Горячая волна благодарности плеснулась в грудь, Я сжал руку в кулак:
— Рот Фронт, друзья!
Из пивной я выскочил под замысловатую ругань Герберта, но шума разгорающейся свалки уже не услышал. Молодцы юнгштурмовцы, честное слово молодцы!
В десять утра, минута в минуту, я вошел в табачную лавочку Болле.
— Есть одна пачка «Голуаз-блё», если ты еще не отучился курить черный табак, — вместо приветствия сказал папаша.
Хорст уже ждал меня.
— Сервус, Даниэль! — Прищурившись, он осмотрел меня с ног до головы. — Вижу, что всё обошлось без синяков.
— Откуда ты знаешь? — вырвалось у меня.
Глядя на мою изумленную физиономию, Хорст расхохотался.
— Плохим бы я был функционером по особым поручениям, если бы не знал, что происходило вчера в «Уютном уголке». У Франца здоровенная блямба на скуле. Он подозревает, что ты хватил его кастетом.
— Вот еще! С меня довольно моих кулаков. Вообще всё так по-дурацки вышло. Чем-то я им не понравился, и они решили хорошенько меня отделать.
— Понимаешь, какая штука, — уже серьезно начал Хорст, — там собрались безработные. Настроение у них, можешь не сомневаться, было не слишком радужным. И вдруг появляется в пух и прах разодетый парень, заказывает добрую порцию сарделек, ест, пьет, прислушивается и даже вмешивается в разговор. А у Герберта — пять человек семья, он уже продал последние крепкие штаны. Вот он и сорвался. Мне уже влетело за тебя от руководства. Но разве я мог предположить, что ты заберешься на окраину!
— Мне очень жаль, что так получилось. Но вот эти ребята, юнгштурмовцы… Откуда они появились?
— Неужели ты вообразил, что мы могли позволить, тебе разгуливать по Берлину без присмотра? — просто сказал Хорст.
— Я бы хотел извиниться перед Францем.
— Ладно, когда-нибудь он вызовет тебя на товарищеский матч и постарается заплатить по счету. А теперь поедем. Тебя ждут.
— Бленкле?
— Конрад сейчас в Руре. Тебя проинформирует другой товарищ.
И вот мы уже перед Домом Карла Либкнехта. Темно-серое пятиэтажное угловое здание со множеством широких трехстворчатых окон.
В холле нас останавливают два крепких парня со значками «Рот Фронта» на лацканах пиджаков.
— Кого ты привел, Хорст?
— Всё в порядке, Лоренц. У него встреча с Вильде.
Поднимаемся на четвертый этаж. Там размещены ЦК КСМГ и Окружной комитет Берлин-Бранденбургской организации комсомола.
— Внизу у нас всегда дежурят красные фронтовики. Мало ли что может случиться, ну а этим парням палец в рот не положишь, — рассказывает мне Хорст.
— Разве и до рукопашной доходит?
— А как ты думаешь? Не раз совали свой нос штальгельмовцы, да и коричневые пробовали свои силы. Им, видишь ли, хотелось захватить самого Тедди.
25
«Роте Фане» («Красное знамя») — газета, центральный орган Коммунистической партии Германии.