Страница 142 из 157
Появление в труппе новых хороших певцов позволило замахнуться и на такие сложные оперы, как «Пиковая дама», «Фауст» и «Кармен». Все они нуждались не только в костюмах, но и во множестве самых разнообразных предметов, как-то: веера, старинные пистолеты, кружева, фальшивые бриллианты, длинные перчатки, искусственные цветы, лорнеты и т. д. и т. п. А где их взять? И тут поистине гениальная идея осенила главного администратора.
— Вы спрашиваете, где их взять? — наскакивал он на Шушкалова, который ничего не спрашивал, а, откинувшись на спинку кресла, обозревал потолок. — Проще простого! И вам, Павел Андреевич, это ничего не будет стоить, кроме денег, которые придется заплатить. Но у вас же они есть!
— Допустим, есть. Но мы же не можем понаделать из кредитных бумажек веера, не говоря уже о дуэльных пистолетах, — вяло сострил директор, и лицо его продолжало сохранить трагизм выражения, как у Лира, узнавшего а свинье, которую подложила ему старшая дочь.
— При чем тут пистолеты! — горячился Драго. — Я знаю, что вы сейчас думаете, Павел Андреевич. Вы думаете, что Драго — дурак. А он вовсе не такой дурак, как вам кажется, и сейчас…
— Мне ничего не кажется, Степан Степанович, — вздохнул Шушкалов. — Но давайте по существу. Мне к Королеву надо идти.
— А вы не перебивайте меня, Павел Андреевич, а то я только отдаляюсь…
— Так приближайтесь же, черт подери!
— Давно бы так… Идея вот какая… Кстати, не я ее выдумал. Обычная театральная практика. Мы обращаемся с призывом ко всем жителям Пензы приносить разные старинные вещи. Город-то ведь старое «дворянское гнездо». Реликвии всякие, регалии, раритеты. Естественно, не за наши с вами красивые глаза, а за умеренную компенсацию. И клянусь, Павел Андреевич, валом народ повалит. Уж поверьте моему чутью.
— Гм… А что, если в самом деле? Пожалуй, недурной фортель! — Лицо Шушкалова постепенно принимало свойственное ему благодушное и слегка хитроватое выражение. Он а сам за многие годы своей деятельности эстрадного администратора привык выкидывать всяческие фортели. — Стоит попробовать. — И решительно: — Валяйте, Степан Степанович.
Уже на другой день на фасаде театра и на некоторых других зданиях по Московской и даже на дощатых, провонявших селедкой и кислой капустой стенках рыночных павильонов появились объявления, поражающие яркостью красок и разнообразием шрифтов. В них несколько вычурно излагалась острейшая нужда оперного театра в различных предметах, явно не нужных нынешним их обладателям. Шло перечисление таких предметов. Далее сказано было, что за всю эту, в общем-то, рухлядь театр готов уплатить полным рублем. (Подчеркнуто жирной изумрудной чертой.) И что прием посетителей по интересующим театр вопросам будет производиться ежедневно, в такие-то часы, в кабинете главного администратора Драго С. С. (Подчеркнуто дважды.)
Оставалось только ждать.
В день, когда город расцвел этими объявлениями, никто не пришел. Но Степан Степанович не унывал, объясняя замедленность реакции известной недоверчивостью, якобы свойственной характеру пензяков.
Зато на следующий день в театре появилась довольно пожилая дамочка, которую лишь из прирожденной деликатности Степан Степанович не рискнул назвать старушкой, и, заметно кренясь под тяжестью большой куполообразной корзины в правую сторону, заявила, что пришла по объявлению.
Драго сделал стойку на корзинищу и, возликовав в душе, предложил:
— Пойдемте, уважаемая гражданочка, прямо к директору. Там всё и уладим. — Он хотел взять из рук старухи корзину, но та не дала.
— А платить сразу будете или как? — осведомилась она. — Может, какими ни на есть продуктами? Я бы тогда в чем и уступила…
Драго вихрем ворвался к директору.
— Вот и первая ласточка прилетела! — воскликнул он, широко распахивая дверь.
В кабинет вползла старушенция с огромной корзиной.
— Ох, батюшки, — тяжко вздохнула она.
Павел Андреевич поднялся навстречу, приятно улыбаясь.
— Тяжеленная корзина… Видать, много там всего, — шепнул ему Драго.
— Что принесли, бабушка? — очень громко спросил Шушкалов, полагая, что посетительница, судя по ее возрасту, несколько глуховата.
— Чего орешь, милай! — возмутилась старуха. — Я, слава те, ни на ухо, ни на глаз не страдаю. — И, поставив корзину на пол, принялась отмыкать крышку.
— Я вам помогу, — не выдержал Степан Степанович, ринулся к корзине, но крышка уже поднялась, он нагнулся и… встретившись взглядом с круглыми, ярко-рыжими бессмысленными глазами, уставившимися на него из темного нутра корзины, в ужасе отшатнулся. В корзине обретался громадный филин с мордой разъевшегося кота, с черными воинственными кисточками на ушах, полосатый, как тигр, с ятаганом на месте клюва.
— Да это же филин! — закричал Степан Степанович.
— Филин, голубчик мой, филин. Не ворона какая-нибудь, а филин — птица редкостная. Вам-то для представления он наверняка пригодится, — говорила старуха, почесывая птицу за ухом, — а мне-то он уже и ни к чему.
— О птицах в объявлении ничего не сказано, — дрожащим от негодования голосом сказал Драго.
— А я, голубчик, не так уж грамотная, — возразила посетительница. — Мне давеча соседка, Липатьевна, говорит, неси, мол, театру птицу свою, на кой ляд, говорит, тебе, тетка Параня, с ней век мыкаться. Он до мяса, говорит, у тебя больно охоч. А где мясо-то взять, нынче! Ну, я и понесла. И цену божескую назначу. Рублев, значит, до трехсот али за пол-литру.
— За сову? — хрипло спросил Драго.
— За филина, — строго поправила старуха.
— За филина? — переспросил Драго, наступая на владелицу филина и гневно жестикулируя.
— Да ты четой-то размахался? — прикрикнула на Степана Степановича бабка Параня. — Скажи свою цену, а руки от моей личности убери. Нечего всё на войну-то валить!
И она страшно обиделась и долго ворчала, когда Шушкалов, сдерживая душивший его хохот, объяснял ей, что живность театру не требуется, что это оперный театр, а не цирк.
Потом спросил совершенно убитого Драго:
— А не взяться ли вам, Степан Степанович, за дрессировку этого уважаемого хищника?
А когда посетительница, еще более кренясь на правую сторону, выплыла из кабинета, Шушкалов рухнул в кресло и долго хохотал, совсем по-детски всхлипывая и дрыгая ногами.
Впрочем, этот «прожект» главного администратора никакого ущерба театру не принес и был лишь занесен на скрижали его многострадальной истории. А вот одно из нововведений Степана Степановича едва не окончилось вселенским конфузом.
Чтобы вызывать артистов на репетиции или на предстоящий на другой день концерт, Драго ввел такую практику: он писал записочки с вызовом, в которых точно указывалось место и время сбора, и вручал их Селивестру Рудольфовичу с наказом тотчас же разнести по улицам и переулкам Пензы. Абориген безропотно отправлялся в долгий путь по затемненным улицам и переулкам. Но дабы не вступать в объяснения с потревоженными домохозяйками, а тем более с затаившимися за дверями собачками, Лупинский бесшумно подсовывал записочку под двери и столь же бесшумно скрывался в ночи. Все были довольны: и сам связист-рационализатор, и особенно домохозяйки. Но однажды произошел сбой.
Театр выезжал на гастроли в Кузнецк. Предполагалось показать кузнечанам «Пиковую даму». Накануне отъезда неожиданно заболела Харитонова, исполнявшая партию графини. Но теперь, когда в труппе появилась Ирина Любимова — отличница Саратовской консерватории, обладавшая великолепным меццо-сопрано, беда не была столь уж велика. Шушкалов распорядился вызвать для поездки Любимову, которой в этот вечер в театре не было, а Драго, написав Ирине подробную записку, поручил доставить ее по назначению Лупинскому. Селивестр Рудольфович поправил канотье и тотчас же ушел.
На этот раз командовать парадом поручено было главному администратору. Шушкалов предвкушал, как, оставшись в Пензе, он без спешки решит несколько важных для театра вопросов.
Ну, хорошо… На другой день, ближе к полдню, Павел Андреевич неторопливо шествовал по Московской, прикидывая в уме, какие дыры залепит он прежде всего выручкой от гастрольной поездки. Выходило, что многие. И от сознания, что так всё хорошо складывается, настроение директора неуклонно повышалось. А тут еще довольно приличная сводка Совинформбюро, и синее небо, и горячее солнышко. Да, вот какой нынче прекрасно-распрекрасный денёк!